Много лет назад, в 90-х, я написал про Арама Владимировича текст. Принес на сверку. Поднимаюсь на второй этаж, протягиваю распечатку (тогда еще на печатной машинке), прихлебываю коньяк. Григорян долго читает мой немного иронический текст (хотя, я хорошо, конечно, относился к председателю - иначе бы не писал). И вдруг кидает листочки на стол, багровеет и выстреливает: "Почему воробьей, почьему не ориол?!" Я опешил, отпрянул. А он, меняя кипяток на елей, заключает: "Пошутил". И продолжает читать. Я закусил и лимоном, и конфеткой, а он так ничего и не поправил. До сих пор не знаю - были ли в тексте ошибки. В том числе и главная - воробей он все-таки или орел.
Привожу древний текст:)
Армянский патриот Сибири
Арам Владимирович возглавляет стол с видом нахохлившегося воробья. Но его порыжевша от табака щетка усов и отпугивающие сведенные восточные брови смущают только несведущего человека. Видевший председателя не однажды знает, что Арам для начала спросит с сильным армянским акцентом, по какому делу, а после, не меняя сурово-озабоченного выражения на лице, выйдет пожать руку. И быстро очарует многословием и перченостью текста. Отдавшись чужому языку, иностранец находит и использует в русском все нюансы и новообразования. Но, пожалуй, понятная речь – единственная сибирская черта в образе Арама. В остальном Григорян армянский папа, человек среднего возраста, призванный не только заниматься искусством и кормить себя, но и содержать родителей, и поддерживать младших братьев-сестер… Не удивляет и его простодушное признание: «Если не хватает художникам – всегда дам из своего кармана!»
Григорян явился в Новосибирск не за счастьем, а по распределению московского института имени Сурикова. Ученик кремлевского скульптора народного художника СССР академика Кербеля оставил собственный дом в Ереване, чтобы вернуться обратно через три года. Но знатному 28-летнему скульптору обеспечили такие условия, что он стал быстро врастать в сибирскую почву: поначалу общага и прекрасная мастерская, после женитьбы – обещанная квартира. А потом родился первый ребенок. По словам Арама его родина – это дети, а их первое место на Земле – Новосибирск. Да и в Армении тогда начались нескончаемые катаклизмы – землетрясение, блокада, война. Сегодня Григорян бежит в Сибирь даже из Москвы, где в студенчестве прожил шесть примечательных лет – слишком многое его связывает с нашим холодным краем. Он преподает на худ-графе НГПУ, изредка летает к сестре в Лос-Анджелес, ездит на государственной «Волге» по заснеженным улицам, организую слаженную работу художественной братии. По телефону, в основном, ругается с городскими головами, требуя хотя бы крохи на содержание системы.
Назначая его на эту должность, считает Арам, думали так: «Если он сам хорошо живет, то и нам поможет». Григорян и правда бедности не знал, хоть немало своих работ раздал разным городам безвозмездно. Например, зачитавшись в Областной научной библиотеке в первых год жизни в Сибири о подвиге Демакова и Шорникова, взорвавших себя гранатой, Григорян решил сделать памятник. И изваял бесплатно два огромных бюста. Конечно, приятно было, когда мать Демакова, восхищаясь художником, восклицала: «Даже затылок похож!» Бесплатно Арам вылепил Лаврентьева и Кондратюка.
Были и многие другие высоковзошедшие россияне – министр металлургии Товмасян, маршар Баграмян , летчик Покрышкин. Григорян со свойственным художникам бахвальством говорит: «Никто в мире не лепит быстрее меня! Обычно я три-четыре часа трачу на бюст, но могу и гораздо быстрее управиться». Хотя язык управленца четкий, он не допускает смысловых вольностей. Поэтому так жестко звучит упрек в сторону власти, что даже если богатый бандит захочет на свои деньги поставить памятник Пушкину, ему никто не выдаст разрешения. Художники давно смирились с тем, что их работы не особенно-то и нужны государству. Но дайте нам хотя бы применить свой дар бесплатно!» - говорит Арам. Председатель верит, что искусство в Новосибирске рано или поздно востребуют не только «производители», но и все, умеющие смотреть. И видеть.