Разговор Алены Долецкой с оперной певицей с мировым именем - Хиблой Герзмавой - о тренде на оперу среди молодежи и о том, как влияет классическая оперная музыка на человека
Всю вторую половину прошлого года в Новой Третьяковке проходил «Т Фестиваль» — серия камерных концертов на фоне советской живописи. Второй год соорганизаторами проекта выступают галерея «Триумф» вместе с композитором и пианистом Игорем Райхельсоном. Для небольшого числа гостей играли шведский скрипач Даниэль Лозакович, гитарист Артем Дервоед и квартет артистов ансамбля «Виртуозы Москвы», пианист Михаил Плетнев, выступала оперная дива Хибла Герзмава и другие артисты.
Одним из итогов «Т Фестиваля» можно считать эту беседу, которая записана специально для BURO. — digital-партнера «Т Фестиваля». В ней статус классики в современном мире и благотворное воздействие на душу и сознание человека Герзмава обсуждает с Аленой Долецкой — креативным консультантом главы ГТГ Зельфиры Трегуловой и легендарной журналисткой.
Долецкая:
За последние пять лет опера стала модной у поколения до 30 лет. Как думаете, почему?
Герзмава:
Для меня это счастье, и я считаю, что все к этому вело. Людям нравится оперное пение, даже если они не разбираются в этом виде искусства. К счастью, в оперный театр начала приходить читающая молодежь, которая пробует исследовать жанр. Она знает, что конкретно хочет услышать, и осознает, зачем пришла на спектакль. Это приятно.
Раньше считалось, что в оперу ходит «среднее поколение», как я его называю. Эта публика элегантно одевается, может красиво выпить шампанского в театре, а после отправиться на поздний ужин или на день рождения, как после кино, тусовки или выставки.
Теперь же опера стала местом притяжения молодой и модной тусовки. Однажды на моем спектакле парень сделал девушке предложение, и мы с ним вместе преподнесли невесте цветы. Я знала об этом заранее.
Долецкая:
С другой стороны, медиа активно пропагандируют эту идею, что ходить в оперу стало модно, — и люди, как правило, идут только за модным посылом. Как вы думаете, что будет происходить дальше, ведь мода, увы, имеет тенденцию проходить?
Герзмава:
Думаю, этот тренд будет развиваться. Появятся новые имена, публика будет следить за ними. Еще мне кажется, этот вид искусства требует соблюдения дресс-кода: конечно, можно надеть какую-то несуразную юбку, но все же важно выглядеть элегантно.
Есть и другая тенденция: в опере видят часть модного образа жизни, поэтому приходят поглазеть, чтобы как-то приобщиться к нему. Вот этого я не приемлю, ведь люди должны понимать, что они слушают. Публика, которая хочет смотреть на роскошную красавицу, наблюдать за движениями изумительного дирижера и слушать потрясающую музыку, никогда не посмеет аплодировать между частями спектакля, потому что она воспитана. Даже если она не все знает, все равно будет ощущать магию этого потрясающего энергетического полотна.
Дурной тон, когда певица поет Рахманинова или Чайковского и смеет поставить перед собой пульт и ноты и петь по ним. Это просто катастрофа и ниже достоинства. Я когда такое вижу, то думаю: «Девочки, что с вами?». Я бы поаплодировала даже в середине романса, если певица поет по нотам.
Долецкая:
Когда-то Паваротти выходил на сцену со Стингом, Брайаном Адамсом, с рокерами. При этом рокеры и эстрадники пели, как позволяет музыкальная культура и связки, а он — оперно. Что скажете о таких сочетаниях?
Герзмава:
Подобные выступления дают возможность людям, которые еще не поняли, нравится им опера или нет, приблизиться к ней. У Стинга и Паваротти разные голоса, но их совместное пение звучит приятно. Сейчас оперному певцу дозволено немного свинговать, джазовать, и мне такой подход близок. Я считаю, это как раз следующий этап модности оперных певцов, о которой мы говорим, но делать это важно со вкусом. Паваротти умел работать стильно, дорого и со стержнем. Так я выступала с Сашей Панайотовым на новогоднем телевизионном концерте. Он потрясающе талантливый мальчик. Когда музыкант воспитан, это хорошо видно и слышно по звуку.
Долецкая:
Татьяна Владимировна Черниговская, известный нейро- и психолингвист, на одной из своих лекций сказала, что оперу надо ставить детям с самого раннего возраста, и тогда запустятся совсем другие нейропроцессы. Как вы думаете, почему мы считаем, что важно давать детям не iPad с играми, а включать оперные произведения? Что опера делает с человеком?
Герзмава:
Я проделывала это со своим ребенком, когда он был маленьким. До восьмого месяца беременности я все еще пела, а так как я — «мама-расписание», то сразу стала брать сына с собой в театр. Наверное, в мозгу младенца происходят какие-то невероятные процессы: то ли состав крови меняется, то ли что-то другое происходит, но я всегда знала, что, если мне нужно успокоить ребенка, я включу Моцарта, Вивальди или Гайдна. С ними сын моментально успокаивался, а под Баха, наоборот, начинал грустить и плакать.
У меня дома играет элегантная джазовая музыка — ничто другое не помогает мне расслабиться. Но главный отдых для меня всегда — сон и тишина. Сейчас сыну 20, он уже взрослый мужчина с хорошим музыкальным вкусом. Он играет на рояле и гитаре, поет, но у него нет уникальных вокальных данных, непонятно почему. Думала, что Сандрик запоет хорошим баритоном, но мама хочет, а Господь располагает. Сейчас сын изучает менеджмент и арт-бизнес.
Долецкая:
А вот допустим: приходит к вам молодая мать 28 лет и говорит: «Хибла, вы такая великая и прекрасная, петь можете, все что угодно можете. Как мне научить своего ребенка слушать оперу, чтобы он не воротил нос?» Что бы вы ей посоветовали или списочно, или композиторно, или произведенчески?
Герзмава:
Я всегда разговариваю и дружу так, как хотела бы, чтобы это делали со мной, поэтому я все пропускаю через себя. Детей никогда нельзя заставлять. Мой ребенок однажды подошел к роялю, закрыл крышку и сказал: «Мамочка, ты меня любишь?» Я ответила: «Ребеночек, я люблю тебя больше жизни, ты мое солнце». На что он мне сказал: «Тогда я сейчас закрою крышку рояля, и пусть учительница по музыке, тетя Надя, больше не приходит». На вопрос, что случилось, ребенок просто молча закрыл рояль, а я больше никогда не просила его к нему вернуться. Я сказала ему: «Сандро, наступит время, когда ты сам сядешь за рояль и будешь играть». Так и получилось. Сейчас он меня спрашивает, почему я тогда его не заставила. Потому что нельзя.
Не нужно заставлять детей слушать то, что слушают родители, — это неправильно. У нас был очень хороший детский сад, в котором работали замечательные музыканты и музыкальные педагоги, а также няня, которая понимала, что нужно ставить моему ребенку. Он ел под Моцарта и спал под Вивальди. Когда сын стал постарше, то его начали спрашивать, какая у него любимая песня из тех, что поет мама. А он отвечал: «Я не люблю мамины песенки. Самая любимая песенка — это „Любовный напиток“». Он с удовольствием ходил на «Любовный напиток», а на «Травиате» плакал и говорил, что ненавидит эту песенку, потому что мама там умирает.
Есть прекрасная музыка Моцарта, Вивальди, средневековая музыка, органная музыка с хоралами — детям можно ставить все что угодно. Главное, надо слушать, видеть и чувствовать своего ребенка. Если вдруг ему что-то не нравится, то не надо. Включать музыку стоит негромко, чтобы она была просто фоном. Еще бывают мягкие игрушки с красивыми мелодиями, например, Чайковского или Шопена. Только деликатно родители могут привить ребенку любовь к музыке.
Долецкая:
Вы даете много концертов. Есть ли место, где вы еще не пели, но хотели бы спеть? Для актеров, например, главная сцена — это МХАТ.
Герзмава:
Для меня есть три театра-эталона: Метрополитен, «Ковент-Гарден» и «Ла Скала».
Долецкая:
Вы во всех них были!
Герзмава:
Конечно. Я даже пела партию Анны Болейн, а этот спектакль не ставили уже 40 лет. Когда-то ее пела Мария Каллас, и вдруг пригласили меня — я была в шоке. Я уже назвала три театра, где я хочу находиться, пока я звучу. Еще было бы хорошо выступить на Арена ди Верона (античный римский амфитеатр, где проходит оперный фестиваль. — Прим. BURO.), но я не люблю микрофоны, а там все работают с ними.
Я всегда уйду на два дня раньше, чем на один позже, — я это знаю давно. Если певица больше не звучит, то она не может выходить на сцену. Зритель, который приходит к тебе много лет, должен запомнить тебя звучащей. Если я в 50 лет так звучу, то время у меня еще есть. Также важно уметь переходить из репертуара в репертуар. Все мои ступени были правильно вымерены, и я буду за них держаться, а дальше посмотрим.
Долецкая:
Вы считаете, что классическое оперное произведение, неважно какое, должно реагировать на острые вопросы современного мира или нет?
Герзмава:
Я думаю, что уже все реагируют на мир в любом случае.
Долецкая:
Согласованность и созвучие с моментом должны быть?
Герзмава:
Конечно, и люди это чувствуют. Поэтому люди и приходят в оперу. Они видят, что здесь могут получить ответы на многие вопросы.
Долецкая:
Опера позволяет одновременно слушать и думать душой. Тебя обволакивает сопрано и меццо-сопрано, ты в них купаешься и сохраняешь благолепие в душе. В этом цель или нет?
Герзмава:
В этом, конечно. Но надо также думать о том, что из того, что ты смог посмотреть оперного, ты можешь привнести в собственное современное бытие. Вот это уникально.