Наверное, в этот день что-то произошло нехорошее. Бабуля всплакнула, прижала меня к себе и посадила на подоконник. Подоконник был теплым, из окна четвертого этажа видно палисадник, высокие тополя и асфальтовую дорожку от дома вникуда.
«Помаши, помаши маме ручкой» - сказала бабуля. На дорожке стояли два человека и махали руками. Скорее всего, нам. Я тоже помахала. Дело было осенью.
Мы долго глядели в окно после того, как эти люди скрылись из вида. От бабули пахло кипяченым бельем и пирогами, и мне нравился этот запах.
Тихо в квартире, лишь на кухне из радио доносится веселая музыка. Бабуля расстроена, и мне не понятно, почему: в доме, наконец-то, настала тишина, с большого обеденного стола убрана посуда. Светло, покойно на душе.
Мне всегда нравилось смотреть из этого окна на улицу: летом кроны деревьев скрывали окна дома напротив, шумели, и создавали иллюзию камерности и защищенности. Осенью палисадник засыпало желтой листвой, особенно выделялось «лимонное деревце» - на нем были листья настолько яркие, что казалось, светились. Зимой белые сугробы снега и ребятня, играющая в снежки.
Два машуших человека — мои родители. В этот день они уехали на север, за полярный круг, на заработки. В отличие от бабули меня это не расстроило.
Около окна — ножная швейная машинка, от нее еле заметно пахло машинным маслом и нитками. Бабуля, неизменно напевая то русское-народное, то арию Кармен, выстрачивала простыни, пододеяльники. Всегда из каких-то старых лоскутов и отрезов ткани. Готовое изделие было похоже на карту Соединенных Штатов Америки. Под мерный стук машинки можно было уснуть.
Зимние послеобеденные сумерки прерывали бабулино шитье. Желтый свет люстры заливал комнату, темнота за пока еще не задернутыми гардинами казалась непроницаемым щитом, опустившимся на окна.
Время, вязкое как кисель, текло медленно, редкие мысли лениво ворочались в голове. В основном думалось: зачем все это? почему все это происходит? что это? Ответов не было. Казалось, я уверенно отупеваю. Ровно до того момента, как я сделала свои первые 10 шагов.