Моего врача зовут Вадим Витальевич. Я долгое время путала его имя и отчество, или вообще называла Виктором Вадимовичем.
Он никак не реагирует, не поправляет меня. По-видимому, уже привык. Сложное и необычное для восприятия сочетание имени и отчества.
Но хирург хороший.
Иногда он шутит во время обхода. Но даже когда улыбается, в уголках глаз не собираются лучики морщинок.
Редко вижу его без шапочки. Волосы всклоченные, неожиданно русые и кудрявые. Такое чувство, что ему некогда даже причесаться.
Усталое, помятое лицо. Особенно после выходных.
Я с подозрением смотрю на него. Скорее всего, выпивает после работы. Пациенты часто дарят дорогое вино и коньяк. Снимает стресс и усталость? Не мне судить.
Но руки никогда не дрожат.
Когда делает перевязки, сосредоточен, не отвлекается ни на что.
Четкими, выверенными движениями делает свою работу.
Я поступила вчера, и сегодня он берет у меня пункцию для исследования. В его руках длинная и толстая игла. Моя кожа покрывается мурашками от страха.
Я прикусываю губу, чтобы не закричать: «Не надо!»
Понимаю, что надо. Что если дернусь, даже если больно, мне же боком обойдется.
Поэтому смотрю на профиль, склоненной надо мной головы. Стараюсь угадать по его лицу, каково моё состояние.
Иногда тихонько постанываю. Боль терпимая. Но я перенесла уже столько операций, что просто боюсь даже малейшего намека на боль. К ней нельзя привыкнуть.
Он вытянул из меня шприцем около ста пятидесяти миллилитров жидкости желто-розового цвета.
Наконец вытащил толстую длинную иглу, и я расслаблено выдохнула. Все позади.
Я спрашиваю, как он считает, жидкость нормальная?
- На вид не очень. Посев покажет, - скупо говорит он.
Никогда ничего не объясняет, отвечает на вопросы уклончиво и односложно.
- И сколько ждать результата? - отваживаюсь спросить я.
- Дней пять. – Вот и весь его ответ.
Я встаю, запахиваю халат и на костылях ковыляю в палату.
Это уже третья моя операция.
Первую мне делали совсем в другом отделении.
На второй меня вел Вадим Витальевич (не перепутала, привыкаю к его не запоминаемым имени с отчеством).
Но оперировать меня не стал. Честно сказал, что мой случай сложный, он боится навредить. Поэтому оперировать меня будет директор института.
Я рада и боюсь. Часто ли оперирует директор института?
Утром Вадим Витальевич бегал по палатам в поисках святой воды. Неожиданно.
И тут же меня забирают в операционную.
Это для меня искал святую воду?
А, впрочем, врачи не отвергают Божьей помощи в сложных случаях.
Не знаю, нашли ли святую воду, забыла спросить. Но операция прошла хорошо.
На этот раз оперировать меня будет он.
Что ж, остается только ждать.
В коридоре встречаю в инвалидном кресле молодую симпатичную девушку с забинтованными ногами.
Я зашла в свою палату. Пока в ней лежу только я. Всех выписали и новеньких не положили.
Девушка после ужина заехала ко мне, потому что дверь открыта. В палате душно, а до окна мне не достать, чтобы открыть. Хоть какой-то воздух.
Поздоровалась. Спросила, что со мной. Отвечаю, что суставы.
- Мне сделали две операции на позвоночнике два года назад. Поэтому могу сидеть. А до этого только лежала. Ужас. Теперь будут оперировать стопы, - просто и обыденно говорит она.
- А что случилось? - Удивленно распахиваются мои глаза сами собой.
- Глупо получилось. Мы с мужем собирались на Новый год к друзьям. Уже одевались в прихожей. И тут я вспомнила, что забыла повесить звезду на окно. А я так мечтала, что когда будем возвращаться домой, она на балконе будет мигать. Я побежала на кухню за табуретом. Отнесла его на балкон и вернулась в комнату за звездой. С наружи вбит гвоздь, чтоб вешать ее.
Пластик на морозе сразу стал скользким. Муж не успевает меня остановить. Вернее я его не слушаю.
Я встаю в сапогах на каблуках на табурет и вешаю звезду.
И тут мои ноги начинают съезжать со скользкого табурета.
Я не успеваю ухватиться за что-нибудь и падаю с балкона.
Хорошо, что под ним был сугроб. Вот, - закончила она, как будто не о себе рассказывала, а о фильме.
- И с какого этажа ты упала? – дрожащим голосом спрашиваю я.
- С четвертного. Приземлилась на ноги. Из-за каблуков все ступни раздробило. Собрали кости в кучу. Сначала лежала. После того, как прооперировали позвоночник, я ходила как собака на руках и коленях.
А я думала, что мне не повезло. Я все-таки хожу, хоть и на костылях. А тут вот какая беда.
Ее оперировать будут завтра. Я желаю ей удачи. И говорю, что обязательно навещу ее.
У нее другой хирург, к которому едут со всей России. Он делает уникальные операции на стопе.
Я навестила ее. Видно, что ей больно, но все равно старается улыбаться. Здороваемся, как старые знакомые. В больнице люди сближаются быстро.
В глазах плещется боль, бинты на ноге, которая лежит на клеенчатой подушке, пропитаны кровью.
Потом еще одна операция на другой ноге и, девушка снова будет ходить.
Рядом с ней лежат пяльцы. Она начала вышивать, когда пришлось лежать. Надо же чем-то занимать свое время, руки, отвлекать мозг.
Я тоже вышиваю. На этой почве мы сдружились еще больше.
Через несколько дней ко мне пришел мой доктор и сказал, что результаты пункции хорошие.
Теперь проблема - в институте кончилась кровь моей группы для переливания. Если сегодня найдут в других больницах, то завтра меня прооперирует.
Я рада и боюсь, как всегда. Скорее хочется ходить без костылей.
После обеда в коридоре слышится скандал. Женщина визгливым голосом кричит, что-то требует.
Я выползаю в коридор и вижу - стоит мой хирург и перед ним маленькая женщина кричит и угрожает.
Из ее слов понимаю, что привезли ее сына после автомобильной аварии. Мальчику двадцать три года, она не может его здесь оставить одного. Он весь переломан, за ним надо постоянно ухаживать. Она требует, чтобы им дали отдельную палату, и она с сыном будет рядом все время.
Отдельные палаты платные и заняты.
Вадим Витальевич молчит, слушает, а потом одной фразой ставит ее на место: «Здесь все такие. Или вы выполняете правила отделения, или…»
Он не договаривает, потому что женщина вдруг замолкает. Только слезы текут по ее щекам.
Хирург уходит. Он вышел из операционной только выпить кофе между операциями.
Он провел уже три сегодня. И в четыре часа назначена еще одна.
Мне кажется, что сейчас он еще больше помят и измучен. Лицо серое, мешки под глазами. Пятна пота на зеленой форменной рубахе.
У него нет сил спорить. Ему бы отдохнуть, прилечь хоть на пять минут. А тут эта женщина.
Мне жалко и ее с сыном, и доктора.
Медсестра подает ей стакан воды и стаканчик с успокоительными каплями. Девушка говорит, что можно быть с сыном днем, сколько хочет, но ночью пусть идет отдыхать тоже. Тут все такие. Женщина, молча, уходит в палату к сыну.
Я ползаю по коридору, хочу дождаться хирурга. Мне говорят, что задерживается. Он уже пятый час стоит у стола и не выйдет, пока не сделает все, что нужно.
А мне стало еще страшнее. Как он после такого дня завтра будет меня оперировать? Успеет ли отдохнуть, восстановить силы?
Уже выключили верхний свет в отделении, остался только тусклый дежурный.
Десятый час вечера. Я иду по коридору, а навстречу мне идет мой Вадим Витальевич.
Глаза потухшие, лицо смазанное, такое чувство, что он еле ноги передвигает от усталости. Целый день оперировал.
Он проходит, не замечая меня, и у меня не хватает смелости задавать ему глупые вопросы.
Пациенты отходят в реанимации от наркоза, а хирург идет к своей семье измученный и выжатый, проведя целый день у операционного стола.
Я возвращаюсь в палату и ложусь, зажав в руке пузырек со святой водой.
На эту операцию я сама привезла ее. На всякий случай.
«Господи, пусть он выспится и отдохнет, и завтра ему хватит сил сделать все хорошо и правильно», - молю я.
За пять дней пока я ждала результата пункции, я вышила маленькую церквушку в лесу. Дочка купит и принесет мне рамочку, я вставлю в нее вышивку и подарю ее хирургу на память. После операции.
Моё «спасибо».