В начале XX века один юный норвежский зоолог принялся изучать поведение самых обыкновенных домашних кур, и ничто, казалось бы, не предвещало открытий. Довольно скоро, впрочем, им было сделано весьма любопытное наблюдение, прочно закрепившееся в этологии и лексиконе гуманитарных наук. Учёный заметил, что при формировании группы между курицами разгораются нешуточные бои за власть, по итогам которых формируется жёсткая иерархическая система. Когда выдранные перья оседают на поле брани, а туман войны рассеивается, из него победоносно выходит альфа-курица (иногда, справедливости ради, чемпионки бывает две или три). С этой поры триумфатор получает бессрочное право приоритетного доступа к любому корму и без каких-либо опасений отгоняет и клюёт всех остальных. Обладательница серебряной медали, бета-курица, имеет право клевать всех, кроме альфы, гамма может клевать дельту – и так далее, вплоть до самого низа, где в унылой покорности судьбе влачит своё существование омега. Её могут клевать и шугать все курицы, а она вот не смеет никого.
Эта система была названа «порядок клевания» (pecking order) и является прекрасной иллюстрацией как механизма, так и всеобщности иерархий в животном мире. Распространённость последних объясняется тем, что отношения подчинения сами и с неизбежностью складываются при переходе к групповому образу жизни. Существование же в группе обладает множеством эволюционных преимуществ и было уже у рыб свыше 400 млн лет назад. Когда перед хищником плывёт целая стая этих юрких созданий, ему намного сложнее изолировать цель для атаки. Далее, если одна из рыб замечает еду и поворачивается к ней, это не ускользает от внимания соседок, пользующихся чужой зоркостью. Наконец, это невероятно упрощает процесс поиска партнера для размножения.
Естественно, что самые большие, отважные, коварные особи извлекают из совместного существования наибольшую выгоду – по той простой причине, что могут это сделать. Они получают привилегированный доступ к пище, половым партнёрам, наилучшим местам отдыха и жизни и целый ряд других бонусов. Например, при щипании травы или нападении на стадо копытных, альфы охотно занимают положенное им по праву положение в центре. Там аристократии ничто не угрожает, в отличие от несчастных пролетариев по краям, которые идут на ужин хищникам в самую первую очередь. Но зачем же те, кто внизу, мирятся с таким положением вещей и почему природа привила им покорность? Хотя на первый взгляд это не так заметно, но быть членами группы – в их интересах. Да, на нижних ступеньках социальной лестницы жизнь немилосердна, но выживаемость там всё равно существенно выше, чем если бы они отправились в свободное плавание. В природе лучше быть омегой в группе, чем той же самой омегой, но одной, без надежды на передачу генов дальше и в самом скором времени мертвой.
В животном мире статус есть благо, открывающее дверцу ко всем другим благам, и не удивительно, что за него ведётся бой. У существ с простой нервной системой и социальной организацией иерархии, как правило, фиксированные: курицы не устраивают мятежей и дворцовых переворотов. Не будем ограничиваться куриным тоталитаризмом и обратимся за другим примером к совершенно иной эволюционной ветке – коровам. В коровьем стаде иерархия устанавливается с той же грубой простотой, что и в куриной стае, но со своей спецификой. Каждая корова в группе проводит по раунду бодания со всеми остальными – и кроме шуток, ставки крайне высоки. Победительница в такой схватке становится доминантной по отношению к проигравшей, а реванша уже не будет никогда. Та корова, которая одержала больше всех побед, автоматически становится альфой, Королевой стада: ей уступает наибольшее количество членов группы. Та, которая имеет на своём счету максимум поражений, превращается в омегу – и увы, дороги назад для неё нет.
Нейробиология борьбы за статус
Негибкость иерархической структуры служит пользе всех членов группы. Если слабые постоянно будут бросать вызов тем, кто сильнее, забыв о своём статусном положении, они просто будут получать травмы и гибнуть, а сильные окажутся вынуждены тратить на эту возню энергию, снижая собственную выживаемость. Вместе с тем у этой системы есть изъяны: из-за отсутствия реваншей нет постоянной конкуренции за верхние позиции. Конкуренция же полезна, она стимулирует рост мозга и компетентности входящих в группу существ и делает само социальное устройство сложнее и эффективнее. Более продвинутые существа, вроде приматов и многих видов птиц, вышли на новый уровень с учреждением высокопластичных иерархий, где статус часто меняется и приобретается, причём далеко не одной только физической силой. Как показал в своих книгах Франс де Вааль, в сообществе шимпанзе на верхней позиции находится не самый сильный и не самый агрессивный самец, а наиболее хитрый, умеющий налаживать связи и управлять – и обычно также справедливый. Это вполне закономерно, потому что на уровне мозгового развития шимпанзе, если огромный и жестокий, но тупой пробивается наверх, два товарища поменьше и попроще просто объединяют усилия и в самом буквальном смысле слова разрывают его на куски. В этих сложных социальных системах высокий статус может приобретаться вообще без агрессивного поведения – через налаживание связей, помощь и груминг.
У людей, как и у шимпанзе, поддержание иерархии, желание двигаться вверх и успех в этом деле сильно зависят от двух веществ – тестостерона и серотонина. Роль тестостерона, вопреки распространённому заблуждению, вовсе не в повышении агрессивности. Как раз наоборот, самые агрессивные особи часто обладают низким уровнем тестостерона и находятся внизу пирамиды. Согласно современным исследованиям, тестостерон сильно повышает внимание к собственному статусу и заинтересованность в его удержании и повышении – как средствами физической силы, так и любыми иными. В экспериментах К. Айзеннгера и Э. Фера было показано, что инъекции тестостерона делают людей более щедрыми и отзывчивыми и снижают агрессию, если этого требуют условия ситуации. Если же индивиду кажется, что к победе и выдвижению его приведет именно агрессия, то её становится больше. Роль серотонина, с другой стороны, в том, чтобы снизить тревожность, восприимчивость к негативным стимулам и за счёт этого повысить уверенность в себе.
Каждый раз, когда мы одерживаем какую-нибудь победу или продвигаемся на ступеньку вверх, у нас повышается уровень серотонина и тестостерона (в случае тестостерона речь в первую очередь о мужчинах, поскольку на них были сосредоточены основные исследования, но у женщин наблюдается похожая корреляция). Если же мы терпим поражение и спускаемся вниз, то он падает. С точки зрения природы, это очень разумно, поскольку победа означает, что можно продолжить борьбу и дальше, причем более активно, и способствующие этому вещества растут. Мы становимся увереннее, мотивированнее и получаем дополнительный заряд положительных эмоций. Напротив, поражение для мозга означает, что не время опять лезть на рожон и нужно притормозить, иначе быть беде: тестостерон с серотонином идут на убыль, а вместе с ними и бойцовский дух.
Иерархия и статус у людей
На протяжении многих миллионов лет выживание наших предков зависело от статуса. Именно поэтому для типичного индивида такое значение имеет то, что о нём думают окружающие, даже когда никаких реальных причин для беспокойства об этом нет. Это, так сказать, для надёжности, поскольку в нашей истории чаще всего беспокоиться об этом стоило – и очень сильно. Ещё совсем недавно в разных обществах репутация труса могла сделать человека трупом в течение нескольких дней, а недобрые слухи отправить под суд или на костёр или же просто сделать всеобщим козлом отпущения. Природа, следовательно, снабдила всех нас мощными системами для отслеживания статуса и неугомонной озабоченностью своим положением, интенсивность коей разнится от индивида к индивиду. Эти поведенческие программы поддерживаются специальными гормональными и нейромедиаторными системами, которые работают как обыкновенные наркотики.
Если мозгу кажется, что мы чуточку поднялись в иерархии группы, то нас вознаграждает дофамин – главное вещество положительных переживаний. Одновременно серотонин тормозит негативные эмоции, делает мир менее угрожающим, а нас увереннее. Наконец, даже побуждающий к борьбе за место под солнцем тестостерон напрямую задействует центры удовольствия в мозге (рецепторы к нему есть в вентральной покрышке и прилежащем ядре). С другой стороны, если нашим бессознательным датчикам почудилось противоположное, радости становится меньше, угроза повышается, а уверенность в себе падает вместе с обеспечивающими их веществами. Власть и статус есть наркотики в самом прямом смысле слова, это сладкий химический коктейль, который никогда не утоляет жажды.
Человек особенно охоч до этого напитка по целому ряду причин. Прежде всего, наши основные потребности удовлетворены в той мере, в которой животным и не снилось. Что важнее, они имеют свои естественные пределы. Вы можете набивать себе живот, услаждать глаза, уши и другие части тела, но очень скоро чаша наслаждений будет заполнена до верхов. То же самое относится к безопасности, укрытию, теплу – любым другим базовым потребностям. У потребности же в статусе и престиже, во власти над умами и телами нет потолка и быть его по определению не может. Вдобавок ко всему, эти блага, как уже упоминалось, обычно прокладывают путь ко всем остальным.
Вспомните тот момент в подростковом возрасте, когда человек становится более стеснительным, эмоционально нестабильным, проявляет возрастающее внимание к мнению окружающих, своему внешнему и интеллектуальному облику, и прежде всего, среди сверстников. Всплеск половых гормонов сочетается здесь с достижением порога в развитии медиальной префронтальной коры мозга, которая занимается вместе с миндалиной отслеживанием нашего социального положения. Тут-то каждый из нас полноценно регистрируется в этой «Большой игре» статуса, которая с тех пор так или иначе становится для большинства главным занятием в жизни, сознают они это или нет.
Человеческий мозг – самый сложный на планете, и то же можно сказать о нашей социальной структуре, поэтому Большая игра homo sapiens куда изощреннее, многомернее и интереснее, чем у животных. Мы вписаны не в одну иерархию, а в десятки и сотни одновременно, в каждой из которых обладаем различным положением. Допустим, некий Иван Иванович работает грузчиком, и в социально-экономической иерархии общества он в самом низу. В кругу коллег он скорее ближе к серединке – не душа компании, но и не изгой. Одновременно он лучший игрок в футбол в городском любительском клубе, и тут он объект всеобщего почёта на острие пирамиды. С образованием и смекалкой ему не очень повезло, и в глазах людей, для которых это важно, это сильно опускает его вниз. С другой стороны, он счастливый семьянин с красавицей женой, и это пара очков в его пользу.
Множество иерархий не только пересекаются в конкретном человеке, но и сложным образом накладываются друг на друга и выстраиваются в иерархию более высокого порядка. Статус в футбольном клубе может положительно повлиять на статус среди коллег-грузчиков и при этом отрицательно сказаться на положении в интеллектуальных кругах. Мы сражаемся сразу на многих фронтах, и взаимодействия между ними сложны и во многом индивидуальны. Что важно, зачастую иерархии и статус являются воображаемыми – в том смысле, что существуют лишь в голове конкретного индивида и другими не признаются. Когда курица, корова или шимпанзе являются бетой или гаммой, то об этом «знают» все и спорить тут не о чем. Если человек, как он считает, является прекрасным игроком в футбол, богачом, вершителем судеб и революционным мыслителем, то всё может быть его личной фантазией.
В человеческом сообществе Большая игра не только стала доминирующим занятием, но и подчинила себе все базовые потребности в силу уже перечисленных резонов. Мы стремимся к верхушке той или иной пирамиды не для того, чтобы лучше жить, а живём, чтобы очутиться там. Так, если у животных статус есть путь к размножению, то у людей размножение и половой партнёр являются важнейшим статусным символом. Владыки и вожди древности имели десятки жён и сотни наложниц в гаремах, но не потому что действительно хотели, а потому что могли и были должны это делать для подтверждения своей власти. Сегодняшний бизнесмен находит себе трофейную жену не из радости компании или же полового инстинкта, а дабы поставить галочку в своем сознании, поместить под витрину и демонстрировать окружающим. Это равно справедливо для обоих полов: мужчина давно и прочно является для многих именно иерархическим символом и инструментом выдвижения в социально-экономической или иной сфере.
В то время как в животном мире статус есть средство получения пропитания, у человека, наоборот, еда превращается в средство получения статуса и его поддержания, в публичное заявление. Римские императоры и египетские фараоны растворяли бесценные жемчужины в уксусе для претенциозного распития, а их нынешние потомки гордятся любовью к редким винам, ходят в дорогие рестораны, рассказывают об этом истории и выкладывают фотоотчёты. Одежда, жилище, образование, вкусы и интересы, знания и навыки, политические убеждения и другие люди – всё это становится объектами потребления напоказ. С их помощью индивид уверяется в собственном положении в различных реальных и фантастических системах координат и вознаграждается за то парой жадных глотков вожделенного химического коктейля.
Даже само общение представляет собой арену для статусных игр. В межличностных отношениях всякий от мала до велика, сознаёт он то или нет, старается хоть чуть-чуть вознести себя и нередко уесть окружающих. Трудно будет сформулировать это лучше Виктора Пелевина: «Главная мысль, – пишет он, – которую человек пытается донести до других, заключается в том, что он имеет доступ к гораздо более престижному потреблению, чем про него можно подумать. Одновременно с этим он старается объяснить окружающим, что их тип потребления гораздо менее престижен, чем они имели наивно думать».
И Пелевин совершенно прав: в реальном физическом пространстве, как и в социальных сетях, человек непрерывно и во все стороны рассылает статусные сигналы. Он пробует быть экспертом, делящимся своим мнением, он выгодно демонстрирует собственный образ жизни, внешний вид, знакомства, знания, убеждения, обеспеченность и богатый внутренний мир – набор и порядок зависят от личных приоритетов. Каждый новый рождающийся индивид оказывается в самом пекле бесконечной перестрелки понтами и сам тотчас же испытывает непреодолимую тягу приобрести на все деньги оружие и присоединиться.
Не следует воспринимать подобные наблюдения как моральную проповедь в духе «до чего пал человек», поскольку искусство фехтования статусными символами есть неотъемлемая часть нашей природы. Таковой она была и таковой будет всегда – до тех пор, пока человек живёт в группе и существует культура. Борьба за статус, кроме того, мотивирует человека преодолевать собственные ограничения, она создаёт конкуренцию, стимулирующую личное и общественное развитие. С чем можно и нужно бороться, так это с желанием людей направлять свою статусную самореализацию по гиблым маршрутам и делать это в самых нелепо-вульгарных формах. Можно обвешиваться тканями и минералами, играть в царя или магната, коллекционировать предметы и впечатления, а можно работать над совершенствованием себя и участи окружающего мира. Источник у всех линий поведения будет один, но вот ход и плоды весьма различны, в том числе с точки зрения удовлетворенности самого индивида. Чтобы принимать здесь взвешенные решения, требуется увидеть сущность описываемых явлений и те искажения восприятия, которые они порождают.
Главное из них состоит во врождённом преувеличении нами значения статуса и неумении проводить принципиальные различия между его формами. Причина в том, что большую часть эволюции наше выживание действительно напрямую зависело от места в иерархии. Вдобавок к этому, она была одна на всех и была предельно простой по своему устройству – существовал тот самый «порядок клевания» с небольшими поправками и дополнениями. Сегодня мы существуем в условиях не одной, а огромного множества иерархических и ценностных систем, к чему человеческий мозг очень скверно приспособлен. Мы занимаем совершенно различное положение в тысячах системах отсчёта: в симпатиях коллег, бывших одноклассников, друзей, любимых и незнакомых людей в интернете; по параметрам внешности, интеллекта, образования, количества подписчиков, финансовой обеспеченности, осведомлённости в конкретных вопросах – и так далее.
Всё это иерархические пирамиды, в которых возможно движение вверх и вниз. Можно стать образованнее, богаче, привлекательнее, можно упасть в мнении одних и подняться в чьем-то другом. Очевидно, что их невероятно много, и важность для жизни конкретных мини-игр внутри Большой игры совсем неодинакова. Мозг же привык лишь к одной иерархии, к единой и тотальной, к тому, что статус значим всегда, потому с таким трудом и скрипом замечает различия между ними. При виде очередной статусной пирамиды периодически срабатывает машинальный рефлекс: нам хочется забраться повыше, даже там, где это не имеет никакого смысла. Нас заботят мнения, которые заботить не должны, заботят заработанные и утраченные очки в каких-то совсем неважных, неинтересных и даже не наших играх. В особенности это касается наиболее масштабных и разрекламированных в обществе иерархий, как социально-экономическая. В них человек кидается уж совсем без оглядки, инстинктивно приравнивая популярность к ценности.
С глазами, застланными статусными играми, очень трудно осознать, что действительно ключевые для жизни компоненты – счастье, продуктивность и смысл – находятся по отношению к абсолютному большинству из них в совершенно параллельном измерении. Борьба на этих фронтах ведётся ни за что, и даже победы оборачиваются поражениями. Двигаясь вверх в инсталлированных в его мозге играх, индивид трагически соскальзывает вниз по всем тем параметрам, ради которых имело бы смысл эти игры затевать, и цель подменяется средством. Лишь сознательное усилие в состоянии вытащить из этих затягивающих нас воронок, и хотя мы практически не способны не желать движения вверх в каких-нибудь социальных системах координат, мы вполне можем осмотрительно выбирать, в каких именно.
Подчинение власти и авторитету
В природных сообществах иерархия одна, она предельно важна, и если в ней не подчиняться тем, кто выше, это, как правило, имеет крайне неприятные последствия. Более того, подчинение детёнышей родителям и вышестоящим в целом есть неотъемлемая часть обучения, без которого жизнь сложных существ немыслима. Когда ребёнок, ещё ничего не знающий о мире, не принимает на веру то, что нельзя есть эти аппетитно выглядящие ягоды, подходить к краю обрыва или дразнить ядовитых змей, его жизнь оказывается очень короткой. Он должен следовать инструкциям взрослых, иначе не сможет ничему научиться. Эта вшитая в каждого из нас, хоть и с разной силой, склонность к подчинению авторитету есть вторая опасная часть эволюционного наследства homo sapiens, связанная с Большой игрой. Мы имеем обыкновение наделять людей, высоко стоящих в той или иной ценимой нами иерархии, намного большей компетентностью, чем они обладают, и идти у них на поводу с куда большей охотой, чем это разумно.
Как и всегда в таких случаях, подчинение авторитету имеет мощную поддержку в виде меняющих состояние психики веществ. К примеру, всякий раз, когда корова сталкивается с той, которой она проиграла в раунде боданий, у неё падает уровень серотонина: она чувствует тревогу, упадок «уверенности в себе» и покорность. Поэтому она уступает. Напротив, когда доминантная корова встречает подчинённую, её серотонин возрастает – с противоположными эффектами. Нечто похожее случается и в человеческих взаимоотношениях, с учётом стократ большей пластичности наших иерархий и перекрёстной работы ещё десятка систем от тестостерона до сигналов миндалины и гипоталамуса.
Масштабы этого явления были красочно обрисованы в двух известных экспериментах, которые за последние полстолетия неоднократно повторялись и подтверждались. Первый был проведен в 1966 г. психиатром Чарльзом Хофлингом, поставившим перед собой задачу определить меру безоговорочного подчинения медсестёр решениям врачей. В условиях действующей больницы медсестрам поступал звонок от незнакомого врача. Он представлялся выдуманным именем и давал распоряжение ввести пациенту 20 мг несуществующего лекарства под названием «Астротен», а бумаги, мол, он подпишет позднее. Медсестра открывает шкафчик – и действительно, там обнаруживается эта не виденная никогда ранее бутылочка. На этикетке отчётливо значится: максимальная суточная доза – 10 мг. Как же поступить? По всем больничным инструкциям медсестрам запрещается выполнять распоряжения незнакомых врачей и тем более выданные по телефону. Запрещается вводить лекарства, отсутствующие в утверждённом больницей реестре, и превышать в два раза их дозировку; запрещается проводить процедуры без подписи врача на документе. Тем не менее 95% (21 из 22 медсестер) по итогам телефонного звонка от незнакомца отправились вводить пациенту неизвестный препарат в двойной дозировке.
Но это, как говорится, только цветочки. Самую известную иллюстрацию феномена слепого подчинения мы находим в классическом эксперименте, который провёл Стэнли Милгрэм из Йельского университета в 1962 г. Одной из главных руководивших им целей был ответ на вопрос, почему миллионы немцев, граждан самой образованной и культурной страны западного мира в середине XX в., оказались способны на акты зверского насилия.
Участникам эксперимента, найденным по объявлению, сообщалось, что исследователи хотят выяснить, как негативное подкрепление (наказание) влияет на запоминание информации. Каждый испытуемый знакомился с контролёром эксперимента («мистером Уильямсом») и другим участником. Затем между ними проводилась жеребьёвка, кому достанется роль «учителя», а кому – «ученика». Второй испытуемый являлся подставным лицом, нанятым актёром, и ему всегда отводилась роль ученика. Он должен был находиться в смежной комнатке и запоминать диктуемые учителем словесные пары, после чего нажимать на одну из четырех кнопок для контроля правильности. Руки ученика были привязаны к столу ремнями и подключены к электродам, проводившим разряды от шокового генератора. Ролью учителя (настоящего испытуемого) было отслеживать верность ответов и в случае ошибки давать из другой комнаты шоковый разряд ученику. Мощность разряда должна была повышаться с каждой ошибкой на один пункт.
Шоковый генератор в комнате, где находились учитель с экспериментатором, имел разброс от 15 до 450 вольт с шагом в 15 вольт и снабжен следующими маркировками внизу: небольшой шок (15-75 вольт) – умеренный шок (75-135 вольт) – сильный шок (135-195 вольт) – очень сильный шок (195-255 вольт) – интенсивный шок (255-315) – крайне интенсивный шок (315-375) – опасно: серьезное поражение (375-435) – без маркировки (435-450).
Комнаты ученика и учителя были соединены интеркомом – устройством внутренней связи, благодаря которому учитель мог слышать реакцию ученика на удары электричеством. Перед началом эксперимента ученик сообщал, что у него проблемы с сердцем и он надеется, что это не опасно для здоровья, в чём его затем заверял «мистер Уильямс». Далее, учителю давали испытать небольшой удар током в 45 вольт на себе, чтобы он представлял меру испытываемых учеником болевых ощущений. Участники определяли удар в 45 вольт как ощутимо неприятный.
В ходе эксперимента ученик-актёр намеренно делал довольно много ошибок, и учитель был вынужден с каждой ошибкой давать ему, как он полагал, разряд всё возрастающей мощности (в действительности, никаких ударов ученик, разумеется, не получал). При ударе в 75 вольт ученик имитировал небольшой вскрик боли. Начиная с разряда в 150 вольт, ученик рассержено просил остановить эксперимент различными заранее заготовленными репликами. Первая была такая: «Экспериментатор, это всё, выпустите меня отсюда, я говорил вам, что у меня проблемы с сердцем, моё сердце начинает беспокоить меня, выпустите меня, я отказываюсь продолжать, выпустите меня!», затем: «Я не могу переносить боль, выпустите меня!», «У вас нет никакого права держать меня здесь против моей воли» и другие. При сопротивлении учителя и нежелании продолжать мистер Уильямс настаивал стандартизированными фразами: «Эксперимент требует, чтобы вы продолжали, пожалуйста, продолжайте»; «Абсолютно необходимо, чтобы вы продолжили»; «Независимо от того, нравится это ученику или нет, мы должны продолжать, пока он не выучит все пары слов верно»; «У вас нет другого выбора, учитель» – и так далее.
Некоторые испытуемые, отчетливо понимая, что они причиняют сильную боль ученику и он находится там против собственной воли, начинали отказываться от продолжения на мощности 150-180 вольт. Прогноз организаторов эксперимента был такой, что почти никто не дойдет до мощности в 450 вольт, несмотря на настойчивость мистера Уильямса. Сорок профессиональных психиатров были опрошены касательно предполагаемого исхода эксперимента и заключили, что от 0,1% до 1% испытуемых достигнут максимальной мощности наказания, таковы же были прогнозы опрошенных непрофессионалов. Какова же была настоящая цифра? Шестьдесят пять процентов... Свыше половины испытуемых превысили потенциально смертельную отметку «опасно: серьезное поражение» в наказании ученика, хотя они сами же морщились от боли при одной десятой от максимального разряда в 450 вольт. И при этом все испытуемые дошли по крайней мере до 300 вольт.
Это были люди всех социальных классов, уровней достатка и образования, в том числе с учёными степенями – и почти все они в разной степени оказались подмяты давлением группы и авторитета, даже столь мизерного, как университетский профессор. Все они в научно-экспериментальных условиях продемонстрировали, сколь управляемыми делает людей регресс личного начала в группе и что авторитет, принимающий на себя ответственность, может заставить идти практически на любые поступки. Если свыше половины участников эксперимента согласились дать 50-летнему человеку с больным сердцем смертельный разряд в 450 вольт под вежливым давлением научного работника, стоит ли удивляться тому, к чему людей может склонить вся мощь и вес государства? Этот эксперимент затем неоднократно был повторён другими исследователями как в США, так и за их пределами с неутешительными результатами. В среднем 61% людей в Америке и 66% за её пределами готовы осознанно нанести потенциально смертельные удары током в описанных условиях.
С момента рождения мы живём внутри иерархической социальной структуры и наделены неотчуждаемым стремлением карабкаться в ней вверх или по крайней мере не скатываться ниже. В отличие от других существ, однако, человек находится не в единой тотальной системе координат, а в сложном переплетении тысяч и тысяч из них. Одни представляют собой наше положение в мнении индивидов или групп; другие – наш статус по параметрам вроде образования, внешнего вида, материальной обеспеченности или умения забрасывать мяч в кольцо. На каждой из осей мы занимаем определённое место, и по эволюционной инерции психика человека склонна придавать завышенное значение даже тем из них, которые его лишены, не говоря уже про хроническое преувеличение роли статуса в целом. Наша задача – скорректировать эти древние сбоящие датчики, чтобы они реагировали лишь на то, что и правда важно, и позволили нам направить свою энергию в заслуживающее этого русло. Столь же необходимо преодолеть некритическое отношение к тем, кто располагается выше в значимых для нас иерархиях. Нужно научиться применять к ним те же критерии оценки, что и к остальным, не давая ореолу статуса слепить глаза. Заблуждение и покорность развращают обе стороны этого процесса и приводят как к личным бедам, так и к колоссальным историческим катастрофам, когда люди следуют за очередным вождем в очередную пропасть, чтобы дружно там лечь костьми.
Канал в Telegram // Instagram // ВК // Поддержать автора