- С Полевиком-то у приезжих нехорошо вышло… - баба Поля собрала деревянные бочонки лото в мешочек и теперь стояла у окна, смотрела как ветер бросается снегом вдоль улицы. – Сейчас-то он спит, а тогда, летом, в самую силу вошёл.
Сильно напугал Ирину. Да и Илье ох как не по себе было, хоть и старался скрывать, а видно же. Они под утро приехали – на одной машине. Остальное всё оставили – и прицеп, и вторую машину, и ульи. К нам постучались. Ну, мы с Валюшей, их приняли, конечно. Успокоили, выслушали.
Там, в Чуровом Логе два дня всё нормально было, а на третий...Наваждение какое-то на них нашло. Неожиданное, стремительное! Полдневный воздух раскалился. Задрожал, поплыл словно. В глазах чёрные мушки закружили и свет заслонило что-то чёрное, огромное!
Илья говорил, что не мог рассмотреть ничего – ослепило его. Нестерпимое болезненное сияние перед глазами возникло и в ушах сильный звон.
А Ирина рассказывала, что на лоб ей что-то тяжёлое легло, сдавило сильно, жаром опалило. Она схватила – словно солома колкая под пальцами. Удержать невозможно. И тут же еще сильнее ей на лоб надавило, к земле пригнуло.
Ветер откуда-то налетел. Закрутил всё вокруг, пылью и землёй бросаться начал.
Илья подхватил Ирину – та сознание не потеряла, но сделалась словно не в себе - и к машине. Двери заблокировал – а за окнами темно будто ночью! И гудит, стонет! Ему казалось, что кто-то рвётся к ним внутрь, дверь пытается открыть, да не может. И от этого всё сильнее ярится!
Илья говорил потом – так руки тряслись, что не мог справиться с ключом зажигания. А как только получилось – погнал что есть мочи оттуда. И напоследок машину в воздух подняло на миг, подбросило прямо! И вдогонку ещё долго выло и улюлюкало.
После уже я с Ильей в Чуров Лог отправилась - вызволять оставшееся имущество. Подготовилась конечно – травки заварила, пояс обережный себе и Илье сплела из ивовых прутиков. Соль четверговую припасла. Ну и угощение, без него нельзя – три яйца, три рубля да хлеба буханку. И бог миловал – быстро мы обернулись, никого иного не встретили. Вот только ульи пустые оказались. Разметало их по лугу и сплющило, словно кто-то сильно сжал или ногой наступил. И дерево обуглилось кое-где. А рой – улетел. Я думаю, Полевик его увёл за собой. На заброшенный пчельник. Он мёд уважает.
Бабка моя, по молодости, тоже Полевика встречала и после всю жизнь с отметиной его жила…
Давно это случилось, в прошлом веке, до революции ещё.
Наладилась она с подружками на русалии травы собирать. Ночь ясная выдалась, от лунного света на всём ровное золотое сияние. Летний расцвет земли был в самой поре. Бабка говорила, что они особые цветы искали, чтобы на суженых гадать. Разбрелись по лугу в молчании - ни петь, ни переговариваться было нельзя. Увлеклись, и не сразу заметили, что издали, с противоположной стороны, движется в их сторону огромная чёрная тень! Она перемещалась очень быстро, гигантскими шагами, а длинные руки её двигались, как у пловца – загребали воздух перед собой. Вскоре и завывания до них донеслись – неразборчивый бубнёж, будто повторяющиеся слова, может, наговор какой. Завизжали девки, подхватились – и бежать! А бабка чуть замешкалась, растерялась. И почти сразу в спину ей жаром дохнуло и на землю повалило. Попробовала встать да не смогла - прижало её что-то тяжёлое к земле, не вздохнуть, не шевельнуться. Она от страха голоса лишилась, хочет закричать, а слова не идут. Глаза приоткрыла и видит над собой лицо. Только не понять – какое. Рыхлое, зернистое, словно песок! Безгубое, безносое, а глаза маленькие, выпученные и вроде на стебельках! Только глянула - как тут же всё смазалось, потекло – и пустое стало, без ничего! Вместо лица словно блин сделался – пористый, крупинчатый…
Бабка про себя молитву завела – истово, со всей силой чувства о помощи прося. И чтобы вы думали – как завизжит это существо! Да хвать её по щеке! Сильной болью ожгло! И пропало.
Бабка после этой встречи недели две оправиться не могла – не разговаривала, не ела ничего. Местная знахарка что-то ей пить давала. Так, с её помощью и пришла в себя. А отметина та на всю жизнь осталась. Вроде как отпечаток руки. Коричневый. Как от ожога. Он побледнел со временем, расплылся. Но если хорошо присмотреться – шесть пальцев различить можно было.
Шесть, а не пять!,,
*картина Бориса Забирохина