Молчанов: Друзья, сегодня у нас, на нашей творческой кухне писатель Антон Чиж. Прошу любить и жаловать. Приветствую. Если вы нас видите, если вы нас слышите. Вот у нас уже целых 3 зрителя. Если вы захотите задать какой-то вопрос Антону или мне, или кому-то еще через наш эфир, то вы можете это сделать, вот, а пока не мешайте нам общаться между собой. Значит, смотрите, я думал…
Вернее так скажу, я когда готовлюсь к интервью, я не пишу вопросы никогда. Раньше я делал так. Писал вопросы, потом начинался эфир и я переворачивал листок с вопросами и начинал как бы общаться, вот. Но, я думаю и думаю собственно а о чем мы будем говорить. И обычно мы начинаем с некого такого пути героя, да? И мне очень нравится то, что вы, скажем так, вот для своего исследователя, да, вы его довольно удачно развлекаете, раскладывая разного рода, что называется у англичан red - такой копченый лосось, да. Который сбивает со следа. Раскладывая разные версии биографии, вплоть до там, родного города, которые непонятно то ли Лион. Кстати был недавно на ваше родине в Лионе. Очень понравился. Очень хороший город. То ли Львов, то ли Петербург, да. То есть как бы и собственно я не буду настаивать на том, на разоблачении данной магии. Мне кажется, что она должна оставаться и существовать. Но, тем не менее, вот во всем этом как бы нарративе, хочется найти какой-то главный сюжет, понять его и вот может быть о нем поговорить, поэтому, я предлагаю начать с некого такого пути героя, и это я делаю такую длинную длинную, красивую извилистую подводку к довольно банальному вопросу, который я задаю каждому своему гостю, а именно “Кем вы хотели стать в детстве?”
Чиж: Александр, во-первых, большое спасибо, что пригласили. Для меня это общение в прямом эфире, в принципе не является новинкой, но в таком формате веб-общения, для меня это является новостью. Я в общем, очень люблю живое общение, очень люблю видеть глаза людей и читателей. И сейчас я вижу ваши глаза, но периодически думаю, посмотреть ли мне в глазок камеры или смотреть вам в глаза, чтобы увидеть…
Молчанов: Смотрите на меня. Смотрите на меня, это нормально.
Чиж: Буду смотреть на вас. Да. Спасибо большое, очень приятно с вами поговорить. Ваше интервью вызывает у меня интерес. Не могу сказать, что я смотрю их все. Но у вас есть очень интересные находки, как у человека, который вытряхивает душу из того, кто сидит на другой стороне камеры. Я когда вас слушал про героя, я значит мучительно соображал, что я буду рассказывать про Родиона Ванзарова или про Алексея Пушкина, моего нового героя. И тут я вдруг понял, что вы именно спрашиваете про меня, как про героя.
Молчанов: Да.
Чиж: Вот. Но про меня, про героя, наверное, довольно сложно говорить. Потому что я, наверное, даже вот с первых общений с читателями, и в общем я свои позиции не изменил, я думаю, что для писателя и, наверное, я все-таки побоюсь называть себя писателем. Я все-таки скорее такое, есть правильное слово «беллетрист», которое частно.
Молчанов: Ох уж, как мне, как мне ребят. Вот как мне надоело это ваше, кокетство. вот честно говоря.
Чиж: Почему кокетство? Ну так. Ну, почему кокетство?
Молчанов: Как это. Маринина тоже…
Чиж: Ну почему кокетство. Ну…
Молчанов: Я не писатель, я автор.
Чиж: Вот вы знаете, вот знаете, я не хочу как бы брать наших уважаемых слушателей, которых может быть уже 4 человека сейчас но я довольно цинично отношусь к тому, что сам делаю, и к тому, что делают мои коллеги. Потому, что я так предполагаю и пусть не покажутся мои слова кому-то там хамством и пощечиной. Но, лет через 100 от нас не останется даже пыли. С точки зрения не нашего физического тела, а нашего творческого тела в виде книг. Просто потому, что количество людей, количество это которые пишут. Количество книг, скорее все остальное оно нарастает как такая безумная перевернутая…
Молчанов: Так и есть, я согласен.
Чиж: ...египетская пирамида, и кто там выплывет? Вот я, например не рассчитываю на вечность, потому, что, ну просто потому, что, потому, что я думаю, что вечность сама решит кого она хочет видеть в своих чертогах.
Молчанов: Я согласен с этим, я согласен.
Чиж: Поэтому, в данном случае это не кокетство, это позиция честности. Я очень. Я стараюсь быть честен с самим собой. Я стараюсь быть честен со своими читателями и я всегда достаточно честно в рамках как бы некоторых, ну, естественно идеологических ограничений, рассказываю все, что я могу рассказать. Поэтому, что касается, писателя. Вот такой, мы тоже делали такую большую как бы петлю с вами в разговоре, да вот, возвращаюсь к тому, что я хотел сказать очень простую мысль. Я считаю, что вот если писатель, беллетрист, актер, режиссер, художник. Если он должен еще что-то про себя рассказывать, вот наверное, он что-то недорассказал в своих работах. В книжке, в картине, в кинофильме. В актерском образе. Просто потому, что наша с вами стезя, так сказать, вот людей, которые занимаются для многих, так сказать людей для многих, нормальных жителей этой страны и этой реальности вещами, она ведь заключается в том, что хочешь ты этого, не хочешь ты этого. За деньги ты это делаешь, не за деньги это делаешь. Но ты пишешь, снимаешь душой.
Молчанов: Да, так и есть. Так и есть.
Чиж: Душа не может быть фальшивая.
Молчанов: Вот так и есть. Я согласен с этим.
Чиж: В том, что это есть достоинства, недостатки, умения, скиллы, ошибки, глупости., какие-то вещи, которые, абсолютно от тебя не зависят. Вот ты этим делаешь. Вот ты этим делаешь.
Молчанов: Да, я согласен в этим.
Чиж: Поэтому нельзя, нельзя. Ну, то есть конечно можно писать за деньги как бы вот отключив мозг и как бы, так сказать, наверное, выписывать декатонны всякого текста.
Молчанов: Да. Да, да, да, да, да.
Чиж: Но я так не могу делать. Поэтому, я считаю и думаю что вот, те многие люди, с которыми я общаюсь. А я общаюсь в общем с довольно интересными, творческими людьми, с продюсерами и актерами. И я сам это видел. Я в общем не буду, не стану раскрывать подробности, но я из актерской семьи.
Молчанов: Ну, то есть?
Чиж: У меня, да, у меня папа театральный режиссер, царство небесное. Мамочка, царство небесное, актриса тоже была. Я видел это изнутри. И для меня это было естественно, когда мои родители, когда моя мама на сцене, когда мой папа за кулисами. Ну или там в зрительном зале, он режиссер. И я как бы, с детства видел, что люди не врут, когда они занимаются творчеством, то есть они выкладывались полностью. Выкладывался отец, выкладывался на репетициях. Я безумно любил сидеть у него на репетициях, прогуливая школу и смотрел как он выстраивает вот тот, для меня абсолютно непонятный, для мальчишки мир. Который существовал на репетиционной сцене. А как потом мама играет какие-то роли. И я видел, что это вот, это реальность, это правда и невозможно в ней врать. И не потому, что я вот сын своих родителей. А просто потому, что вот так вот генетически заложено. Ты когда работаешь при кажущемся вот, простоте жанра детектива. При кажущейся…
Молчанов: Вот мне, можно я здесь смешаюсь? Вот мне на самом деле уже сразу мне есть что сказать. Я прошу прощения, что может я с темпа как-то сбиваю. Во-первых, что касается…
Чиж: Как вам удобно.
Молчанов: Интересно ли, интересно ли что-то что стоит за писателем, кроме его книг? Да, конечно. Когда я приглашаю человека на интервью, да, я приглашаю. Я ничего про него не знаю. Да, я знаю только про его книги. Вот. Но, если бы, мне было достаточно его книг, да, я бы просто сел, взял бы книгу и вслух бы ее прочитал. Мне всегда интересно то, что за кадром. Мне всегда интересно из чего вырастает текст. Зачем он вырастает. Как он вырастает. И это почти всегда, это оказывается не бесполезным. Даже если там скажем, разговор вообще не получается, да. То интересно подумать, а почему он не получился.
А что, может быть я не то спрашивал. Человек может быть не то отвечал. Может быть где-то мы друг друга не поняли. Вот. Поэтому тут, мне кажется что есть такая штука, вот. А теперь, что касается правды и правоты в искусстве, мне кажется, что и любой выбор жанра, да, детективного ли жанра, и я тоже на разных фронтах кровь свою проливал, да и в драматургии, и в детективных сериалах для первого канала. Да. Вот для меня. И в романах детективных тоже, да, для меня это всегда был способ не врать. Да, то есть потому что ты можешь врать, пиша, что-то чрезмерно авангардное, да, совершенно там, такое и врать при этом просто каждым словом своим. И ты можешь писать сериал для первого канала, для дневного эфира, и это будет для тебя способ не врать. Именно потому, что очень слово. Слово очень изношено. Очень изношено.
Чиж: А я…
Молчанов: И очень много создано способов врать посредством слова. Мне кажется так. И мне кажется, что мы как раз все время мы ищем этот способ не врать.
Чиж: Я с вами вынужден абсолютно согласиться. Хотя для наших зрителей и слушателей это наверное безумно скучно когда интервьюер интервьюируемый соглашается друг с другом, и обмениваются комплиментами. По факту это так, действительно. Вот то, что я сказал, что мне ну...Для вас. Ваш интерес к тому как происходит рождение текста, как происходит драматургия, книжки. Для меня понятнее. Потому, что вы профессионал. Для читателя, для которого я делаю, и вы тоже для читателя, для зрителя делаете, наверное это не столько важно, что там у писателя или у автора сценария в биографии. Просто потому, что если ему скучно читать книгу, то в общем дальше уже все равно, если он…
Молчанов: Да, вопрос, что является биографией. Вопрос что является биографией…
Чиж: Я думаю что…
Молчанов: Например я, думаю, что биографией является не то, что, ну по большому счету мне совершенно неинтересно, прекрасные занимательные истории из вашего детства, в которых вы там не знаю, украли бутылку из под пива, взорвали и чуть не убились. Да, то есть там такого рода нарратив мне конечно это совершенно не интересен. А вот нарратив и история становления творческого человека она чрезвычайно интересна. Да, то есть допустим, театральный ребенок, живет в театральной семье, там я газетный ребенок, да, то есть у меня с детства я вырос в редакции. И с детства у меня уважение к табличке с надписью “редактор” где сидел злобный старый дед, который мешал нам бегать и шуметь по редакции. Вот. Соответственно, у вас вот этот театральный мир. Волшебный мир. У многих людей этого не было. Да, то есть вы имели возможность видеть как рождается что-то. Вот. Возникало ли у вас желание стать частью этого мира? Или возникало желание наоборот оттолкнуться от этого мира и сделать что-то другое совершенно?
Чиж: Ну хорошо. Так сказать, вы с меня требуете некий каминаут, который в общем такой ну, ну да. Ну, давайте так. Постараюсь удовлетворить ваш интерес, не раскрывая конкретики и каких-то деталей. Да, действительно ребенок из театрального мира, абсолютно из театрального мира. Как бы гастроли там, репетиции вечером, после школы спектакль, потому, что ребенка нельзя оставить дома. После этого ребенок делает резкий поворот. Ребенок идет в спец. мат. школу, которая была в Советском союзе. А я Советский ребенок. Она была одна из самых сильнейших. Вот. Вот ребенок решил позаниматься высшей математикой и так это он занимался, что в принципе после окончания школы, ребенок мог поступать в фактически на, в любой университет или ВУЗ Советского союза просто потому, что он всех сделал бы на экзамене, потому, что то, что так сказать студенты, мучительно пытались решать, мы это решали там на уровне 9-го класса, как школьные домашние задания. Вот. Ребенок заканчивает эту самую свою математическую школу. И после чего он делает очередной кульбит, он идет на театроведческий факультет известного театрального института, который в общем оканчивает там худо-бедно с красным дипломом. После чего ребенок делает следующий кульбит, вместо того, чтобы заниматься наукой, и исследованием русского театра или исследованием новых медиа, которые тогда только появлялись, а это конец 80-х годов, начала 90-х годов. И ребенок делает следующий кульбит, и вот из теории он идет в практику. Он идет на телевидение. Причем как бы в самое такое в месиво. В новости. Новостей на телевидение в которых он уже не ребенок, а уже юноша, в котором он проработал 10 лет. После чего…
Молчанов: А это было сознательно...Вот смотрите, вот эти повороты, да. Это было некое сознательное решение или оно происходило как бы само собой? Там скажем, условно говоря, прочитал книжку про Ферма, и подумал, а круто быть математиком. И раз вот уже математик. Отучился, да, все, дальше надо идти, что делать там. Я не знаю что делают математики, да там. Защищают диссертацию, идут работать какими-нибудь младшими научными сотрудниками, или еще что-то в этом роде. Да, вместо этого вы вдруг в какую-то...Ну, это же как-то, должно же...Решение какое-то должно быть…
Чиж: Да, я понимаю, да.
Молчанов: Что-то должно быть причиной этого решения. Нет, я буду заниматься театром. Почему? Я хочу заниматься Мейерхольдом или там, я хочу заниматься Вахтанговым, или мне нравится читать книжки про театр, я буду тогда сам писать книжки про театр. Вот в чем причина таких поворотов?
Чиж: Вы знаете, я вот как бы после прожитых некоторое количество лет, и немножко оглядываясь на себя, я сам себе задавал этот вопрос, но, я наверное всегда могу сам себе ответить, что в тот момент, когда я принимал какое-то очередное решение, я был очень честен, мне безумно хотелось это делать. У меня был безумный драйв к этому.
Молчанов: Прикольно.
Чиж: У меня просто да. У меня просто да. Да даже не прикольно, это вот сложно объяснить, это как бы вот хочется положить жизнь, принести алтарь, жизнь, свою жизнь на алтарь там математики, театроведения или телевидения, вот буквально так вот. Потому, что в общем, как бы, некоторая осатаненность в том, что ты делал была всегда.
Молчанов: Я в детстве это называл увлечением. я говорил, вот у меня начинается увлечение и это было просто космос и все космос.
Чиж: Вот увлечение это…
Молчанов: Увлечение математика, и все математика и…
Чиж: в общем да...да...Увлечение это было какое-нибудь там фехтование или авиамоделизм. А такой был берсерк, знаете…
Молчанов: Да, да…
Чиж: ...когда вот все уже, уже до конца и навсегда и в общем до могильной доски. А потом как-то это все в одну секунду заканчивалось. То есть и вот такая матрешка из того, чего я прошел в своей жизни, оно вероятнее всего вело к тому, что то есть когда я всем этим занимался у меня было внутреннее ощущение, что я вот должен достичь какой-то точки, вот какой-то точки, после которой в моей жизни что-то случиться такое, чего я понятия не имел. Но вот некое такое внутреннее подсознательное, энергетическое, какой-то клубок, который внутри бурлил, а я никак на него, до него не мог дойти, да. Дожать, да. Доползти в своих работах. И потом вот эта вот невозможность что-то сделать, заканчивалась просто как бы тупиком. В одну секунду раз и я не хочу этим заниматься, просто вот исчерпанность, просто закончилась вот эта часть жизни, которая собственно говоря была, которой было отдано определенное количество времени.
Молчанов: Очень интересно…
Чиж: На самом деле это очень тяжелый опыт. Это очень тяжелый опыт, потому, что я смотрю там на других своих коллег, у которых ровная стезя, в общем, ну как бы, люди как вот начинали те мои там, телевизионные коллеги, например, которые там в начале 90-х со мной начинали, я просто вижу их биографии, я знаю, они в общем многие публичные люди, вот, и я понимаю, что вот у них правильно жизнь сложилось. А моя жизнь почему-то неправильно сложена. Вот я сам своей рукой, своим как бы таким вот желанием дойти до точки, до сердцевины, до глубин, я оказывался в общем в положении некого такого петрушки, который сам себя бьет палкой по голове, а потом оказывается, что в общем как бы и зря то шишки набивал. И только потом уже, через вот много-много лет, когда я после телевидения я еще и прошел как бы стезю маркетинга, простите меня за матерное слово. Вот, и вышел к книжкам, вот потом это каким-то безумным, необычным.
Не хочу сказать мистическим. Я не переношу это слово. А каким-то внутренним смыслом, который во все, что я вкладывал в предыдущих своих так сказать профессиях, вдруг стало выливаться в героях. Вдруг стало выливаться в их интересах. Вдруг стало выливаться в их способе взаимодействия друг с другом. И как не парадоксальным образом вот там знания некоторых так сказать законов телевизионного мира, как не странно вдруг поразительным образом стало помогать в создании детективов в 19-м веке. Как ни странно это кажется. Спросите меня каким образом?
Молчанов: Нет, я спрошу совершенно другие вещи, во-первых, а может произойти так, что в какой-то момент вы скажете, там выходит 27 роман, вы садитесь писать 28 и вдруг на 32 странице вы говорите “Все”. Да, как Сименон, который начал писать роман и на середине романа закрыл и больше никогда не возвращался к этому.
Чиж: Очень суровый вопрос, потому, что вопрос такой, надо сказать, не то, что душевного стриптиза, а вопрос действительно того как прожить оставшиеся там дцать лет, которые Господь тебе отмерил.
Молчанов: Да, да, да, да, да.
Чиж: Я не знаю ответа на этот вопрос. Пока, как бы немножечко так совмещая, пишание, писание книг с другими, так сказать, жизненными моментами пока мне не то, что не хочется это бросать, а мне хочется больше и больше, вот прям, прям вот хочется. Меня мои уважаемые и глубоко мною ценимые редакторы и издатели, сдерживают в том, чтобы я не сползал с выбранной колеи. А мне вот хочется и туда сползти, и сюда сползти и вот это сделать и вот то. Написать. Написать вот.
Молчанов: Я понимаю, да.
Чиж: Да, и в общем даже вот, мои…
Молчанов: Где новый Ванзаров? А вы им?
Чиж: А я говорю, а давайте…
Молчанов: Драму в стихах.
Чиж: Да нет, ну не настолько нет. А я говорю, а вот есть значит современные истории про Советского шпиона забытого на 25 лет, а давайте его сделаем, вот. И именно вот эта вот попытка, а хочу еще написать, привела к тоже к новым шишкам, потому, что когда вот я вам тогда прислал вот эту вот маленькую смешную историю как я занимался, как я занимался экранизацией Ванзарова…
Молчанов: Да, да, да.
Чиж: Она ведь тоже в общем довольно. То есть она абсолютно честная, то я действительно в какой-то момент, вот сказал, что моим дорогим, уважаемым издателям, говорю, что ребят вот я, значит, там есть заказ от телеканала, вот я значит, сейчас как напишу тут сейчас сериал. А кроме еще экранизации Ванзарова как напишу, вы у меня все вот увидите так сказать, в золотом нимбе и на пьедестале (00:19:55) Мне сказали, ну давай, сделай глупость, сказали мне. Я говорю, нет, я вам еще покажу. И в общем я как бы 2 года занимался этим делом, результат был нулевой. Просто нулевой. Не просто какой-то плохой или что-то. Просто нулевой. И после этого я понял что, ну как бы не то чтобы свой сверчок. Как всяк сверчок - знай свой шесток, а просто потому, что вот текст сценарный и текст литературный это есть 2 больших разных текста. По…
Молчанов: Да.
Чиж: Внутреннему строению, потому как я с него работаю, по моим привычкам авторским, по моей физиологии, которая как бы у автора это, для вас это понятно как бы вот когда ты пишешь, ты как бы, физиология же. Да? Не как бы занимаешься немножечко, этим спортом просто. Сложно представить какое количество сил ты вкладываешь в страницу, кажущийся в общем, уголь то не перебрасываешь и как бы землицу не копаешь, но трудно энергетически, физически затратно. Они в общем где-то близки. Когда, допустим, там по 8-12 часов сидишь с текстом, то в общем, ну не каждый в состоянии этого сделать без того, чтобы в этом была некае внутренняя энергетика для меня, подпитывающая, то есть я безумно затрачиваясь, но я конечно возвращаю это обратно. И вот поэтому, вот эта вот история с “я хочу еще“в сценариях, которая закончилась, ну просто, конечно не катастрофой, это смешно, какая катастрофа, ну вот значит не получилась, да, просто вот совсем не получилась. Она для меня стала показательной, что как бы литература.
Молчанов: Вы не представляете какое у меня кладбище.
Чиж: Ну нет, я то представляю, просто…
Молчанов: То есть да, это десятки, это десятки написанных сценариев…
Чиж: Да. Ну, вот в частности, в частности убийственная история, когда на простую придуманную историю про смешных мальчишек, которые пришли значит там в полицию с тем, чтобы ничего не умея, но при этом у них вдруг раскрываются преступления, я там написал 15 вариант, который закончился тем, что у главного героя их значит куратора появился любимый дельфин, которому он между раскрытием преступлений ныряет в бассейн и там плавает, то есть я сказал, ребят, все это бред. Ну, как бы я дальше вот уже все, не могу. После 15 варианта я сказал нет. А с Ванзаровым тоже была такая ситуация. То есть я оттолкнулся, но опять таки, тут такой душевный стриптиз получается, но, я думаю, что нас слушателей простят. Все-таки это как бы такой, негативный опыт он полезен, да то есть вот вашим…
Молчанов: Ну, да, да. В общем да.
Чиж: Студентам, вашим, да я вот, он будет полезен. Так вот да. А я столкнулся с тем, что когда я начинаю делать тексты сценарные, вот я привыкший к литературному тексту, я вдруг понимаю, что внутренние связи, которые для меня абсолютно автоматически понятны в литературном материале, сценарном материале они вроде бы те же самые, а при этом материал разваливается. То есть вроде как бы я эпизоды делаю, вроде ставлю вот вроде по драматургии, а все не то. А еще оказалось, что как бы самого себя переписывать, самого себя экранизировать, для меня это просто каторга какая-то, потому, что мне легче выдумать новое, чем экранизировать то, что уже написано. Потому, что все по-другому оказывается.
Молчанов: Но у вас мне кажется от языка многое зависит? То есть очень много опоры именно стиль, на то как сформулирована, то есть ну вы как бы, вы занимаетесь живописью, по сути. Да?
Чиж: Ну в общем-то…
Молчанов: Текст такой, живописный текст.
Чиж: Слово, словописью.
Молчанов: Да, да, да, да, да. Вот, а там это как раз лишнее. Вот смотрите, здесь есть как бы некая фигура умолчания. Давайте мы как бы вернемся к началу вашей писательской работы и я понимаю, что здесь может быть способ как бы выставить наш разговор так, чтобы ни разу произнести слово на букву “А”, а именно Акунин. Вот, но я его все-таки произнесу, и давайте я как бы сформулирую как мне кажется, как дела обстоят, если они с вашей точки зрения обстоят по-другому, то вы естественно скажете мне, что я не прав. И все это фигня. У нас было по сути 2 волны русскоязычного детектива. Первая волна произошла, когда у нас появились Маринина и следом за ней сразу же Донцова. Это барышни из, барышни. Это дамы из очень хороших литературных семей, да, которые имели очень хорошее литературное детство. Читая, они не выросли на детективах, они выросли на очень хорошей качественной литературе. И поэтому пишут они достаточно хорошо. Что та, что другая.
Чиж: Нельзя оспорить. Это абсолютно нельзя оспорить. Это…
Молчанов: Это да, это абсолютно очевидно.
Чиж: Это мастерство очень высокого уровня.
Молчанов: Конечно, да. И дальше вот он появился детектив, начиная там. Ну, то есть там понятно, был советский детектив, это другое совершенно. Другая поэтика, другое все, другое. Вот появился способ рассказать на русском языке, там были попытки у Доценко, да, но он как-то, он больше как-то в эротику ушел, и там мне кажется, что с мастерством там, честно говоря там были определенные проблемы, вот. Но тут все. То есть потребность была. Вот они создали язык. И дальше на этом языке собственно начал рождаться русский детектив, и он какое-то время он был действительно очень хороший там. Первые романы Донцовой, первые романы Марининой, первые там 10-15, просто кайф. Вот. И потом произошло некое разделение и расслоение, с одной стороны появился женский детектив, в котором были вот эти все многочисленные как бы, эпигоны. Любительниц частного сыска.
И второе направление это мужской детектив, в котором зона, обожженные зоной, спецназ, воры против не воров, менты против не ментов. Да, т.е это ужас, да, то есть когда ты заходишь вот в этот отдел детективов, да, на тебя смотрят эти страшные рожи в наколках, и тюрьма, зона, да. То есть ну вот это просто. Детектив он должен быть местом, в котором тебе хорошо. Да, то есть так или иначе. Но это место от которого хочется держаться подальше. То есть ну ты, я не хочу в этот как бы мир идти. И он очень быстро сошел на нет. То есть и как раз, и я, это было как раз время, когда я писал детективы для эксмо и я вдруг почувствовал, что все. Больше на русском языке невозможно писать детектив. Невозможно, все. Как бы нет способа. Вот. И тут появляется Акунин, да. Который абсолютно чётко, абсолютно рационально придумал, нашел то, как бы, то есть об этом писать нельзя, значит нам надо уйти куда-то в другой мир, найти какой-то другой мир, в котором мы можем существовать. Это мог бы быть фентези мир. Да, как у Ника Перумова, или там не знаю, у Лукьяненко. Да, но вот это мир 19 века. Мир золотого века. Вот. С другой стороны очень четко сконструированный герой главный, который просто, вот у него особенно в первой книге, да там просто видно вот, вот тут гвоздик вколочен, тут заклепочка, да. То есть седые виски, выигрывает во все азартные игры, да то есть такой Том Сойер плюс Шерлок Холмс. Да, такой вот прям абсолютно из литературного как бы такого генезиса герой. Вот. Это было вот все. Стало понятно, что вот так вот можно, и дальше появились, я не хочу говорить слово эпигоны, да. Я скажу другое слово, да, последователи, да. То есть открылся путь и в этом пути стало возможно, то есть появился язык, на котором стало возможно писать детектив на русском языке. Здесь 2 заметных имени. Это Антон Чиж и Николай Свечин. Каждый по своему, там у каждого своя фишка, да, Свечин это больше как бы про достоверность, да. Вы на мой взгляд больше про литературность. То есть ваши детективы они более литературны. То есть они более как бы с, более качественно на мой взгляд написаны. Так это или не так, или как вы, как у вас это происходило? Вот только не говорите, Акунин нет. Я не знаю это. А что он пишет? Вы так не сделаете...
Чиж: Александр, значит смотрите, какая ситуация. Ну, во-первых, начнем. Вы наверное задали минимум 5 вопросов в одном своем, в одном вопросе и…
Молчанов: И ответил, и ответил на них на все.
Чиж: И ответил на них ни все.Поэтому в принципе все. Можно уже дальше говорить да. Значит смотрите, какая существует проблема у Антона Чижа. У Антона Чижа существует проблема, что он автор ниоткуда. То есть во-первых я ведь действительно как бы, до сих пор зная театральный мир, но я абсолютно не знаю литературные тусовки. То есть я вообще вне тусовки. И может быть это и хорошо. Потому что ну вот некоторые критики говорят, что критики не должны дружить с писателями. Я считаю, что это в общем правильно. Но я совсем вне тусовки. Ну вот совсем. Вот. Поэтому парадокс. Я вот, вот вы меня поставите в стремную ситуацию. Мне не хочется оправдываться, чего я терпеть не могу и не учу. Давайте вот, опять-таки возвратимся немножечко к прошлому.
Молчанов: Ну все, вы уже…
Чиж: Ну скажите пожалуйста, вот вы когда.
Молчанов: Вы уже все, вы уже пометили и обесценили, все.
Чиж: Нет.
Молчанов: Уже оправдываться не надо.
Чиж: Нет, подождите, вот давайте вот просто вот опять-таки, чтобы разговор был предельно честный. Вот скажите…
Молчанов: Да.
Чиж: ...вы когда, вы какие детективы читали, ну, например вот, в 80-х годах. Какие детективы вы читали в 80-х годах.
Молчанов: В 80-х годах, я думаю, что это Агата Кристи, я думаю что это Конан Дойль, ближе к концу я думаю что Рекс Стаут.
Чиж: Вот, понятно, смотрите, моя жизнь сложилась так, что примерно, так как я мальчик взрослый уже достаточно, что примерно с конца с 70-х годов я читал детективы, например, Росс Макдональда, Эрл Стенли Гарднера, и других американских…
Просто по одной простой причине, что я их читал на польском языке. Если вы помните, в советском союзе были огромные книжные магазины, там не было английских книжек…
Молчанов: Да.
Чиж: Но были магазины книг социалистических стран, в которых продавалась польская литература. Так случайно получилось, что я немножко знаю польский язык на уровне так сказать, хорошего чтения. Поэтому, приходя в магазин и заплатив там, насколько я помню 90 копеек за маленькую черную книжечку в покетбук, польского издания. Вот. И я просто читал эти книжки. Поэтому парадоксальным образом, я не. Да, кстати Агату Кристи я тоже вот читал, “Смерть на Ниле”, “Восемь негритят”. Все я тоже на польском языке. Поэтому для меня было некоторое удив...Ну то есть понимаете, это вот, сложно понять. Это как бы закрытый мир мальчика, который вот, там занимается математикой, и при этом как бы читает американские английские детективы на польском языке и потом вдруг смотришь, оказывается есть еще, например там, советские детективы. Я как один раз почитал, в общем совершенно неинтересно. И вот внутренне это скажем даже не школа, а это вот какая-то вот то, что посадили и оно само собой выросло из вот этих вот маленьких черных книжечек на польском языке, которые я до сих пор обожаю. И они у меня где-то там еще до сих пор сохранились, это вот та была наверное литературная школа, которая к величайшему моему сожалению и я этим совершенно не горжусь привела к тому, что я не читал русскоязычных детективов вообще. Я, мне очень стыдно. Я не читал Маринину, я не читал Донцову, я не читал Полякову. Не потому, что я брезгую, упаси Боже. Это замечательные авторы, профессионалы, но не читал я их. И поэтому с Акуниным, к которому я отношусь с великим уважением, я знаком по фильму. Вот я смотрел Турецкий Гамбит. И это все. Здесь нет не снобизма, здесь нет ни какого-то то вот манерничанья, ну так сложилось. Если говорить абсолютно точно, вот совершенно честно, то вот как бы, один из финалов моей телевизионной жизни был такой документальный драмеди, который выходил на канале НТВ, с 2004, в 2005 году, который назывался Преступление в стиле модерн. Этот сериал делал замечательный историк, наш петербургский историк Лев Лурье, вот, где ваш покорный слуга был режиссером. Я был режиссером этого замечательнейшего проекта из которого, в котором, там Данила Козловский, там крохотную роль снимался, так сказать, вора, главаря банды вот, почему-то все эти в немую как бы снималось и там Андрюша Носков там тоже у нас снимался. То есть в общем там, оттуда вышло несколько, вполне себе так сказать знаковых актеров. Вот.
И после этого, и сделав вот эти вот 30 серий, вот я вдруг окончательно понял что я вот просто хочу написать исторический детектив. Потому, что я при помощи Льва Лурье, меня прям вот как макнули вот эту историческую действительность и я понял, что насколько это вот как, насколько меня прет от этого. Был Акунин, не был Акунин, был Юзефович, не был Юзефович. Вот мне было честно говоря абсолютно все равно. То есть я настолько был самоуверенный и наглый в своей как бы сказать таранной пробиваемости, что я просто пришел в ныне уже, к сожалению несуществующее издательство амфора. Аж в 2005, к глубоко чтимому мною Вадиму Назарову, человеку, который для книжного мира сделал просто вот, ну, невероятное количество идей и заложил там, в частности вот, вы как человек из киношного мира знаете всю его серию, когда он издавал романы, которые сначала были фильмами, потом романами, да, вот. И я к нему как-то пришел, как вот еще телевизионный человек, открыл дверь не ногой, но фактически, говорю, Вадим, а вот я хочу написать, значит исторический детектив, но тут вот со Львом Яковлевичем сериал сняли, а теперь исторический детектив напишу. Он говорит, ну, вы знаете, вот один детектив писать это скучно. Я говорю, Не вопрос, 8 штук хватит? Вот. Он говорит, он так обалдел от наглости и говорит, ну попробуйте, вот. И после этого, значит вот, на каб но был…
Молчанов: Вот вам первые 10.
Чиж: Да, вот да. Вот, ну как бы, все на самом деле случилось с точностью да наоборот и в общем, как бы первый детектив он мог бы вообще не появиться просто потому, что ну просто как бы опять-таки, это к вопросу вот, интересно наверное для ваших ребят, которые слушателей, да, то как человек, автор, автор, да. Это совсем неинтересно. Вот, я попрошу читателей выключить звук, на этом моменте. А тех кто будет готовиться к карьере авторов, послушать. Вот когда у меня была рука. Ну вот практически с начала девяностых годов вот до там 2004 года, наточено на телевизионный сюжет. На телевизионный сюжет, на телевизионный сценарий. А вы прекрасно понимаете, что это разные вещи абсолютно.
Молчанов: Да, конечно.
Чиж: Вот я вот с этой, вот этой вот рукой телевизионных сюжетов я стал писать литературный текст и можете себе представить, что это получалось, да? То есть это получалось такой как бы, много, много, много, маленьких сюжетов. Которые книжкой не становилось. То есть книжки было может быть какие-то там положительные вещи с точки зрения драматургии, сюжета, там придумок и всего остального. Это была не книжка. Это была там, 100 сюжетов, которые вот, так сказать молодой абсолютно обнаглевший от вседозволенности автор, значит решил выдать за книжку. И потом произошло великое чудо. То есть на самом деле, вот если бы там некий, условный там имидж того, что вот там парень не с улицы пришел, а парень там из эфира и вот он соответственно там условное благословение у Льва Лурье. Наверное, в любой другой ситуации вот эту вот мою первую книжку, ее просто бы выкинули, и наверное бы правильно бы сделали. Все, что было бы дальше, я не знаю. Но тут вот посмотрели на нее и сказали, надо с ней поработать редактору. И после этого в течение 8 месяцев, по страничке, по главке, мы занимались редактурой книжки.
И вот тут, вот когда работая с редактором, со всеми своими телевизионными апломбами, я понял, что литературный текст это совсем не то, что телевизионный сюжет. И совсем не так слова и совсем не такие предложения. И драматургия не так здесь. И вообще герои, все по другому. И вот это школа наверное была единственной и главной школой детектива. Поэтому, все то, что я не читал, вопрос…
Молчанов: А кто редактором был? Кто у вас редактором был?
Чиж: У меня редактором был Илья Бояшов. Вот, то есть сам по себе уровень редактора я до сих пор ему благодарен и за то, что у него кстати, практически в то время когда я только как бы там, как желторотик какой-то со своей первой книжкой, у него как раз вот вышла его история про кота вто время. И он то что он мне дал как редактор, как редактор, наверное не дала бы не одна книжка, просто потому, что ну, мастерство в любом деле, хоть ты табуретки строгаешь, хоть ты книжки пишешь оно не определяется формальными знаниями, которые ты передаешь. Как бы учитель передает ученику.
Молчанов: Это так.
Чиж: Там длина предложения должна быть там 8 слов. Значит начиная как бы роман с какой-нибудь, жестких слов. для того, чтобы человек обратил внимание.
Молчанов: Нельзя начинать роман с наречия.
Чиж: Да.
Молчанов: Сказал Андре Жид открыв Пруста. Давно я привык укладываться рано. Да.
Чиж: Да, да, да.
Молчанов: Как захлопнул и сказал, нет, это не роман.
Чиж: Вот, а понимай. А передача мастерства начинается в тот момент, когда происходит химия между тем кого ты учишь и тобой. И ты вдруг начинаешь понимать, вещи, которые не высказываются словами, а они имеют некое словесное ограничение. Ну, потому, что чтобы ты понимал чем ты занимаешься. Потому, что на самом деле вот для меня как бы следующий щас вот после этой первой книжки, когда Бояшов. С Бояшовым мы ее не редактировали. У меня следующий огромный шаг был в прошлом году, когда я запустил свой воркшоп. С ребятами, фактически пришедшими с улицы. И когда я стал перерассказывать им свой опыт, вот это для меня был второй гигантский такой как бы, как бы такая школа. И вот тут просто я понял, потому, что на самом деле, когда вот, когда ты занимаешься детективом, вот про что ты пишешь. Вот как вы думаете, когда вы про что вы пишете, когда вы пишете детектив. Вот вы про что пишете детектив, когда вы пишите?
Молчанов: Каждый раз. Это каждый раз разные вещи.
Чиж: А вот нет. А вот нет. А вот есть единая как бы глобальная такая сверхзадача, которая про что вы пишете детектив. Про что вы пишете детектив? Вот вы Александр, про что вы пишете детектив? Вот минимально. Вот внутренняя сверхзадача, которую вы, которую решаете, когда вы пишете?
Молчанов: Ну, моя задача сделать так, чтобы было интересно. Удержать внимание читателя.
Чиж: Я согласен, но это. Я бы сказал это инструментарий.
Молчанов: Да.
Чиж: А про что, для меня выражается очень простым словом. Про любовь. Вот как не парадоксально, детектив, это про любовь. Загибаем пальцы. Про любовь к справедливости, про любовь к тайне, про любовь к моим эмоциональным взаимоотношениям с текстом. И про любовь к герою. Вот эти 4 про любовь, это то, что ты делаешь, когда т ыделаешь детектив. Вот собственно говоря, поэтому возвращаясь опять-таки делая снова огромный крен назад, ну без разницы, вот зная. Вот для меня, это очень индивидуально, это очень невоспроизводимые вещи, которые можно только послушать, сказать, ну вот, еще так сказать один придурок тут учит жизни. Значит они мои, да. Они вот накопленные шишками, опытом кровью, всем остальным. Но, в этом нет. Вот в моей школе, которая для меня была, у меня не было никакой, ни единой, ни пол странички того, чтобы я мог к великому сожалению у кого-то из ныне здравствующих, современных авторов взять. Скорее всего вот то, что я в маленьких, черных книжечках на польском языке почерпнул, вот это где-то внутри сидит. То есть вот. Вот оно где-то гвоздем воткнуто. Ну, ничего другого.
Молчанов: Хорошо, 19 век. Давайте поговорим про 19 век. Я, смотрите вот не так давно у меня произошла такая история, которая очень сильное на меня впечатление произвела. Я покупал квартиру, вот собственно вот эту, в которой я сейчас нахожусь. Эту квартиру в какие-то там 70-е годы получил генерал, который участвовал в Карибском кризисе. То есть это генеральская квартира. Вот. И когда я сюда вошел здесь жили сыновья этого генерала. И 2 комнаты были полностью забиты книгами двух видов. Во-первых это книги фентези 90-х годов, вот это Муркок, и так далее, вот эти желтенькие обложечки. Вот. И второй вид литературы.
Чиж: Это вот желтые обложечки кстати Вадим Назаров придумал, я помню.
Молчанов: Совершенно верно, да. Совершенно верно. Да. И Толкиена он впервые издал.
Чиж: Да, да, да, да.
Молчанов: В трех томах.То есть первая сначала был Хоббит, потом 2 тома издали и остановилось издательство. И потом первый уже трехтомное там было. И второе. Это современная литература про попаданцев. То есть вся. Это реально было просто шкафы книг. Не знаю сколько. Десятки томов. И я взял пару книг, там что-то такое, там вот, герой вместе с Василием Сталиным, что-то куда-то там отправляются воевать с какими-то гитлеровцами, там и так далее и так далее. Вот. При всем том квартира была убита насмерть. Насмерть убита. То есть это было просто такой бомжатник, да. То есть это все там месяц просто вот это снималось, отскребалось все. Вот. И для меня это стало каким-то таким, ну, символом не символом, да, то есть неким таким знаком, да то есть люди жили вот в этом каком-то выдуманном мире, да, но при этом вокруг их да, они ничего не делали для того, чтобы улучшить вот этот мир. И сейчас у нас очень много литературы, да, скажем вот фантастика. Которая у нас была скажем, в советское время. Да, это была всегда фантастика про будущее. Вот. Сейчас у нас даже если это фантастика это всегда фантастика про прошлое. Да. То есть даже если у человека. Человек изобретает машину времени, он не в будущее отправляется, а в прошлое для того, что Наполеона убить или там еще что-нибудь такое. То есть как-то так получилось.
Ну, вот есть 2 концепции да. Одна концепция прогресса, что все к лучшему идет. Да, и вторая концепция золотого века. Что в прошлом был золотой век. И вот мне кажется, что сейчас мы живем вот в этой ситуации золотого века. Да, у каждого этот золотой век свой. Да, кто-то считает, что 20-е годы это был золотой век. Кто-то считает, что 90-е годы был золотой век. Прекрасная демократическое время, время свобод, время, когда мы читали все московские новости и смотрели и смотрели НТВ, Да. Кто-то считает, что 19 век был таким золотым веком. Во-первых, что вы думаете по поводу этой концепции? Вообще хорошо это, плохо. Есть ли это? Или это все мой сон. Да, и что для вас 19 век?
Чиж: Ну, давайте я тогда опять-таки…
Молчанов: Еще 5 вопросов, на каждый из которых…
Чиж: Да, да, еще да. Значит вот на самом деле пример блестящий, который вы привели. Это пример того, что литература, вот то, что называется жанром литература она выполняет одну из очень важнейших функций. Она является таким транквилизатором. Она является таким.
Молчанов: Это так, обезболивающее.
Чиж: Да, она является обезболивающим. Она является таким психотропным средством. Разрешенным, не запрещенным. Она является конечно с одной точки зрения побегом от действительности, может быть одним из самых лучших способом, если выбирать между водкой и упаси боже наркотиками и книжкой, то лучше книжка. На мой взгляд.
Молчанов: Да, да, да, да, да,
Чиж: Потому, что.
Молчанов: Извините, я просто не удержусь. Был такой у Честертона была такая история. И вот там цитата была великолепная “ Сигареты под боком, спички под боком, впереди еще 5 выпусков “Кровавого пальца”, ну что мне еще надо от жизни”.
Чиж: Да, да, да.
Молчанов: Вот это такое уютное чтение.
Чиж: Да. Именно так, именно так. Потому, что в общем момент ухода от действительности и получения эмоционального некого такого допинга, а особенно это сильно вот вспоминаю, вот вы прекрасно знаете, вот например, особенно ярко психотерапевтический эффект женской литературы вот такой этап где там роковые красавицы и принцы, которые оказались нищими, да. Оно конечно критически сильно. То есть люди вот, женщины покупают, международные огромные издательства, которые просто шлепают вот эти вот розовые книжечки и собственно говоря это в общем такая, фармакология, но только вот без использования химии. А использование слов, бумаги и типографской краски. Это что касается вашего вот замечательного примера. Теперь то, что касается 19 века. Значит я очень боюсь показаться профаном потому, что я не в состоянии разговаривать про 19 век как историк. Я не историк. Я человек, который выбирает из 19 века то, что нужно мне. Так как Мольер крал у древних греков, так же и я краду из истории то что нужно мне.
Молчанов: Ну, то есть это такой же 19 век как 16 век у Дюма?
Чиж: Нет.
Молчанов: Такое мифологическое пространство.
Чиж: Нет, не совсем так. Я все-таки стараюсь быть достаточно близок к реальности. То есть декорации строить в общем из качественных так сказать стройматериалов и хорошей краски. Я думаю, что главная проблема, которая существует в иллюзиях по поводу 19 века, она у меня немножечко развеялась, это то, что это был в принципе золотой век. И проблема заключается в том, что реально, с точки зрения не школьных учебников, а с точки зрения простой прагматики быта мы очень сложно с трудом представляем себе в какой стране жили наши мои прадедушки и прапрадедушки в Петербурге, которые были так сказать купцами петербургскими. Не вдаваясь в подробности можно сказать, что российский человек 19 века вне зависимости от того был он аристократом, или был он каким-то рабочим, или был он каким-то крестьянином. Он был зажат в такое количество обручей, которое человеку не позволяло не то что там, так сказать вдохнуть, оно вот прям вот буквально как бочка. Он в это как бочке и так вот раз, и покатился и вправо, влево, извините. Это касалось всего, норм жизни, правил, распорядка, способов взаимоотношений с людьми. Как можно обращаться, что можно говорить женщинам, что можно, нельзя говорить женщинам. Какие карьерные лифты. То, что сейчас называется.
То есть все вот в сумме, огромное количество правил, установлений все же было нормировано. Купцы в одежде, специальной одежде. Студенты в специальной одежде. Городовые в одежде, в специальной форме. Да, то есть все что может быть нормировано оно было нормировано. Поэтому вот все многочисленные воспоминания, которые мы все с вами читаем про людей той эпохи, которые вырывались там куда-нибудь за границу и там, глоток свободы, но по факту это так. Не столько политических свобод, а только тех свобод, которые вот буквально ограничивают жизнь человека от так сказать самых молодых ногтей. И это была действительно. Очень сложно понять, вот в нашем, нашей такой расхлябанной достаточно в общем как бы свободной реальности, очень сложно даже психологически представить, не то, что хруст французской булки, и всего остального этого как бы так сказать виртуального бреда, а что же собственно говоря там происходило вот на самом деле, как люди жили. Вот как они ходили вот на самом деле, вот как люди жили. Вот как они ходили по улицам. Как они должны были как бы, как бы, как городовой должен был отдавать честь, значит так сказать, определенному списку лиц. Упаси боже он этого бы не сделал. И вот эти вот обручи, которые как бы душили, не с точки зрения там большевистской пропаганды, а просто вот, ну, вот невозможно было человеку вот без того, чтобы вот так вот не находиться, так сказать жить в стране. К сожалению это было. И при всем том, что было безусловно много хорошего и прорывного с точки зрения искусства, но вот обычной человеческой жизни. Нам очень сложно ее представить. Потому, что нормированность ее. Ее закрепощенность. Ее так вот разделение по полочкам, что может, что имеет право делать женщина, в каких профессиях она может заниматься, а в каких она вообще не имеет права заниматься. Что может, куда может попасть например офицер у которого там не сложилось со службой. Куда он может попасть? Да только в полицию. Больше ему деваться некуда. Что происходит так сказать с человеком там, который так сказать что-то там , что-то украл и он попадает на каторгу, а потом с каторги возвращается обратно, что с ним происходит? У него происходит вот все жестко нормировано. И причем, еще раз подчеркиваю это не касается там рабочих, рабочего класса и колхозного крестьянства, которого тогда еще не было.
Вот, это касается именно как принципа построения жизни. То есть вот такая бочка, бочка, которая держит всех. Себя держит, семью держит, общество держит. И к сожалению конечно вот этот вот принцип обручей, он очень неустойчивый. То естькак только в бочке повышается давление, да. Ну, заткнули, ну еще один значит накинули сдерживающий, еще, еще. А потом все равно взрывается. И вот то что получили в 17 году это не большевистская пропаганда, это не Ленина привезли так сказать в так сказать запломбированном вагоне…
Молчанов: Да, да, да.
Чиж: Это долговременный процесс вскипания зажатого, структурированного, с абсолютно, безумно как бы ограниченного не только в политических свободах, а в жизненных свободах общества. И вот это я почувствовал, просто посидев в газетном зале, публичной библиотеки нашей Санкт-Петербургской. Российской Национальной Библиотеки, пардон.
Молчанов: Очень интересно.
Чиж: Поэтому история с 19 веком она, она очень сложна. То есть мы можем разделять на мой взгляд мы можем разделять некие исторические, фактологические вещи, которые можно как бы понять с точки зрения документов. Мы можем видеть эту историю с точки зрения художественной литературы. А я вообще сейчас скажу крамольную вещь. Вот хорошо написанный роман он имеет на мой взгляд примерно одинаковую ценность исторической исследовательской работы. Вот так вот, не обижая историков, а просто потому, что иногда некие такие прозревательные вещи, которые бывают у авторов они могут, могут глубже понять эпоху того что там происходило.
Молчанов: Но мне кажется, что роман даже про прошлое, он все равно направлен в будущее. Да, то есть потому, что чита…
Чиж: Сейчас, сейчас. Сейчас…
Молчанов: Понятно.
Чиж: Именно вот, когда я в начале разговора попросил мне задать вопрос, а что же я вынес собственно говоря из новостей, вот в книге, это вот то, что как бы понимание того, что новости, в принципе как новости, да как способ там к коммуникации, он делается для того чтобы человек почувствовал что его нынешняя вот сейчас жизнь, она такая хорошая, она такая удобная, потому, что кругом взрывается, падает, распространяются вирусы, все остальное, а ты живешь. Ходишь на работу, в 9:00 ушла на работу, в 18:00 часов пошел значит домой. Но ведь хорошо же. Вот это вот как бы моделирование через отрицание, оно является очень важным фактором интереса человека.
Молчанов: Да, да, да.
Чиж: Вот то же самое моделирование через отрицание в собственно говоря в детективе, оно привело к тому, что человек переживает все это. Как же хорошо. Как же хорошо. Поэтому в данном случае, наверное существует такая парадоксальная история, детектива все больше и больше, да, авторов все больше и больше. Но почему собственно говоря, не перечитать наверное с нами общего любимого так сказать, Шерлока Холмса лишний раз, Агату Кристи. Ну можно. Ну стоит она. А хочется новых детективов. Почему? Потому, что с каждым новым текстом, если он как бы настоящий детектив, происходит вот эта вот безумная, внутреннее психологическое переживание человека, того, что происходит внутри страницы. Не вижу, ну, как бы, погружение туда. И вот этот вот некий, такой абсолютно театральное слово катарсис, которое читатель испытывает, да, после прочтения именно детектива, он как раз и является тем фактором почему детектив будет достаточно долго жить. Почему…
Молчанов: Я то считаю, что вообще на сегодня детектив это главный жанр. Но детектив больше триллер...
Чиж: Ну, мне сложно сказать, не знаю…
Молчанов: Да, но, но детектив, да.
Чиж: Поэтому, с одной стороны про любовь, а с другой стороны про то, что ты не имея, когда ты делаешь книгу, ты не имеешь права оставить. Читатель заплатил тебе там условно, 100 рублей за то, что за эти 100 рублей он получит эмоций на 10000.
Молчанов: Скажите, а вообще обращение к прошлому, оно мешает или помогает? То есть мы на самом деле, мы можем видеть 2 как бы модели. Модель европейскую, которая все время апеллирует к своему прошлому, да, то есть если вы приезжаете скажем в Грецию, да, там у любого рыбака, с которым вы общаетесь, да, он с вами говорит как бы, имея за плечами Сократа, Платона и так далее, так далее, да, как бы, и уже как бы. Это в каждом слове чувствуется. И обратная ситуация, Америка, которая как бы, у нас нет прошлого, у нас есть только будущее, нас не парит. Да, то есть вот какой этап. Что у них, какая история. Гражданская война, ну вот, собственно вот и все.
Чиж: Собственно да. Вот и все. Да. Бостонское чаепитие.
Молчанов: Вроде как да, там 2-3 события. Еще вроде индейцы какие-то были, но непонятно, то ли они злодеи были то ли там еще мы посмотрим. Да, там уже все во тьме веков скрывается. Вот. Что сейчас более продуктивно? Ну, условно говоря, например, вот я слышал такую версию, скажем, у нас есть тяжелая достаточно история связанная с там, с частью советской истории. Да? И есть я слышал такое мнение, вполне себе имеющее право на существование, да, что у нас будет все хорошо, только после того, как мы за это все покаемся. Да. Когда мы все найдем все адреса. Назовем все имена. Назовем всех палачей и так далее и так далее.
Да, то есть только когда мы с этим со всем разберемся, да. Только тогда что-то будет как бы, в нашей жизни что-то изменится. Другая точка зрения. Тоже имеющая право на существование. Ребята, не трогайте вообще это. Живите дальше. Живите так, как будто этого не было. Стройте свою жизнь заново. 70 лет вычеркнули. Да. Это потерянные годы, мы их вычеркиваем из своей памяти и идем дальше. Скажем, по поводу войны. Да, вот есть великая война, да, надо постоянно напоминать, чтобы это не повторилось. Надо там каждый год праздновать, да, чтобы не дай бог снова там фашисты по нашим улицам не ходили. Одна точка зрения. Другая точка зрения. Пока мы празднуем победу, война продолжается. Пока мы живем вот в этой парадигме бесконечного 41-го года, да. Враг у ворот и так далее, и так далее, война продолжается. И вот 2 точки зрения. Что вы по этому поводу думаете?
Чиж: Мне кажется, что обе эти точки зрения являются не самоцелью а механизмом добивая достижения определенных целей, которые…
Молчанов: Возможно.
Чиж: Находятся вне, собственно говоря самоценности этих идей для современного человека. По моему мнению суд, исторический или какой-либо иной, он всегда заканчивается тем, что приходят следующие судьи, которые судят этих судей.
Молчанов: Это так.
Чиж: И наверное, как бы было же сказано, что собственно говоря, но есть и высший суд, прислужники разврата, да. То есть на самом деле, позиция человека, который выбирает одну из двух вот ваших, вами названных парадигм, она мне не близка. Ни одна не вторая. Я могу сказать, что наша жизнь, это наверное очень маленькая вспышка между небытием бывшего, и неизвестностью будущего. Поэтому, на самом деле мы с вами как люди, как физические монады, мы не можем знать, что будет за порогом смерти, когда мы этот порог с вами переступим. И вот исходя из того, что мы этого не знаем и кто будет судим, а кто будет оправдан, а кто будет так сказать ввергнут в геенну огненную, где скрежет зубов. Где плач и скрежет зубов. Мы этого не знаем. Поэтому, наши оценки, ниша оценки очень близко лежащих событий, они наверное немножечко более горячие, чем они того заслуживают.
Вот, парадоксальным образом, наверное если бы сохранились ветераны войны 1812 года, да. Вот мы могли там действительно, так как попадаться оказаться в каком-нибудь 1814 году. И если бы этим ветеранам сказали, что будет культ наполеона, они бы наверное покрутили у виска, пальцем у головы и сказали, да это же сволочь, он же Москву спалил, он же в Смоленске людей вешал, он же расстреливал без суда и следствия. Что же вы эту сволочь, кровавого тирана значит поднимаете на знамя и прям со значками, буквой “Н” ходите. Поэтому, ну вот. А теперь мы как бы к Наполеону относимся как к выдающейся исторической личности. Я не говорю о том, что наши исторические личности там через 100 лет будут оправданы. Ну вот, как бы суд окончательный не нам принадлежит. Просто не нам. Чтобы мы не говорили. И все вот эти вот вещи связанные с тем, что забыть или не забыть, они имеют отношения скорее к политической реальности, чем реальностью, которой вот должны быть заняты наши мозги.
Молчанов: Но здесь, мне кажется, что здесь для нас это более насущный вопрос, почему. Потому, что для многих из нас это вообще. Вообще семейный вопрос, да. То есть скажем, а жена…
Чиж: Я согласен, допустим…
Молчанов: Она из семьи каторжан. То есть ее дед, он воевал, попал в плен и оказался в Воркуте. Он был московским клоуном. У него был номер с Карандашом. Бабушка была угнана в Англию. Но хотела вернуться назад, вернулась, тут же отправилась в Воркуту. Да, то есть вот это часть нашей семьи, она оттуда, с каторги. Жена родилась на каторге. Вот. Мой дед был сотрудником НГБ. То есть ну он. Когда он вернулся из армии, да, работать где там было еще работать, да вот тут он устроился в НГБ и он занимался тем, что охранял ссыльных. Он жил на каторге. У него. У поселка даже название не было, “21 квартал”. Да, то есть мы с ней оба родились на каторге. Но просто она внучка тех кого охраняли, я внук тех кто охранял, вот и мы все…
Чиж: Я понимаю.
Молчанов: Вместе потратили всю свою молодость на то, чтобы с нашей каторги выбраться на свет божий. Вот.
Чиж: Ну, вот я, я вас прекрасно понимаю. Да. Вот. Для меня война не может закончиться просто потому, что мой дед, командир красной армии, который в июне 41-го года отказался от брони и ушел командиром минометной роты, он лежит где-то под Пулково. Я не знаю где. Что мне сложно с этим.
Молчанов: Ну для нас, я считаю, что для нас война еще не закончилась.
Чиж: Думаю что нет, я думаю…
Молчанов: Это все…
Чиж: Я думаю, что война закончится, война окончательно закончится, закончится ли у моего ребенка, наверное так сказать для ваших детей, которые в общем уже совсем другое. Совсем другие люди, совсем другая страна. А что касается вот то, что у нас нам всем каждому нужно. Я думаю, что нам нужно очень простое слово, вот мы все за так сказать, героям, “Место встречи изменить нельзя” говорили, есть такое поповское слово милосердие, помните там, это самое, говориться. А Жеглов отвечает, “милосердие-поповское слово”. Так вот я думаю, что милосердие для нас является сейчас ключевым словом. Нам нужно милосердие. Друг к другу. Не как Жеглов говорил, не в “поповском смысле”, а вот именно в глобальном смысле как принцип нашей жизни. Милосердие к тому, что ты делаешь. Вот на самом деле. Вот, то что это востребовано, это вот, Миша же Галустян очень точно так сказать, в своем персонаже “забыть и простить”.
Молчанов: Да, да, да, да.
Чиж: Да, скорее “забыть и простить”. Это то, что вы как бы. Ну, то есть вы же знаете, да, то что говорить шут, королю, это правда. И вот, Галустян как великий абсолютно шут, он говорит, правду, то, что народ хочет. Мы хотим милосердия. Мы хотим не столько доброго царя, сколько милосердия к друг к другу. Милосердия к тому, что там ну, наказали, ну и простили. И милосердие точно так же вот ваш пример. Наверняка не единственный, а многие семьи тех кто сажал и тех кто сидел, это тоже же милосердие. Милосердие забывать, милосердие прощать, и это тяжелейшая вещь, но мы должны через это, наверное пройти. Как взрослые мальчики и девочки.
Молчанов: Ну, да. Я думаю, что мы уже просто час, больше часа уже пролетело…
Чиж: Почти 55 минут, да.
Молчанов: Да, да, да. Я еще пару вопросов задам с вашего позволения и задам пару вопросов от зрителей, коллеги, если вы нас слушаете в прямом эфире, а не в записи, да. То пожалуйста, пишите либо в чате на ютюбе, либо в комментариях на сайте. Вот смотрите, детектив, сегодня самый...Слово крутится, слово космополитичный, да, но это неправильное слово. Скорее такой, проника.щий жанр. Скажем мы с большим удовольствием читаем британский детектив, мы...Я не знаю, вы читаете или нет, я очень люблю просто, скандинавский детектив.
Чиж: Да, мне очень нравится. Мне очень нравятся скандинавы, да.
Молчанов: Нёсбе и Стиг Ларсен, и там какие-то малоизвестные ребята совсем уже, да. Я всегда просто, когда я приезжаю там, не знаю в условно какой-нибудь Осло, да в Норвегию, в Осло. Или в Копенгаген, да, я там набираю…
Чиж: Идете в бар, где Хари Холли так сказать...послушал…
Молчанов: А это непременно, это непременно. Я прошел по всем Стиг Ларсеновским местам. Да, то есть я зашел в магазин 7Eleven, где эта барышня с татуировкой дракона затаривалась. Сфоткался на фоне ее дома с видом на залив, это по святым местам.
Чиж: Кассирша при этом думала, вот и еще один…
Молчанов: Как же, как же они заманали эти русские. Да, как этот самый, мы когда приехали к Полу Маккартни, ну рядом с Эбби Роуд. Там, ну мы дома не застали его, но значит, и мы идем, а у него нет…
Чиж: Записку оставили, наверное? Да?
Молчанов: Там таблички нет на доме, да. То есть у него 6 дом, но номера нет на нем. И мы ходим, как же так, вот 8 дом, вот 4, где же 6 дом? И какой-то парень значит мимо идет и говорит, не слова не говоря, все понятно, ребят, мы знаем, мы и понимаем зачем вы здесь. Это было, фоткайте и валите отсюда, давайте. Вот. Почему-то русские. Вот нет какой-то, какого-то проникновения русского детектива на мировой рынок. И мне кажется, что даже попыток как-то нет в этом смысле. Почему? Почему?
Чиж: Я…
Молчанов: У нас есть движение оттуда сюда, да, но не происходит обратного движения, от нас…
Чиж: Вопрос очень правильный. Значит почему не происходит движения от нас, нашей литературы туда, я думаю это вам нужно все-таки задать вопрос людям, которые занимаются книгами, ну например…
Молчанов: Ну, я об этом, я…
Чиж: Копьев вам это ответит…
Молчанов: Я с Копьевым по этому поводу разговаривал. Более того, мы с ним встречаемся, где-то недели через три. Я снова с ним буду об этом говорить.
Чиж: Вот, задайте ему этот вопрос, а я могу вам рассказать ответ от Антона Чижа. Вот это сугубо, почему Антон Чиж не попал на международные рынки. Хотя, надеюсь, все-таки это когда-нибудь произойдет. Где-то в районе 2009 года, значит права на первые мои 2 книжки были проданы в Польшу. Почему они купили первую книжку мне было понятно, потому, что там есть польская героиня, которая собственно говоря, в Петербурге там функционировала. Вторая книжка она просто, ну как бы паровозом они купили. И дальше произошла история, которая для меня абсолютно стала объяснима, почему вот мы, вот почему мои книжки. Тяжелейшим образом будут проходить туда. Звонит мне значит, звонит мне польская, польский переводчик, с хорошим знанием русского языка, славистка. Славистка, подчеркиваю. Да. Полячка, славистка. И говорит, а скажите пожалуйста, а что такое “околоточный надзиратель”. Я ему говорю, я говорю “околоточный надзиратель” это, и тут я понимаю, что чтобы объяснить что такое “околоточный надзиратель” мне ей нужно объяснить структуру полицейского управления столичного города Санкт-Петербурга, которая после этого выходит вот на “околоточного надзирателя”. Я так набрал воздуха и говорю, ну пани Хелена, значит давайте послушаем. И минут 15 я ей рассказывал полицейское устройство столицы управления. Которое потом в самом низу находится “околоточный надзиратель”. Она говорит, так разумим, разумим. А кто такой “городовый”? Говорит она мне. Я говорю, так, продолжаем дальше, и значит рассказываю кто такой собственно говоря был городовой, который был на самом деле совсем не участковый, а совсем другой. И вот по каждой мелочи, которой для нас вот там знаем мы историю, или не знаем мы историю, генетически понятно. Вот в моих книжках, ока зывается для западного или там, условно западного читателя, она не просто непонятно. А кто это такой. Вот что с ним делать. Вот каким образом, как объяснить то, что так сказать, например, почему извозчиков называют “Ваньками”. Это...Она меня спрашивает. Это Иван? Это Ян? Она меня спрашивает польская переводчица. Это нужно написать “Ванька”. Вот просто латиницей.
Молчанов: Ванька, Ванька!
Чиж: Ванька, да напишите Ванька. Она говорит, не разумим. Ну, как так. Как это. Ну, кто это. Я говорю, да, хорошо.
Молчанов: Мне кажется, что слушайте, ну мы же, с вами смогли изучить мир эльфов, да.
Чиж: Хороший ответ, да. Хороший ответ.
Молчанов: Или, высокую речь. Высокую речь…
Чиж: Хороший ответ.
Молчанов: Мы поняли, как устроена, как работает магия. Да, что такое прана.
Чиж: Да, да, да. И вот видимо. И вот видимо то, дикое просто фактическое усилие, которое переводчику нужно сделать, чтобы сделать адекватный перевод, для читателя. А потом читатель начинает читать, да. Читатель начинает читать, он читает перевод, какой-то там колодочный, и дальше там внизу вот такой толщины сноска. Ну кому это на фиг надо? Ну кому это надо? А тем более потом еще, вот то, что мы с вами обсуждали про некоторые, те самые скрепы, которые вот так вот держали общество, они не понятны в человеческих взаимоотношениях. А почему вот так вот общается с женщиной? А почему нижний чин встает по стойке смирно и отдает честь? А почему это происходит? Это выдумка? Это на самом деле? Это фантазия автора? То есть абсолютно непонятный мир 19-го века России, который не то там, забыта история, нам Египет скорее понятен. Я предположил, вот ваш мир эльфов понятен, просто потому что были экранизации. А что допустим человек, который посмотрит уже прекрасный, но уже ушедший в свою эпоху «Сибирский цирюльник» фильм, да? Вот вроде то же самое, ну плюс-минус или допустим тот же самый «Турецкий гамбит», он посмотрит, вот он посмотрит эти экранизации, но что он дальше поймет, с текстами что делать? Или с другой стороны огромный материк англоязычной литературы, где все понятно, начиная с «Джейн Остин» все-все остальные персонажи, которые генетически выходили. Агата же Кристи не возникла вот так на пустом месте?
Молчанов: Да.
Чиж: Она генетически выросла из того, что собственно говоря, происходило в английской литературе, на протяжении, начиная с Шекспира, и вы это прекрасно понимаете.
Молчанов: Да
Чиж: А мы, вот появился Антон Чиж
Молчанов: А нас все время - вот так, все время - вот так. И каждый следующий писатель полностью отменял, там Платонов, например…
Чиж: Да, да, да.
Молчанов: Вся литература отменена, свой язык, свой способ.
Чиж: И вот появился Антон Чиж, который черт из табакерки, что с ним делать? Как его переводить? Как его читать? Кто там поймет все эти русские страсти, да пропади оно пропадом! Лучше, так сказать, спокойно читать английскую литературу, поэтому в этом смысле, говоря только про себя, почему мои книжки с большим вероятно трудом будут выходить на западного читателя, и кстати говоря, опять-таки вот, это очень показательно, они не стали переводить вторую книжку. Они купили права и не стали переводить вторую книжку. То есть он были хорошие рецензии, даже в некоторых центральных польских газетах, а люди не поняли, просто не поняли реалии русского Петербурга 19 века. Кстати говоря самого польского города, который был в Российской империи.
Молчанов: Мне кажется, что здесь опять же должны быть какие-то сознательные усилия государства, в смысле продвижения русской литературы.
Чиж: А вы знаете кстати почему Петербург был одним из самых польских городов в Российской империи? Знаете, почему?
Молчанов: Окей, у вас есть версия? Давайте сразу к ней перейдем.
Чиж: Это статистика, потому что по процентному отношению, по национальному, если разделить по национальному отношению проституток Санкт-Петербурга, которые были все нормированные и как бы известно. На втором месте по количеству проституток были польки в Санкт-Петербурге.
Молчанов: То естьэто просвещение за счет польского языка, за счет…?
Чиж: Ну просто они были кухарки.
Молчанов: Знания передавались половым путем просто?
Чиж: Кухарки подрабатывали.
Молчанов: А понятно.
Чиж: Немножко. Поэтому вот так вот.
Молчанов: Ясно. Хорошо, Антон, давайте тогда напоследок такой вот коучинговый вопрос я вам задам. Если бы у вас сейчас не было никаких обязательств перед издательствами, перед читателями, и т.д., и т.д. То есть есть свободное время, есть ресурсы, ничего делать не надо, пиши, что хочешь, о чем бы вы писали? Вот можно запустить проект, новую серию книг, новую книгу, вот о чем? Не обязательно сюжет рассказывать, да, но вот направление хотя бы.
Чиж: Смотрите, у меня есть проект, который начался одной книжкой, которая называется «Мертв только дважды», это история про того самого упомянутого мной советского разведчика-нелегала, который был забыт на 25 лет, потом про него вспомнили. Вот мне безумно хотелось бы продолжить эту историю, потому что я вижу в ней большой потенциал и большой интерес для читателя. Но пока мои дорогие редакторы, издатели, пока они в этом не видят потенциала. А что касается проекта книжного, мне кажется, что то, что было заложено в Анзарове, что есть в Анзарове, может быть передано его пра-пра-правнуку, пра-пра-правнуку, который находится в современном мире и в этом современном мире, используя генетически, то что его прадедушкой или прапрадедушкой было заложено. Вот это было бы на мой взгляд очень интересно использовать в современном мире. Вот я бы так вам ответил на этот вопрос.
Молчанов: Отлично! Но я вам в таком случае, мы же с вами решили, что вы Акунина не читали, поэтому я вам не буду говорить, о том, что у него есть серия про магистра, который является потомком Фандорина, поэтому это вам не помешает сделать ваш проект. Поскольку я вам это не расскажу, отсутствие этой информации не помешает вам сделать этот проект. Окей, хорошо, давайте тогда я дам вам вопрос, тут есть несколько вопросов от читателей. «Антон, Александр, добрый день. Антон почему вы переделывали серию про Ванзарова?» А вы ее переделывали?
Чиж: Смотрите, нет, во-первых, я серию про Ванзарова не переделывал. Вышла вот третья книжка, сейчас готовится четвертая. Серия про двух новых персонажей. Главного персонажа зовут Алексей Пушкин, а его помощницу-воровку зовут Агата Кер, вот это не переделка, это новый проект. Я думаю, что наш уважаемый слушатель задал вопрос о истории, когда я сам себе поставил экспериментальную задачу, когда первая книжка, которая называлась «Божественный яд», она была, на основе ее был сделан полимсест, то есть я переписал эту книжку с практически теми же самыми героями, но если не хватает сил дочитать до конца, читатель пусть узнает совершенно другую историю. То есть одно и то же время 9 января 1905 года, тот же самый Ванзаров, те же самые вроде входные условия, но внутри просто все перевернуто и просто в самом конце читатель получает совершенно другие ответы, другие условно говоря убийцы, считаются другие вещи, проблемы, совершенно другая драматургия. Наверно этот имел в виду вопрос наш уважаемый зритель.
Молчанов: Очень круто! То есть у вас есть две версии одной книги, да?
Чиж: Да, да. Это как бы…
Молчанов: А знаете что? А скажите, надо читателям объявить, что этих версий три.
Чиж: Нет, ну как.
Молчанов: И пусть они все ищут третью.
Чиж: Ну я не могу так. Первая версия — это «Божественный яд», вторая версия «Пять капель смерти», действительно между книжками было почти 10 лет, между ними
Молчанов: Так, спрашивают, Анну Хмелевскую тоже не читали?
Чиж: В оригинале.
Молчанов: В оригинале читали, да? Она в оригинале лучше пишет, чем в переводе?
Чиж: Она звонче. Звонче, там просто много построено на, дело в том, что Хмелевская очень сильно, скажем так, нашему читателю очень сложно понять Анну Хмелевскую просто потому что они не представляют…
Молчанов: Они не знают, что такое польский «околоточный».
Чиж: Ой да, насмешили.
Молчанов: И почему там «цопан что, цопан што». Они этого не понимают. Как объяснить, что такое «пан»?
Чиж: Дело в том, что немножко про другое, дело в том, что имя Хмелевской – это ведь 70-е годы прошлого века, это очень специфически, то самое золотое время, которое вы упоминали. Вот в Польше, Польше Герака 70-х годов, просто золотой рай такой, в котором люди, как бы позволяли себе быть свободными, не смотря на все ограничения польской объединенной рабочей партии, при социализме, поэтому Хмелевская получает еще большее удовольствие, если просто немножко знаешь откуда она выросла. Поэтому, когда Хмелевскую читаешь в оригинале она звучит немножко по-другому, чем по-русски, без всяких претензий к переводчику, а именно потому что она очень интегрирована очень в то время.
Молчанов: Так, когда планируете новый Воркшоп?
Чиж: После того, как будут результаты первого, когда мои ученики лягут на прилавки.
Молчанов: Какой поджанр детектива будет наиболее популярным, на ваш взгляд?
Чиж: Я думаю, что хороший.
Молчанов: Поскольку не мой вопрос, я не знаю…
Чиж: Интересный, поджанр это интересный, я знаю, что вот нам в частности рассказано на конференции, на читательской конференции Эксмо, что у нас почему-то в России совершенно не попер жанр тру-крайн, когда вот реальное преступление, ничего не выдумано, задокументировано, детализировано, протоколы переписаны, показания свидетелей, бла-бла-бла, вот почему-то не попер. Вот это действительно загадка, вроде все задокументировано
Молчанов: Нет Трумана Капоте, мне кажется, он дал сильный толчок этому.
Чиж: Может быть, может быть, а вот у на с не пошел.
Молчанов: Да, калибра Достоевского, автора, может планку задал. Антон еще вопрос: «Расскажите про ваш проект Ридеро, для начинающих авторов?» Это не то же самое, что Воркшоп?
Чиж: Нет, нет это совсем не то. Мы с РидЕро или РидерО, как вы сказали.
Молчанов: Я все время путаю, я дружу, был первым автором, который был издан Проридеро, Сашей Касьяненко. И я все это время иногда я говорю РИдеро, иногда я говорю РидЕро, он меня все время поправляет, я никак не могу запомнить, как правильно.
Чиж: Я по-деревенски, как у нас говорят в нашей деревне, РидЕро, мне так проще. Да, действительно, это совершенно отдельный проект, это будет эмпринт Антона Чижа на Ридеро, это будет первый детективный эмпринт, который будет сформатирован. Попасть в этот эмпринт не самым простым образом, я не беру туда готовые книжки. Первоначально, для того, чтобы понимать, что нужно, было подготовлено таких 12 очень расширенных писем, но фактически главки, такие ненаписанные книги, про то, как написать детектив, который Ридеро отправлял подписчикам, для тех, кто это хотел получить. После чего прочитав эти 12 плюс одну дополнительную 13-ую лекцию, мне так проще сказать, человек определяет для себя хочет он писать дальше синопсис детектива и присылать его на рассмотрение в эмпринт или нет. Я ставлю достаточно высокие планки и очень не хочется просто заниматься ерундой и плодить еще одинаковую литературу, поэтому по первому, на сколько мне ребята сказали цифры, значит там подписчиков было порядка шестисот. Я получил синопсисов, если мне не изменяет память около 30-ти всего синопсисов мне написали, ну понимаете, из этих 30 я сейчас работаю с пятью ребятами над их книжками.
Молчанов: И когда примерно, ориентировочно…
Чиж: Я предполагаю, я предполагаю, что мы стартанем или сделаем премьеру где-то наверно, просто потому что хочется, чтоб тексты были качественные, я думаю, что скорее всего это начало апреля.
Молчанов: Прикольно. А вы мне напишите, я попиарю у себя, мне кажется, что это прикольный проект какой-то, когда уже все это запускаться будет.
Чиж: Да я с удовольствием, да, главное, чтоб было не стыдно.
Молчанов: Я с огромным удовольствием подключусь всеми своими ресурсами. Так, далее спрашивают: «Здравствуйте, Антон, Александр, а можно вопрос из сферы кино?» Можно? Разрешим вопрос из сферы кино? «Ваше мнение по поводу фильма «Паразиты»?»
Чиж: А я не видел его.
Молчанов: Как говорится, я понимаю, что он взял 500 Оскаров, ну хороший фильм, я считаю, что очень хороший фильм, я считаю, что очень важно то, что он получил главный оскаровский приз, впервые, впервые не англоязычный фильм, не американский, не британский, мне кажется, что это очень круто.
Чиж: Мне очень «Холоп» понравился, очень «Холоп» понравился, просто…
Молчанов: Дарья Грацевич написала сценарий.
Чиж: …это очень простое кино, очень честное, то что есть главное достоинство этого фильма, кроме актерских работ, замечательного сербского парня, которого я никак не могу выучить. Он очень честный. Вот он очень честный и безумно смешной. Я человек очень смешливый, меня рассмешить очень просто, я ржал, когда в сцене, когда приходит этот самый холопский парень и говорит к нам татаро-монголы пришли в деревню. Я ржал так, что на меня уже стали шикать, просто прорвало, это было настолько смешно, настолько прям вот жизненно. Ребята реально 3 ярда сорвали очень прям по делу.
Молчанов: Отлично, большое вам спасибо, коллеги, спасибо всем, кто слушал нас в прямом эфире, кто задавал вопросы и кто слушает нас в записи и слушает наш подкаст. Антон, мне кажется, что прям здорово, что мы с вами пообщались.
Чиж: Спасибо, мне понравилась наш с вами пинг-понг мнениями и мыслями, замечательно. Большое вам спасибо, Александр, вы замечательный собеседник.
Молчанов: Да, спасибо, вы тоже.
Чиж: Спасибо.
Молчанов: Всего хорошего, пока-пока.
Интервью в видеоформате:
Аудиоверсия интервью (для тех, кто любит слушать): https://soundcloud.com/shichenga/101-strim-s-pisatelem-antonom-chizhom