На днях, душевно напердев в сортире, я принял решение выпустить замечательную книжку, которую теперь и пишу — «Азбука поведения для девочек». На моей лысине всегда обильно выступал пот, поэтому я вдумывался в каждый иероглиф, как в литературную сокровищницу. Впрочем, в параллельной вселенной наверняка можно найти немало таких же восхитительных находок, поэтому я решил не делиться находками и тщательно отбирал те, которые, на мой взгляд, соответствовали моей задаче. Именно поэтому я понял, что чистка зубов - это самое тонкое удовольствие в мире. И все потому, что из-за нее я мог отгородиться от всего остального мира.
Потом я побрил соски и решил позвонить знакомой сотруднице "Яндекса" - эту дуру я знал с тех пор, как сам стал там работать: видимо, это была одна из тех девушек, которые годами кажутся на улице прелестными и не упускают возможность похвастаться. Порой я зажимал её в тёмном углу и свирепо теребил за подбородок, дуя ей в ухо. Это было ужасно - но я всегда продолжал делать это, поскольку считал за честь называть её своей секретаршей. Впрочем, она и правда была сказочно тупой: по сути, это была та самая мелкая обезьянка, которая постоянно била меня локтем в бок из-за моей подозрительной вежливости, и теперь я был этому весьма рад. В её пупке всегда можно было найти лакомый кусочек - по ней было видно, что она верит в магию мысли.
Мы поехали в ресторан с моей дурой. Там сидел какой-то полковник. Я посмотрел на него, и сразу понял, что это дядя Жора. Он был в золотых очках, и из всех длинных усов у него только в одном была доска. Я сразу все понял. Дура моя рыгнула на весь зал и спросила прокуренным басом: "Милый, когда же мы в Париж поедем? У меня такая мечта была, что все мечты сбудутся". А полковник сказал: "Тогда ты навсегда выйдешь за него замуж". Я улыбнулся обоим и медленно стянул с себя две пары штанов, явив их взорам полковника и дуры. Они рассмеялись, а потом полковник спросил про Париж. Я только рукой махнул. Дядя Жора почесал подмышкой и громко пропел:"Вишневые сады на закате, закат, сбирай последние листья…"Когда полковник кончил петь, я увидел даму в белом. Это была моя невеста.
Тут я не на шутку рассвирепел, опрокинул стол и начал метать в него соринки, но, наконец, уразумел, что это просто досадный игровой эффект, и успокоился. Дядя Жора громко запердел на все лады, а дура моя побежала на кухню менять там чайник. Тут я слегка обалдел, начал озираться и понял, что мы, и впрямь, находимся на кухне моего дома, и рядом с нами стоит дядя Жора. Он протянул мне руку и сказал: «Поздравляю тебя с поступлением в пожарники». Я зарычал кончающим медведем, схватил чёртового полковника за руку и поволок его в коридор. Там я резко завернул его в вату, как колбасу на салют, и дотащил до лифта. Решение отправить его наложенным платежом в Башкортостан пришло, как мне показалось, в результате взрыва адреналина, который я испытал в лифте. Кстати сказать, в Баку так поступают при увольнении — никаких последствий не бывает.
Дура моя потом целовала мои пятки, а я лениво тренькал на гитаре и бубнил, а потом и сам не помню от чего, а потом сказал: как я тебя люблю и ты даже не представляешь. Помню, она покраснела, как флаг СССР и еще поняла, что я тебя тоже, хоть я тебя и не понимаю, а после мы снова легли в эту же постель и быстро уснули, а когда утром проснулись, перед нами стоял сиреневый заяц с ушами до потолка. Ты вдруг рассмеялась, а заяц довольно завилял хвостиком и стал повторять: как я тебя люблю и ты даже не представляешь. От возникшего дежавю я пукнул так громко, что у нас задребезжали стекла, а у зайца отвисла нижняя челюсть. А потом ты забралась ко мне под одеяло и поцеловала меня в рожу.
Вот так мы с тобой и жили вместе, дура моя, года четыре. Потом по непонятным причинам ты вышла замуж и уехала в Америку. Ты так никогда не говорила мне. В тоске необъяснимой я чесал свои яйца и выл на Луну, чувствуя, что навсегда, безвозвратно и несправедливо растворился в самой красивой женщине из всех, когда-либо живших на земле. Её пупок был национальным достоянием Украины, её волосы были всклокочены, а кожа напоминала небритый клоунский торс пьяного пианиста. О, дура моя, дура! Как же я тогда был слеп! Теперь я каждый день вижу на её груди маленький чёрно-жёлтый кораблик.