Эдуард Лимонов, конечно, писатель интернациональный и пальцы не поднимаются обозвать его «писателем-эмигрантом». Покинув вместе с женой СССР в 70-х, они обосновались в Нью-Йорке. Но вскоре гордый поэт понял, чего стоит американская пропаганда: кроме вэлфэра, номера в дешевой гостинице и работы в ресторане официантом ему тут ничего не светило. Об этом был написан, пожалуй, его самый лучший роман – «Это я – Эдичка».
И уже в «Эдичке» намечает та упертая черта героя Лимонова – держаться подальше от земляков. Я думаю, он прекрасно понимал, что в этом эмигрантском болотце можно глубоко увязнуть, так и не пробившись на самый верх. Таким примером может послужить писатель Довлатов, который хоть до сих пор и популярен в нашей стране, но навряд ли его можно назвать писателем, добившимся большого литературного мастерства. Он растворился в русско-еврейской эмигрантской среде. Нашел для себя комфортную и спокойную жизнь в роли редактора газеты.
Лимонов же, отчаявшийся одиночка, для продвижения своих книг перебирается из Нью-Йорка в Париж. Там он живет, по его же словам, в холодных мансардах на свои ограниченные писательские средства. Прямо как поэт Беранже. Тут вам уже мудрость от дедушки Лимонова: хотите стать писателями и поэтами – бегите от пошлой мещанской жизни и живите по примеру великих писателей и поэтов. Живите богемно.
В мире идей и искусства не существует границ, которые определялись бы временем и пространством. Сквозь времена и пространства, мы найдем много общего у наших современных русских олигархов с толстосумами, которых четко и стёбно прописывали Бальзак и Диккенс в своих произведениях. Так происходит и с художниками разных эпох. Стираются различия и мы находим какие-то явные общие черты. Но тем не менее, именно Лимонов, оставаясь русским, сумел развить в себе то самое «западное мышление». Уникальность его критического реализма заключается в дуализме личности: в одном и том же человеке живет «совок» с радикальными марксистскими взглядами на общество и одновременно - западный «свободный индивид». Эти крайности хоть и противоборствуют, но чаще живут в гармонии, надо признать.
А вот следующий фрагмент из книги Лимонова «Американские каникулы», который как никогда примиряет эти две крайности. Ибо, кто еще из русских писателей бывал в культовом панк-клубе CBGB и дружил с группой Ramones?
"Устроители нервно совещались у сцены. Гинзберг. Тэд Бэрриган. Орловский. Публика явно желала групп — своих «Пластматикс», Костэлло и Ричарда. Поэтов она не хотела. Я подумал, что у Гинзберга и его друзей тяжелое положение. Если они выпустят сейчас одну из рок-групп, то очень вероятно, что им будет невозможно после этого заставить публику опять слушать поэтов. Если же еще несколько поэтов в жанре дамы с вуалью прочтут свои слишком интеллектуальные для публики рок-клуба, каким «СиБиДжиБи» является, произведения, вечер превратится в стихийное бедствие. Их освищут, осмеют, будут топать ногами и, может быть, швырять бутылки и пивные банки…
Они выпустили Джона Ашбери. Джон Ашбери вышел в вязаной лыжной шапочке на голове, сухой и худой, как после тяжелой болезни. Высокий. В линялых джинсах и рубашке. Он посмотрел в зал и улыбнулся.
— Хотите группы? — спросил он насмешливо.
Зал ответил одобрительным ревом и свистом. Несколько панк-ребят вскочили на столы. Публика опять проорала имена всех банд, объявленных в программе, и успокоилась.
— Будут группы. Через несколько минут. — Джон Ашбери вынул микрофон из гнезда и выпрямился. — А сейчас я хочу вам прочесть мой перевод стихотворения одного русского поэта, который был «панк» своего времени. Может быть, первый «панк» вообще… Очень крутой был человек…
Публика, заинтригованная необычным сообщением, чуть притихла.
— Стихотворение Владимира Маяковского «Левый марш!» — Ашбери поправил шапочку и врубился…
Они слушали, разинув рты. Когда Ашбери дошел до слов: «Тише ораторы! Ваше слово — комрад Маузер!» — зал зааплодировал.
— Ленчик! Ленчик! — Я схватил Леньку за руку и дернул на себя, как будто собирался оторвать ему руку. — Слабо им найти такую четкую формулу революционного насилия! Слабо! Даже «Анархия в Юнайтэд Кингдом» ни в какое сравнение не идет! «Ваше слово, товарищ Маузер!» — это гениально! Я хотел бы написать эти строки, Ленчик! Это мои строчки! Это наш Маяковский! Это — мы!
— «Кто там шагает правой?
Левой!
Левой!
Левой!»
— скандировал со сцены Джон Ашбери. Он содрал с головы шапочку и теперь, зажав ее в руке, отмахивал шапочкой ритм.
Я видел, как ребята Лоуэр Ист-Сайда вскочили. Как, разинув рот, они что-то кричали. Как девочки Лоуэр Ист-Сайда визжали и шлепали ладонями о столы. Даже гуд америкэн бойс возбудились и, вскочив, кричали что-то нечленораздельное. Сырую дыру «СиБиДжиБи» наполнила яркая вспышка радости. Радость эта была, несомненно, сродни радости, которая вдруг охватывает зрителей боксерского матча в момент четкого удара одного из боксеров, пославшего противника в нокаут"
Лимонов показывает, что Поэтам-битникам, которые выступали на совмещенном с панк-группами гиге, все-таки удалось раскачать публику, разогреть. И добились они этого благодаря Маяковскому и «Левому маршу».
Что еще может быть приятнее для русского писателя, а тем более с марксистскими взглядами? Если сущность «западного свободного человека» привела Лимонова в нью-йоркский клуб, кишащий панками, то сущность «советского человека» возликовала на стихах Маяковского. Но и тут нет никакого противоречия, не забывайте про измерение идей и искусства – в нем вполне гармонично живут и революционный поэт Маяковский, и Лимонов, который носит майку "Рамонез", и группа «Секс Пистолз». Если мы допускаем мысль, что нет границ между временами, пространствами, то должны допустить и мысль, что нет этой границы между поколениями. А если бы в 1970-х был жив Маяковский, то и он был бы не против отдохнуть под лихую музыку с ребятами, у которых крашеные волосы или же бритые головы.
