Среди образовательных акций Центра оперного пения Галины Вишневской особое внимание привлекли мастер-классы великой итальянской примадонны Миреллы Френи. Этот проект — часть специальной программы, в рамках которой уже работал с отечественными молодыми певцами Пласидо Доминго. Несмотря на плотный график Мирелла Френи любезно нашла время ответить на вопросы для журнала «Музыкальная академия».
— Довольны ли Вы итогами мастер-классов?
— Руководство Центра и лично Галина Вишневская, с которой мы были знакомы более полувека, приглашали меня и ранее. Но всегда очень трудно выкроить время. Счастлива, что смогла, наконец, приехать, вновь побывать в Москве, в Большом театре, повстречаться со многими очень интересными и дорогими для меня людьми — это было необыкновенно увлекательно. Конечно же, главная цель моего визита — общение с молодыми певцами. Русские голоса прекрасны — все участники мастер-классов демонстрировали отличный природный материал: это настоящие, большие, роскошные голоса. Не всем еще, конечно, хватает огранки, умения правильно выражать свои чувства в пении, быть не только технически точными, но и эмоционально убедительными. Русский язык в целом удобен для пения, он вокален. Но все-таки небольшие проблемы остаются, даже когда ребята поют по-итальянски — несколько более глубокая по сравнению с итальянским языком посадка, и это по возможности надо преодолевать, чтобы звук лился более свободно, чтобы голос летел.
— Насколько участники мастер-классов были восприимчивы к Вашим рекомендациям, комментариям?
— Они были очень внимательны и действительно хотели научиться. Я пыталась объяснить им, что именно у каждого не так, как наилучшим образом это скорректировать. Разумеется, мастер-классы не дают возможности обучения в полном смысле слова — три- четыре встречи, этого слишком мало, чтобы сделать серьезную работу, можно поправить лишь кое-что или, точнее, направить певца по нужному пути, в нужное русло, чтобы он потом искал и думал сам.
— В чем, на Ваш взгляд, основные проблемы современных молодых вокалистов?
— Многие не понимают главного. Если вы поете с верной экспрессией, с верным выражением чувств, вы можете пропеть сколь угодно долго. Это именно то, что я хочу донести до молодых певцов — чтобы они брали в этом пример с меня: карьера может быть долгой, полвека, и без ущерба для голоса. Те, кто способен это воспринять, имеют успех и поют везде — в «Метрополитен», «Ла Скала» и так далее.
Я всегда говорю молодым певцам везде и всюду — во Франции, в Америке, в России, в Японии: старайтесь быть не только певцами, но прежде всего артистами. Если вы будете пытаться выразить правильные чувства, те, которые заложены в данной музыке, то и пение будет правильным, голос встанет на нужное место, найдет его.
— Есть устойчивое мнение о снижении вокального уровня в сегодняшнем оперном театре. Согласны ли Вы с этим утверждением? Как Вы в целом оцениваете сегодняшний вокальный уровень?
— Не думаю, что все так безнадежно, хотя, конечно, настоящих вокальных педагогов, тех, кто способен дать школу, намного меньше, чем во времена моей молодости. Сейчас, возможно, нет такого количества ярких, сугубо индивидуальных голосов, как было в 1950 — 1960-е годы. Зато теперь очень вырос средний уровень певца, даже в небольших, провинциальных театрах поют профессионально обученные вокалисты, имеющие представление о разных стилях, владеющие языками. Пусть это и не великие голоса, но представить исполняемую музыку они способны добротно.
— У Вас в Италии есть своя школа...
— В Модене десять лет назад я создала Академию бельканто именно для помощи молодым вокалистам. Чувствую потребность передать свой опыт другим, чтобы мои знания, навыки не ушли вместе со мной. Я занимаюсь с молодежью много и упорно, уж если я взяла над кем-то шефство, то вести этого человека буду до результата, до настоящего дебюта. Но, к сожалению, годы идут, я старею, силы уходят, а количество желающих год от года растет. Этим летом было 300 заявок, а я могу взять только 15 человек. Что делать, когда столько желающих? Я не могу брать много, так как за каждого отвечаю лично.
— Вы пестуете молодежь, а потом она попадает в «режиссерскую оперу». Ваше отношение к современной режиссуре, к эпатажным постановкам?
— Не будучи консерватором, всегда очень благожелательно отношусь к новшествам. Считаю, что оперному театру они нужны, чтобы не остановилось его развитие, чтобы театральный процесс в опере отвечал интересам и чаяниям современного зрителя. Но новации не должны разрушать само произведение, противоречить его идеям, не должны идти против музыки, против воли композитора и либреттиста. Публика должна понимать, что происходит на сцене, причем любая публика — и искушенные меломаны, и неофиты. Спектакль не должен быть ребусом, на который нет ответа зачастую даже у самого постановщика. Экспериментировать можно и должно, но только при этом «Дон Карлос» должен оставаться «Доном Карлосом», а «Тоска» — «Тоской».
— Почему сегодня опера как жанр практически не развивается? Пишется очень мало новых опер, а то, что пишется, в основном, не находит отклика у публики? В чем причина?
— Я не против современных опер как таковых. Но они мне не нравятся, скажу честно, и я не пела в них и никогда бы не хотела этого делать. За мою карьеру мне неоднократно приносили новые оперы и просили в них участвовать. Приходилось отказывать, потому что как для вокалистки для меня в них не было ничего интересного. Думаю, что главная причина низкой популярности современных опер — отсутствие мелодизма. В инструментальной музыке можно создать что-то запоминающееся, впечатляющее и без мелодии — там другие законы. В певческом искусстве — а опера, это, прежде всего, пение — это путь в никуда. Никто и никогда не захочет слушать вместо связной мелодии душераздирающие вопли, которые заставляют исторгать певцов очень многие современные композиторы.
— Каково положение оперы в современной Италии?
— Не думаю, что опере сегодня в Италии как-то особо дискомфортно: это общая проблема для всех стран. Главная причина — искажение замыслов композиторов, разрушение идей Верди, Пуччини и других. Фальшивые эмоции, неправдоподобные ситуации ведут к разрушению музыки. Понимаете, спеть арию в платье с кринолином или в камуфляжном комбинезоне — совсем не одно и то же. То, что вы будете при этом испытывать, ваши эмоции — будут совсем разными, и вы от этого никуда не уйдете. Все будет слышно в звуке — эмоциональный посыл арии окажется уже совсем не тот, а значит, и вся опера, где вместо нарядов XVII века все обряжены в комбинезоны и джинсы, получится совсем не той, что задумывал композитор.
Да, итальянцы любят оперу, но, конечно, не так, как раньше. Поп-музыка с ее агрессивными ритмами все более и более вытесняет классику. Это, кстати, влияет и на молодых певцов — нет достаточного слушательского опыта, сформированных эстетических представлений, нет привычки к хорошей музыке, что отражается и на пении. Кроме того, сегодня в Италии много экономических, социальных проблем. Людям не до оперы, государству — тоже. Сокращается финансирование театров, урезаются бюджеты, нет денег на новые постановки. Грустное время...
— Многие считают, что Италия сегодня несколько утратила лидирующее положение в мировом вокале. Согласны ли Вы с этим? Если да, то в чем причины?
— В каком-то смысле, да. Но это не оттого, что итальянская школа стала хуже, а потому, что другие школы очень выросли. И вообще мир стал более единым, более открытым, и теперь уже неуместно говорить о каких-то замкнутых вокальных школах — все универсально, нацелено на достижение какого-то единого, признанного стандарта.
— Не теряется при этом индивидуальность, присущая ранее разным национальным школам? Не происходит усреднения?
— Разумеется, происходит. Но в условиях глобализации, исчезновения границ, роста взаимодействия и взаимовлияния культур это совершенно неизбежно и ничего этому противопоставить нельзя. Главное, чтобы стандарт качества в пении не снижался. Пусть он будет универсальным, но высоким.
— Что в Вашей блистательной карьере Вы считаете самым важным?
— Да, у меня была большая карьера, более пятидесяти лет. Не стану вам называть какие-то особенно интересные события, встречи. Отвечу на ваш вопрос по-другому. Каждый раз, когда я готовила новую партию, новую роль, а у меня большой репертуар, всегда учила очень быстро. Мне хотелось стать не столько певицей в чистом виде, сколько актрисой, донести до публики верный характер своей героини. Чтобы на сцене зрители видели не Миреллу Френи, а Федору, Мими, Баттерфляй. Все эти ноты, нюансы и прочее — они же не сами по себе интересны, а служат точному выражению характера, нужны для того, чтобы то, что ты выражаешь, соответствовало бы образу. Я никогда не думала о нотах, в первую очередь всегда была артисткой. Вот это, пожалуй, самое важное.
— Вы пели самую разную музыку — Моцарта, бельканто, Верди, веристов, русскую оперу... Как Вам удавалось быть состоятельной в столь разнообразном репертуаре? Сегодня все чаще вокалисты предпочитают специализацию.
— Очень просто: я много работала над своими партиями-ролями. Учила и учила, впевала, старалась постигнуть особенности разных стилей. Жила музыкой 24 часа в сутки. Поэтому и был результат. Если вы по-настоящему проникнетесь той музыкой, что вы исполняете, будете точно следовать указаниям композитора и сроднитесь с ней, то и без дополнительных теоретических знаний рано или поздно почувствуете стиль, схватите язык того или иного автора. Это неизбежно и зависит от вашего усердия. Музыка — это не только искусство в высоком понимании слова, но еще во многом и ремесло, требует элементарного тренинга — постоянно. Надо меньше всего думать только о голосе, только о вокальных задачах, а больше о музыке данного произведения вообще, об образе, о драматической составляющей роли. Если ваш голос уже натренирован в достаточной степени, вы обретаете техническую свободу, и вот тогда-то уже можно начинать творить искусство.
— Вы не экспериментировали с Вагнером, с немецкой музыкой?
— Ни в коем случае — это не для меня. На мой взгляд, немецкий язык очень тяжел в пении, он совсем не вокален. Кроме того, во многих немецких операх, и прежде всего у Вагнера, сопрановые партии написаны для мощных, драматических голосов: если бы я со своим лирическим инструментом решилась на это, то, думаю, моя карьера завершилась бы гораздо раньше. Я и от многих драматических партий итальянского репертуара отказывалась — надо четко оценивать свои возможности. Рената Тебальди меня критиковала за Аиду и другие драматические роли, считала, что я посягнула на территорию, мне неподвластную. И хотя тогда, по молодости, я обижалась, все же вняла ее предостережениям и вовремя остановилась: лакомых драматических ролей, перед которыми трудно устоять, очень много, и это прямой путь к потере голоса.
— Вы пели в русских операх, что не очень характерно для итальянских певцов Вашего поколения. Что для Вас — русская музыка, русская опера? Почему до сих пор она не слишком востребована на Западе?
— Да, я обожаю русскую музыку, русскую оперу, в особенности Чайковского. Я пела на сцене три партии в его операх — жаль, что только три. Часто включала русскую музыку в концерты — отдельные арии, романсы. Мне это очень близко. И у меня нет ответа, почему русская опера все еще занимает достаточно скромные позиции в мировом репертуаре — по-моему, совершенно несправедливо: это — великая музыка и должна звучать чаще. Некоторые считают, что сложность русского языка мешает большей популярности, но мне кажется, что тут надуманная проблема: поют же на немецком, а он куда менее годен для пения.
— Вас русская публика полюбила сразу и навсегда — с первых гастролей. Чувствовали ли Вы это отношение во время выступлений? Что для Вас лично русская публика?
— Всегда чувствовала. Русские люди такие отзывчивые, ничуть не менее темпераментные, чем итальянцы, хотя и северяне. Для меня был очень важен успех в России, на гастролях «Ла Скала» в 1964 году: получить в самом начале пути такую поддержку, ощутить такой энтузиазм — меня это окрылило. Поэтому я неоднократно и всегда с большим удовольствием возвращалась в Россию.
— Ваша карьера была счастливой и удивительно долгой. Трудно ли далось решение покинуть сцену?
— Нет, не особенно. Мне было уже 70, и к тому времени я пела в течение 52-х лет: по-моему, вполне достаточно. Кроме того, за год до этого я овдовела — а я так привыкла выступать с моим супругом (знаменитым болгарским басом Николаем Гяуровым — А. М.), ощущать его внимание и поддержку, что без этого мне стало трудно выходить на сцену, и я решила прекратить выступления и сосредоточиться на педагогике. По-моему правильный и своевременный выбор: не стоит дожидаться того времени, когда публика начнет мечтать, чтобы ты уже больше не открывала рот. Надо уважать и ее, и себя.
Беседовал Александр Матусевич
Музыкальная академия, № 1, 2013