На поле танки не грохочут
И в бой солдаты не идут
А молодые командиры
Под пули бошки не суют
(оптимистичный ремикс)
Всё составное распадается. Всё рожденное умирает. Всему, имеющему начало, приходит конец. Казалось бы, это знает каждый. Но когда мы видим, как в силу тех или иных причин чахнет или даже гибнет грибное место, знакомое нам с детства, мы испытываем... Всем известно, что мы испытываем. Но у этой увесистой медали есть и оборотная стороны. Грибные места не только гибнут. Они еще и рождаются.
Об этом и поговорим. В самом деле, весна скоро. Солнцеворот. Зарождение нового цикла. О чем, как ни о появлении новой жизни на месте старой смерти, сегодня говорить?
1. Добродетельный вредитель
Самым обидным образом исчезают грибные места, приговоренные самой природой. Это кажется особенно несправедливо. Пришествия лютого борщевика на опушке (гори в аду, вредитель Сосновский!), массированная инвазия золотарника в молодые березники, и - короед. Жутким летом 2010 адский долбоносик уничтожил практически все еловые посадки в округе, пощадив лишь отдельно стоящие деревца и те ели, что высажены были у людей на участках.
Мы остались без рыжиков. Некоторые остались еще и без зонтиков. И без перелесковых шампиньонов. Все они росли только в еловых посадках. Рыжиков-то можно набрать и в огороде, пусть и червивых; зонтики же исчезли бесследно.
Еловый сухостой выпилили, пни прижгли. Несколько лет вырубки тупо зарастали малиной да лещиной, а потом, хмурым утром одного понедельника, туда привезли целый автобус какой-то помятой публики, и она, вооружившись лопатами, под присмотром двух милиционеров начала работы. Видимо, штрафники на трудотерапии. Меж обугленных еловых пней они сажали сосны. И правильно - вдруг короед не умер, а просто притворяется?
Этим летом пойду за маслятами и рыжиками сосновыми. Единичные находки уже были. Ждем, когда новое место, которого в наших краях никогда не было, раскочегарится на полную. Если не злокозненный еловый вредитель, только б мы маслят и видели.
2. Живительное время
Помню, как здесь пахали. Лет тридцать пять назад шли с дедом полевой дорогой за опятами в юго-западный лес, дед недовольно качал головой - не дело тут постоянно пахать, уклон, почву смывает каждую весну, скоро голая глина останется... Шли, а вдоль дороги весело трепетали листочками березки ростом по колено, чудом спасшиеся от совхозного плуга.
Годы... Деда давно нет, почву давно смыло, пахать перестали, березы вошли в возраст. Двадцать лет назад здесь образовалось сверхновое грибное место: валом валились обабки (подберезовики и подосиновики по меньшей мере четырех видов) и белые волнушки - невероятно ароматные, красивые, пушистые грибы с совершенно несгибаемым характером.
Семь лет назад волнушки исчезли, подберезовики прикрутили фитилёк и практически не коптят. Зато появились грузди. Сперва осиновые, жестоковыйные, а теперь и нежные бахромчатые. Последних немного - лишь одну грибницу знаю. Но это пока. Время идет, лес взрослеет. Скоро будет больше.
А прошлым летом я нашел под березами - кажется, под теми же, с которых начинался рассказ, - первый белый. Всё, лесу нашему выписан аттестат зрелости. Во времена дедов мы и думать не думали, что когда-то на месте этого поля будет брать белые да грузди.
А к юго-западу, где мокрее, картина другая: из-под березовой чащобы упрямо лезут молодые елочки, выражая своими зелеными очертаниями мрачную непреклонность. Раз или два за лето я ношу туда рыжиковые очистки. Время - это прекрасно, но и ему порой нужна помощь. Сезон-другой - и у нас снова будут еловые рыжики.
3. Бремя человека
Когда-то лес был другим. Старики рассказывали не без горечи, что каких-то полвека назад лес был как лес, в нем родились белые, подосиновики, черные грузди. А теперь, чуть шагни за узенькую грибную опушку, и всё. Стоят, кряхтят древние дубы и липы, сомкнувшись кронами - темень, сырая черная земля. Какие уж грибы. Разве опята раз в несколько лет прокатятся жирным валом... Да и те - тощие, напочвенные, белесые "варушки", непримиримые враги поясницы рода человеческого.
Засеки - на то и Засеки, что их никогда не рубили под пашню. Потому здесь сохранилась и дикая черемша, и еще множество реликтовых, не столь славных, растений. С грибами в дремучих дебрях, впрочем, не очень: в покое грибница благостно дремлет, и лишь под давлением обстоятельств начинает формировать массу своих плодовых тел.
Распахивать - нет. По заветам пращуров. А вот санитарные рубки, расчистка давно перезревших "кварталов" от древних, едва живых лип - дело необходимое. И дрова нужны. Первый год вырубка выглядит безобразно, на второй удовлетворительно, на третий - свежо и молодо. А потом там заводятся грибы.
Прошлой весной, по дороге на черемшевую делянку, я срезал через недавнюю вырубку и не пожалел: в сырых зарослях молодых лип, нависающих над бересклетом и лещиной, появилась сморчковая шапочка. Никогда такого не было, и вот... Вырубки 5-10-летней давности превращаются тут в настоящие грибные оазисы посреди темно-зеленой пустыни. Где бы мы были со своими грибами, если б не вмешательство человека, оставляющее на первый год такие безобразные, несовместимые с жизнью следы?
Так-то.
...Предлогом и поводом для этой публикации послужила статья "От чего гибнут наши заветные грибные места?", опубликованная в "Дневнике Грибника". Сперва я хотел подхватить тему, ведь и мне есть о чем рассказать, да и у каждого есть, а потом подумал - да какое дело? Коль скоро жизнь и смерть едины, зачем непременно браться за тему с того конца? Может, лучше с этого? Весна ведь скоро, птички, сосульки. Жизнь только начинает налаживаться. И тут это.