Жили-были старик со старухой. И было у них три сына. Все трое как один — не женаты. Отчаялись старики на живом веку внуков увидеть, мать не выдержала и говорит: «Растили мы вас с отцом, жизнь тратили — не жалели, а вырос из вас пустоцвет: цветёт ярко, а плодов нет. Чертополох в поле, и тот семя по ветру распускает — чертополошинки по земле плодит-старается. Одни вы без наследников. Через то вот вам слово моё материнское: рта не раскрою, звука единого не испущу, пока все трое не женитесь, и ребят малых к бабке с дедом не приведёте!»
Сказано — сделано. Мать у молодцев была хорошая, добрая, но упрямая. Себя изведёт, а зарок соблюдёт, раз зареклась. Сыновьям-мужичкам делать нечего, перед матерью с отцом совестно, да и жениться они не против. Только жена — не ягодка, под кустом не сыщешь. Девок кругом много, — да невест нет. Тех, что лицом и одёжей на большую сумму убраны, — тех добрым молодцам содержать-не усодержать; больна дорога жена выйдет. А те, что простенькие — сами молодцам не глянутся: глаз к красно украшенному привык, природной красоты не замечает. Сели три брата в городском парке на лавочке — вздыхают, жён нет. Девки мимо толпами шастают, и красивые средь них попадаются, да все на одно лицо: брови широкие, губы пухлые, ресницы — пушистые, что перья, чёрные, что смоль. Какая из них тебе суженая — поди разбери их. Так бы сидели братья, может, и двести лет к единому году. Да подул ветер; солнце за высотные терема допрежь времени садилось. Сумрачно стало в парке, на трёх душах трёх братьёв — сумрачно. Решили они себя развеселить — кофейного напитка испить, погреться. Послали младшего брата к кофейному островку за тремя эспрессо.
Идёт младший брат, а у киоска, у окошечка, только и людей, что одна старушенция. Спорит с бариста, сердится. Тот ей сдачи с крупной ассигнации не даёт, и в чашке чая, значит, отказывает. А старушка не унимается: «Хочу, - говорит, - чаю с лимоном, а твоё дело целовальное — потчевать, чем укажут». — «Да где я тебе сдачу достану! - с горя плачет подневольный торговец. - Хозяин только-только кассу вынул!» А бабка своё. Не стерпел младший брат — очень горячего кофе хотелось, да и братья ждут, он и говорит: «Дай ты этой лиходейке чаю, горемышный. Я за неё заплачу». Торговец и вовсе было не хотел поить бабку — такая сварливая, а избавиться от неё рад — дал. После взял младший брат свои эспрессо и пошёл от ларька. А старуха, спасибо не сказавши, чай хлебает и за благодетелем своим следом тащится. Идут: молодец высоконький — за деревца цепляется, старушка махонькая — об траву спотыкается. Дошли до братьев; старушка охнула: «Эвона, вас сколько! Ладно, всем троим помогу, за одну чашку чая. Да и то сказать, с бергамотом дал, паскудник, ни с лимоном… Вижу, молодцы вы добрые, хоть и бугаи. Сказывайте свою беду». — «Да, какая беда, бабушка, - говорит старший из братьев, - так, бединушка. Лет нам много, почитай, а жён нет. Мать ругается». — «И то правда, беда ваша не великая. Ан, и оставить, как есть, нельзя: не дело мужам без жён. Помогу».
«Ты, - говорит она старшему брату, - какую жену хочешь?» — «Да, хоть какую, - отвечает, - только не совсем уж кикимора, да заботливая; за детьми чтоб глядела больше, чем за собой. А другого ничего не надо». «Упс, - молвит ему старушка. - Это совсем просто. Это тебе надо брать с приплодом уже. Такая на первом супруге ожглась, впредь смирнее будет. Ты устройся, милый, в детский сад охранником. К одиноким мамашам присматривайся. Какая с малышом день ко дню терпеливая, не кричит, не дёргается, та тебе и нужна. Такая тебе ещё детей воз народит — все в заботе будут». — «Да как я туда охранником устроюсь, старая? Охранников во все ДОУ ЧОПовцы назначают, у которых с детсадом договор». — «Ну-у, милок, ты совсем без труда рыбки хочешь. Пройди курсы, получи лицензию, устройся в ЧОП, а тогда уж...»
Отвернулась от него старушка к другому брату: «А ты, средний бычок, какую суженую себе хочешь?» — «А я, - смеётся средний сын над чудной старушкой, - а по мне, пускай она за дитём вполглаза смотрит, пускай отродясь щей не варит, только бы красивая. С фигурой стройной, рельефной, опосля родов быстро восстанавливающейся. Поесть я и в столовой могу, а за дитём и бабушки присмотрят, али вон нянька внаймы».
«Упс, - молвит ему старушка. (Чай к тому времени она совсем допила и стаканчик, смяв, в мусорную корзину выбросила.) Говорит дальше, - И это — жена, ничего не попишешь. Какую заказал, такую и нареку тебе». — «Это мне надо, - перебивает старушку средний брат; сам смеётся, смешливый больно от роду, - Это мне надо тренером в тренажёрный зал устроиться. А чтоб рыбка без труда не доставалась, надо мне сначала курсы закончить, «корочку» получить, а потом уже в тренажёрный зал на работу тренером устраиваться...» — «Тебе на клоуна учиться надо, а ни на тренера, - отвечает ему старушка ни в чём не бывало; а дальше, знай, о своём, о свашьем. - Сложности тебе такие ни к чему. Купи себе по акции годовой абонемент, и ходи — не пропускай. За год управишься — присмотреться времени хватит. Только смотри, совсем уж мегеру не бери». — «А как же, такую золотую рыбку получу, да без труда?» - ни отстаёт весельчак. — «А как ты такую золотую рыбку получишь, - не отстаёт и старушка, - вот тут твои труды и начнутся. Век на желания той рыбки батрачить будешь!»
Отвернулась от него бабушка к третьему брату, своему прямому благодетелю: «Ну, а ты, младший брат, какую жену себе хочешь? Ты старой женщине на чай не пожалел, тебе и лучший из советов получать». — «Я, - сказал младший брат, - хочу жену красивую — в некрасивую влюбиться не смогу, умную — с дурой поговорить мне будет не о чем, добрую — потому как на кой мне злая жена сдалась; и чтобы меня любила больше, чем себя, а на других мужчин вовсе не глядела». — «Да, - опечалилась старушка. - Не зря испокон веков в сказках сказывают, что третий сын в семье — дурак... Ты для чего, дурий лоб, заранее несбыточное заказываешь? Искать тебе — ни переискать до дряхлой старости, а всё одно холостяком в землю зароют». Сильно осерчала на него старушка, потому как много изъянов у человека, а глупость — среди первых. Поднялась она с лавки, уходить собралась, и тут откуда ни возьми вернула доброму молодцу монетки, за чай уплоченные. А навроде, мелочи-то на чай у неё не было. Уходя, пророчила: «Быть вам обоим с жёнами и ребятами малыми, а тебе, дурень, веки вечные сидеть в Инстаграме!» Сказала и пропала. Как не было.
Много зим, много лет с тех пор минуло. Мать старуха давно от зарока своего отказалась, с сынами разговаривает; беда у них теперь иная — старуха тарахтит без умолку, не в раз остановишь. А детишек малых вокруг стариков, что семечек насыпано. Да все почти от старшего сына. Обзавёлся женой хозяйственной, разведённой, с двумя мальцами от первого мужа; да своих детей вдвоём ещё нарожали. Нашёл жену он, правда, ни в детском саду, а ещё в ЧОПе — на пульте охраны работала, с полицейским образованием. Живут дружно, но шумно и суетно. А старики тому и рады, людей в доме, что котов на дереве — много. Значит, разбогатели Любимовы на старость своих лет. Рад старик, старуха рада, да и сын с невесткой не больно горюют, хотя и устают день до вечера. Сами семью блюдут, на деда с бабкой детвору не вешают.
Другое дело вторая невестка, среднего сына жена. С ведром по воду выйти — и то вся наряженная, разукрашенная с коромыслом выходит. Хлопот мужниным старикам, знай, подбрасывает. Дочку они одну единую на свет народили — больше никого, а и за той одной молодая мать не смотрит. Наряжает дочку пышно, как себя, сладостей — корзинами, качелей-каруселей — до тошноты. Вроде не дочь растит, а так, с куклой играется. Девчушка через то капризная вышла, часто плачет, ножками стучит, игрушками дорогими в кого ни попасть — кидается. Старуха мать убивается — дитя балованного жалко, своя кровь, ни чужая. В избу к себе внучку на побывку часто берёт — ладно, мать с охотой даёт, ей с подружками без забот погулять не терпится. А девчушечка у деда с бабкой золотой-то становится: спасибом да пожалуйстом отзывается, шоколадной плиткой со стариками делится, а свой-то кусочек не доедает — откладывает, говорит, много сладкого детям вредно; а после бабку за руку тянет в стариков огород: «Пойдём, - говорит, - бабака, огурцы в миску собирать». А как время спать приходит, из одеял-подушек голосок её раздаётся: «Иди, бабака, ложись, я тебе место нагрела». Жалко старухе дитя через мать непутёвую; душа кровью обливается, как внучку обратно родителям отдавать приходится: сейчас у ребёнка все капризы на старые места становятся. Плачет бабка, дед плачет, а средний сын, знай, на них усмехается, смешливый от роду больно: «Чего, старые, плачете? Водой землю заливаете? Внучка-то у вас какая! Ни серебряная даже — золотая! А вы слёзы льёте, будто горе у вас». Подумала старуха мать и согласилась: «И то верно, сынок. Внучка у нас красавица — что солнышко ясное, певунья — что соловушка, плясунья — что заинька. Белыми ноженьками старую землицу топчет, новую травку на свет белый к жизни призывает. Твоя правда — счастье жена твоя нам подарила, не беду».
Как смирилась старуха с негожей ей невесткой (какая мать ни есть, а другой ребёнку не надобно — такую любит), так и третьего сына, младшего, простила, серчать перестала. Третий-то так бобылём и жил, матерьниного наказа не выполнил. Пошла старуха к третьему сыну без вины виниться, — а допрежь того не ходила к нему. Пришла, а сын — в слёзы; одному не сладко, в дому — как в гробу, скучно. Пожалела сына старушка: «Не плачь, живи как живётся. Обиды более на тебя не держу. Старший сын за вас за всех на три века вперёд отражался, средний сын красоту на свет явил, третий сын, что ж, — один как дуб. Пусть так. Живи, сынок, не тужи. На судьбу не сетуй, и я не буду. А то бери, к нам с дедом жить назад возвертайся. Коли одному сильно грустно». Так и сделал младший сын. У стариков живёт, из дома редко выходит — когда только по хозяйству нужда или мать заставит. Лежит на печи, в телефоне всё картинки какие-то листает. Мать раз глянула — девицы. Одна другой краше, и все со второй её непутёвой невесткой схожие. Спрашивает сына старуха: «А что, сынок, с невестами этими взаправду увидеться никак нельзя?» — «Почему нельзя? - отвечает ей, - можно. Если позвать куда, да прийти захочет». — «А что не позовёшь?» — «Так, я звал. А потом сам от встречи отказывался. Боязно». — «А чего боязно?» — «Так, они фильтры на фотографии поналепят, поди разбери, какая она в самом деле, может, пугало». — «А ты сходи, и узнаешь. Уйти от человека всегда можно». — «Боязно, - говорит, - а вдруг, и вправду красавица. Кто я тогда при ней буду? Сморчок?» — «Да, вроде, не урода мы с дедом родили? Тебе ль комплексовать?» — «А как я ей в ласках не понравлюсь? Или она мне не по нраву окажется?» — «Э-э, - говорит ему старуха, - лежи дальше, сынок, не вставай».
Так по сю пору и живут: старший сын с хороводом, средний — с дочкой единой, младший — с родителями. Эту сказку я от деда слыхал, а дед мой — от соседа, сосед — от соседки. Да наполнят ваш дом детки!