Много написано о падчерице генерала Верзилина – Эмилии Александровне Клингенберг. И судачат о ней всякое…
Чем интересна она нам? Наверное, в первую очередь, тем, что роковая ссора Лермонтова и Мартынова произошла на её глазах (и кое-кто пытается представить Эмилию как причину этой ссоры, а подчас и как провокаторшу её).
Меня часто упрекают в том, что я стараюсь написать о героях своих статей только хорошее. Это не совсем так. Конечно, в основном я пишу о симпатичных мне людях, но ведь писала же, например, и об отнюдь не вызывающем во мне тёплых чувств М.Корфе или, совсем недавно, о «князе Ксандре».
А в случае с Эмилией… Постараюсь понять её и разобраться.
Я.И.Костенецкий в мемуарах упомянул: «Эмилия… ещё во время посещения Пятигорска Пушкиным прославлена была им как звезда Кавказа». Так ли это, мы не знаем и не узнаем, вероятно, никогда. Ни Эмилия Александровна, ни её дочь нигде об этом не упомянули. Добавлю только, что в 1829 году, когда А.С.Пушкин приезжал в Пятигорск, ей было четырнадцать лет.
А на портрете, помещённом в начале статьи, - пятнадцать. Молоденькая девушка, занимающая довольно видное место в пятигорском обществе. По словам того же Костенецкого, «девушка очень умная, образованная, светская, до невероятности обворожительная и превосходная музыкантша на фортепиано». То, что вокруг неё «молодёжь лежит в пыли», сомневаться не приходится.
А дальше поползут сплетни о её романах. Особенно будут говорить о связи с князем В.И.Барятинским. В статьях будут помещать рассказы управляющего делами семейства Барятинских В.Инсарского, сообщающего, что князь Владимир «сорвал там ту знаменитую „кавказскую розу“, которая прославлена в сочинениях Лермонтова. Факт этот явился вскоре достоверным, когда, получив от князя Александра Ивановича следующий ему конец, князь Владимир немедленно поручил мне отправить на Кавказ, разумеется на другое имя, 50 тысяч рублей, назначенные этой „розе“»… Будут вспоминать слова её сводной сестры Аграфены, переданные священником Василием Эрастовым: «В то время Эмилия была совсем не Лермонтовым занята, а метила в орла, да в какого». Хотя в какое «то время»? Она встретилась с Лермонтовым на два года позже, чем с Барятинским… Вызывает сомнения и личность священника: это тот самый, что не дал внести тело убитого поэта в храм (я позднее к этому вернусь), а потом ещё и донос на другого священника, на кладбище его проводившего, написал…
Во всяком случае, копаться в белье Эмилии не хочу и не буду. Упомяну лишь снова отзыв Костенецкого (явно к сплетням склонного), что была она в 1841 году «то время уже очень увядшая и пользовавшаяся незавидной репутацией». «Уже увядшая», «девушка уже немолодая» - как это дико сейчас звучит! Тогда Эмилии было двадцать шесть!
А может быть, надо просто попытаться поставить себя на её место? Русская литература во все времена сочувствовала девушкам-провинциалкам, томящимся от невозможности изменить свою жизнь. Помните другого гения?
Так мчалась юность бесполезная,
В пустых мечтах изнемогая…
Из рассказов её дочери мы знаем, что Эмилия часто сопровождала своего отчима, генерала Верзилина, в поездках по Северному Кавказу. Из воспоминаний современников - о балах и «посетителях Ставропольского Собрания, предававшихся восторгу, когда „с вод“ появлялась „роза кавказская“». Но ничего не менялось.
А годы проходят - всё лучшие годы!
Есть ещё одна легенда - что «Роза Кавказа» (говорят, что так её называл Лермонтов) стала прототипом княжны Мери в одноименной повести. Однако, как я уже писала, нет никаких свидетельств знакомства Эмилии и Лермонтова до 1841 года (детские встречи, если они и были, я, естественно, в расчёт не принимаю).
Что касается версий о соперничестве Лермонтова и Мартынова в ухаживаниях за Эмилией… Сама она категорически это отрицала: «Часто слышу я рассказы и расспросы о дуэли М. Ю. Лермонтова; не раз приходилось и мне самой отвечать и словесно и письменно; даже печатно принуждена была опровергать ложное обвинение, будто я была причиною дуэли. Но, несмотря на все мои заявления, многие до сих пор признают во мне княжну Мери», «Надеюсь, что наконец перестанут видеть во мне княжну Мери и, главное, опровергнут несправедливое обвинение за дуэль». Можно, конечно, и не поверить…
Кто говорит о соперничестве? Есть рассказ квартирного хозяина В.И.Чиляева в передаче П.К.Мартьянова: «Известно лишь одно, что m-lle Эмилия была не прочь пококетничать с поэтом, которого называла интимно Мишель. Так или иначе, но, как гласит молва, ей нравился больше красивый и статный Мартынов, и она отдала ему будто бы предпочтение». Много подробностей (в основном не весьма красивых) сообщает Я.И.Костенецкий, который, впрочем, сам признаётся: «В Пятигорске знакомство моё с Лермонтовым ограничивалось только несколькими словами при встречах. Сойтиться ближе мы не могли», - потому что для него Лермонтов «был вовсе не симпатичная личность, и скорее отталкивающая».
Насколько можно им верить? Многие утверждения Костенецкого (по другим поводам) опровергаются всеми известными фактами. Что знал квартирный хозяин, судить трудно. А вот ещё одно свидетельство. Его оставил Л.А.Сидери со слов родителей, воспитанницы генеральши Верзилиной Екатерины Кнольд и бывшего тогда её женихом плац-адъютанта пятигорской комендатуры поручика Ангелия Сидери: «В семье Верзилиных были три красивые девицы: дочери Верзилина, старшая Эмилия и младшая Надежда, и моя мать, проживавшая в их семье как опекаемая. Мартынову и Лермонтову нравилась Надежда Петровна Верзилина, рыжая красавица, как ее звали, и которой Лермонтов написал стихи: „Надежда Петровна, зачем так неровно разобран ваш ряд“… Вот из ревности и разыгралась эта драма». Чему верить? Вопрос вновь остаётся открытым…
Кое-кто склонен обвинять Эмилию Александровну и в браке по расчёту: будучи уже очень немолодой, по понятиям того времени, она вышла замуж за, надеюсь, хорошо всем знакомого Акима Павловича Шан-Гирея. И вот, пожалуйста - «”Роза Кавказа” охотно породнилась с поэтом, полагая, наверное, что это отведет от неё подозрения в неблаговидной роли, которую она играла летом 1841 года. И действительно, это родство многие годы защищало Эмилию Александровну от обвинений в её адрес».
Не будем разбираться в причинах этого брака. Скажем лишь, что, видимо, был он удачным. У супругов родилось двое детей – сын Аким и дочь Евгения.
Известно, что Аким Павлович на Кавказе занимался проблемами орошения, строил каналы, открыл месторождение серы, был предводителем дворянства… Умер он в 1883 году, и дело его продолжил сын, о котором мы знаем лишь примерные годы жизни и то, что его женой была некая «казачка Дорохова».
********************
Уже закончив работу над этой публикацией, я прочитала комментарий к предыдущей статье: «И это желание убить из-за угла, даже шуточное...» как очередное обвинение. Конечно, тут же последовали объяснения, что «не всяко слово в строку пишется». Бесспорно, похвально стремление защитить поэта (что я и сама делаю), но можно ли так уж обвинять за слова, сказанные явно не всерьёз? Если бы было не так, думаю, Эмилия Александровна просто не упомянула бы о них – ведь в её мемуарах напрочь отсутствует «иезуитская» настроенность, которой пропитаны, к примеру, воспоминания Васильчикова.
В августе 1889 года у Эмилии Александровны побывал присутствовавший на открытии памятника Лермонтову музыковед, библиофил и публицист В.Д.Корганов, записавший некоторые подробности о последних днях Лермонтова с её слов (к её рассказу я ещё вернусь). Он описал её как «маленькую старушку лет 70, весьма бойкую, жизнерадостную,… облачённую в чистенькое платье серого цвета с белой кисейной шалью на плечах; черты лица сохранили следы красоты, которая привлекала сюда часто наиболее блестящих офицеров двух квартировавших здесь полков», и добавил, что рассказывала ему свою историю старушка «с волнением и дрожью в голосе»…
**************
По-моему, лучше не перебирать сплетни, а вспомнить о роли семьи Шан-Гиреев в сохранении наследия Лермонтова. И Эмилия Александровна, и Аким Павлович написали воспоминания о поэте, к которым я не раз обращалась. Когда другой родственник и друг Лермонтова, С.А.Раевский, узнал о намерении Шан-Гирея писать мемуары, он одобрил его: «Ты был его другом, преданным с детства, и почти не расставался с ним; по крайней мере все значительные изменения в его жизни совершились при тебе, при тёплом твоем участии, и редкая твоя память порукою, что никто вернее тебя не может передать обществу многое замечательное об этом человеке».
Когда отмечалась 40-летняя годовщина со дня смерти Лермонтова, вся семья приняла участие в памятных мероприятиях, а Евгения Акимовна провела целую экскурсию для приехавшего в Пятигорск П.А.Висковатова.
Эмилия Александровна пережила мужа на восемь лет, а Евгения Акимовна, умершая в 1943 году, всю жизнь посвятила служению памяти Лермонтова. Всю жизнь она пожила в «доме Верзилиных» («уплотнённая» после революции – в одной из комнат) и до последних дней была верным другом музея М.Ю.Лермонтова.
Бывший директор музея Е.И.Яковкина вспоминала: «Надо было видеть, как слушали эту маленькую, сухонькую, с большими живыми глазами, необычайно скромную старушку. Всегда в чёрном платье с белым воротником, заколотым чудесной старинной камеей, она говорила очень тихо, а слушатели стояли, словно заворожённые, затаив дыхание», «Говорила Евгения Акимовна о том, что было уже хорошо известно, а всё-таки мурашки пробегали по спинам. Живая связь с событиями того вечера волновала слушателей»
Да и как иначе можно было слушать такой рассказ: «В тот вечер тоже собрались в нашем доме. Мама сидела с Львом Сергеевичем Пушкиным и Михаилом Юрьевичем на диване. Оба были остроумцы и, как вспоминала мама, в тот вечер особенно много острили»?! А если задавали вопрос о камее, Евгения Акимовна отвечала: «Это камея моей мамы. Она всегда её носила», - и добавляла: «Может быть, и в тот вечер она была на ней».
Сохранённые семьёй Шан-Гиреев бесценные лермонтовские реликвии дошли до нас и переданы в музеи…
Давайте же помянем всю эту семью добрым словом и поблагодарим за память о поэте!
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!
Карту всех публикаций о Лермонтове смотрите здесь
Навигатор по всему каналу здесь