Начало беседы здесь
– Главу десятую Вы начинаете с цитаты Есенина, где характеризуется, весьма негативно, тогдашние время в литературной жизни. Разве сейчас не хуже?
– Хуже. Потому что сейчас художественное слово не влияет ни на что. Писателя как такового у нас в стране официально нет. Писательское сообщество – любого толка – воспринимается официальной властью на уровне кружка кройки и шитья. Власть сделала всё, чтобы отгородиться непроницаемой стеной от классики и современной литературы. Последствий этого «отгораживания» она не может и не желает понимать. Тем более не желает думать, что тем самым она обесценила свободу слова, как таковую. Думаю, что тяжкая расплата за это безсмыслие ещё воспоследует.
– Не кажется ли Вам, что современная литература и публицистика переживает век, похожий на век «напостовства»?
– С чего, по сути, началась «горбачёвская перестройка» в литературе? Мне сейчас скажут – с публикации неизвестных в Советском Союзе произведений. Но параллельно с этим шла реабилитация самой «чёрной» напостовщины. Вовсю раскручивалась моральная реабилитация таких персонажей, как Леопольд Авербах, Семён Родов и им подобных – «пострадавших от сталинизма». Но главное всё же заключалось в том, что приёмы «напостовства» были великолепно усвоены многочисленными литераторами и критиками, надевшими на себя того «демократов». Вчитайтесь в их сочинения, и вы не отличите их от предшественников. Одни и те же заклинания, направленные против «имперскости», «великорусского шовинизма», одни и те же клише. Сейчас эта истерика слегка поутихла – но именно слегка. По сути ничего не изменилось, особенно если учесть фактическое уничтожение последних в столице очагов русской культуры – Института русской цивилизации, Фонда славянской письменности и культуры, МХАТа им. Горького.
– Рассказывая об отношениях Есенина с Пильняком, Вы говорите, что он «порвал с ним всякие отношения, услышав широковещательное заявление модного писателя: «Искусство у меня вот где, в кулаке зажато. Всё дам, что нужно и что угодно. Лишь гоните монеты. Хотите, полфунта Кремля отпущу?» Не кажется ли Вам, что современное искусство состоит в основном из «пильняков»?
– Преимущественно оно состоит из тех «пильняков», которым до Бориса Пильняка, как писателя, как до неба. Но деляческая хватка, деляческий цинизм сейчас таковы, что прежним «пильнякам» и не снились. Вот уже много лет в нашей культурной жизни господствует принцип «лишь гоните монеты». И тогда будет вам и «полфунта», и «фунт Кремля» и много ещё чего нужно… И при этом нельзя не сказать, что и ныне в литературе и в искусстве работают люди, которые не способны продаваться ни за какие «полфунта».
– Именно Вы обнаружили в 1991 году в архивах КГБ тезисы А. Ганина и дали им вторую жизнь. Почему в условиях государственные СМИ до сих пор не говорят о них?
– В том, что о них молчат, заключён свой смысл. В своё время ГПУ отказалось проводить по этому «делу» открытый процесс – слишком много сочувствия подсудимым он вызвал бы. В этих тезисах – «Мир и свободный труд народам» – обнажена и доведена до раскаления русская тема. И чего удивляться тому, что эти тезисы, несмотря на весь их антисоветизм так и не востребованы? Ведь, по сути, те, кто сейчас определяет государственную идеологию (при её формальном якобы «отсутствии»), – духовные наследники деятелей 1920-х годов. Тогда идеалом была «мировая революция». Сейчас – «цивилизованное человечество». И дела им нет до того, что это «человечество» не желает жить в едином «плавильном котле», что у каждого народа – свой образ жизни и свои традиции. Чему здесь удивляться, если само понятие «русский» – имя государствообразующего народа — отсутствует в нынешней Конституции?
– Сейчас мало знают и о Николае Клюеве. У Вас есть книга о жизни и творчестве поэта, в конце которой Вы говорите: «Посмертная судьба творческого наследия Клюева не менее интересна, чем его изобилующая крутыми поворотами жизнь. Об этом можно и нужно писать отдельную книгу. Я же остановлюсь на нескольких существенных фрагментах». Вы планируете написать книгу о посмертной судьбе творчества Клюева?
– Эта тема пока отложена в долгий ящик. Перечитывая сейчас биографию Клюева, изданную в ЖЗЛ, я обнаруживаю определённые пробелы и неточности, которые необходимо устранить при переиздании, которое, надеюсь, не за горами.
– В одном из эфиров на «Радио Свобода» прозвучала фраза Бориса Парамонова: «Можно указать на нынешние – позднесоветские и постсоветские – параллели к явлению Клюева, два отчасти сходных имени назвать: Солженицын и Синявский». Как Вы прокомментируете это высказывание?
– Здесь особо нечего комментировать. Эти «выверты мысли» имеют чрезвычайно малое отношение к реальности. Прежде всего – ничего «отчасти сходного» нет и в помине между Солженицыным и Синявским (не говоря уже о том, как они относились друг другу – перечитайте «Колеблет твой треножник» Солженицына и «Чтение в сердцах» Синявского). А что касается Клюева… Ему никаких «параллелей» – ни «позднесоветских», ни «постсоветских» – нет в природе. Отдельные элементы поэтического мира Клюева присутствуют в творчестве Николая Тряпкина и – с другой стороны – Юрия Кузнецова. Но Клюев, как фигура, как поэтическое целое – не имеет последователей. Это единственный подлинно религиозный русский поэт в секулярном ХХ столетии. И этим всё сказано.
– На одной из лекций Юрий Михайлович Павлов спросил у студентов: «Кто такой Николай Клюев?». Ответ знали от силы два человека из всей группы. Молодёжь практически не знает о Клюеве. Неудивительно, ведь в школах о поэте либо вообще не говорят, либо обходятся поверхностным анализом одного стихотворения. С чем это связано?
– Прежде всего с тем, что учителя сами не знают, как подойти к поэту. Я порекомендовал бы в качестве пособия для учителей две книги Василия Григорьевича Базанова: «С родного берега» и «Сергей Есенин и крестьянская Россия». Это будет своего рода «вводом» в тему поэзии Русского Возрождения, которую современники определили, как «новокрестьянскую», сузив и, в конечном счёте, исказив её суть. Клюева надо читать в школе вслух – «Избяные песни», фрагменты из поэмы «Мать Суббота», вводя учеников в космос русской деревни, объясняя параллельно те реалии этого уникального мира, которые уже становятся столь же «понятными», как реалии Древней Греции при чтении «Илиады».
– Помимо книг, у Вас есть множество статей, посвящённых творчеству русских поэтов, писателей, критиков. Одна из них о В.В. Кожинове. В ней есть цитата критика: «Не буду скрывать, что мне особенно дороги написанные в середине 1960-х годов статьи, воздающие должное таким художникам, как В. Белов, Н. Рубцов, В. Соколов, В. Шукшин, чьё творчество обрело позднее самое высокое и самое широкое признание». Эти писатели, действительно, обрели признание, но сегодня широкому кругу они неизвестны, как, скажем, известен Солженицын. Многие школьные учителя их фамилии даже не слышали, а молодёжь не знает их творчества. Как с этим бороться?
– Мы опять говорим о школьных учителях… В своём большинстве – это выпускники 1990-х годов – времени разброда, развала. Кроме того – радио, телевидение, почти все газеты – наперебой! Кто круче?! – смеялись над самим понятием «самая читающая страна». Глубокомысленно изрекали, что надо кончать с отечественной «литературоцентричностью»… И сейчас мы задаём вопрос: почему школьники не знают ни имён, ни произведений замечательных русских прозаиков и поэтов? Их ведь, в отличие от Солженицына, не «втискивали» в школьную программу, пользуясь соответствующим административным ресурсом. Саму программу по литературе преобразовали так, что школьники перестали читать Достоевского и Толстого. Мы о чём говорим?!
Выход один: надо такими же административными мерами внедрять русское классическое слово в школьную программу, в которой должны быть и Белов, и Соколов, и Рубцов, и Шукшин. Может найтись там место и Солженицыну – его рассказу «Матрёнин двор» («Архипелагу ГУЛАГ» – даже в сокращённом варианте – там абсолютно нечего делать). Но опять-таки, думается, школьная программа по литературе должна стать предметом всенародного обсуждения. Потому что, в данном случае, речь идёт об интеллектуальном здоровье следующих поколений.
– В статье о Вадиме Валериановиче Вы говорите: «И до сих пор мудрое и объединяющее кожиновское слово, по сути, изгнано из мира современных телеристалищ.
– После кожиновских книг «История Руси и русского слова» и «Россия. Век ХХ-й» стало невозможно разговаривать об отечественной истории в привычной тональности и привычных схемах – выдирая отдельные факты. Той объективности, если угодно, «надмирности», с которой Вадим Валерианович относился к отечественной истории, анализируя её в единстве и целостности (не разрубая на удобные куски) сейчас и близко не видно и у одного участника отечественных телеристалищ вне зависимости от того, какую позицию они занимают. И понятно, что любой разговор с привлечением кожиновской мысли – будь это разговор о «загадке» 1937 года, об истории Великой Отечественной войны, о эпохе конца 1940-х – начала 1950-х годов, о так называемой «оттепели» – обнажит всю межеумочность, да и элементарное невежество любого «дуэлянта». Выход один: взять в руки книги Вадима Валериановича и не торопясь, внимательно прочесть их от начала до конца, периодически возвращаясь к уже прочитанному. Многое повернётся под другим углом и осветится иным светом.
– На Селезнёвской конференции Вы в своём выступлении упомянули фразу В.В. Кожинова о Ю.И. Селезнёве: «Есть люди, о которых говорят, что на них земля держится. Юрий Иванович относился именно к таким людям». Как Вы считаете, остались люди, как Ю.И. Селезнёв, «на которых земля держится»?
– Я не стал бы сравнивать Юрия Ивановича с нашими современниками. Он был человек неповторимый во всём. Но, отвечая на Ваш вопрос, скажу: если бы таких людей не было, мы жили бы в совершенно ином мире, если бы жили вообще.
Беседу вела Валерия Бельтюкова
Tags: БеседыProject: MolokoAuthor: Куняев Сергей Бельтюкова Валерия
Книги Сергея Куняева здесь