Хрисиппу ― хохот от вина без меры. Филит же был сражён софизмом "Лжец" ―
у Евбулида, помните? ―
я лгу.
То, что изрёк я, истинно ли?
Ложно? Ему б не руку прижимать ко лбу,
при сильном ветре выходя на площадь,
а груз к подошвам привязать ― настолько
в раздумьях и трудах усох, зачах,
и интеллектом стал, и телом тонок
(λεπτότατος ― напишут о мощах). Сограждане его, островитяне,
захоронили тело под платаном:
“Придавлен камнем, тут лежит Филит,
со свету сжит обманными речами.
Я тайны слов разгадывал. Печален
удел поэта ― истончиться в лист”. Над морем лают чайки: лгу-лгу-лгу.
Рождает ветер элегичный гул
порывами ― гекзаметр, пентаметр ―
пока слова с моих слетают губ,
и лист платана катится во мглу,
весь скрюченный и хрусткий, как пергамент. Солгу ли я, сказав себе ― лгала?
А если нет, то глупый птичий гвалт
правдив? Морочат голову мне чайки,
Филит, и много чести отвечать им. II
Поэт, что лёг за логику костьми,
в строках мне тесно в двадцати восьми. Ни эллинов тут нет, ни их идеи,
и не Алек