Рассказ Ивана Карасёва "Американец"
Отрывок:
Семья прадеда по матери жила в небольшом местечке на юге Минской губернии. Петриков, так называется до сих пор городок, расположен на высоком, левом берегу Припяти. С гребня прибрежного холма - «горы», как его зовут местные, открывается вид на правобережные поля, леса и заросли. На много километров к югу расстилаются утопающие летом в зелени просторы, местами прерываемые тёмными пятнами болот, и среди них прячутся редкие деревеньки. На том берегу жизни мало – это и есть болотистое Полесье.
В Петрикове, наряду с коренными жителями - не русскими, не белорусами, а западнорусскими мещанами, говорившими, скорее, на каком-то диалекте государственного языка Российской империи, с давних времён селились евреи. Городок находился внутри черты оседлости. К началу двадцатого века иудеи составляли примерно половину населения местечка. Заниматься сельским хозяйством им запретили царские власти, основными видами деятельности были торговля и ремесло, поэтому жили они, как правило, в небольших и среднего пошиба городах. Одной из распространённых профессий евреев было портновское дело. Наверное, у них и выучился этому ремеслу мой прадед - Игнат Васильевич Побылой. Во всяком случае, он свободно говорил на идиш, и с евреями всегда общался только на этом наречии.
Происходил он, по всей вероятности, из коренных петрикОвцев (здесь ударение на «о», а в названии города – на «е»), не из «понаехавших» из окрестных деревень – моя бабушка, его старшая дочь, ещё в семидесятые годы прошлого века говорила слегка пренебрежительно о деревенских женщинах – «мужИчки». И, похоже, родился прадед не в самой бедной семье. Вряд ли бы простой бедняк женился на девушке, тётя которой владела небольшим кирпичным заводом. На нём делали кирпичи, или цегли, как тогда говорили в тех краях, из особой, синей глины. Бабушка рассказывала, что кирпич этот полезный для здоровья, поэтому при строительстве его использовали для кладки классических русских печей с лежанками, но кажется, что целебные свойства синего кирпича, не более, чем красивая легенда.
С голоду в семье Игната и Авдотьи не пухли, но денег всегда не хватало, дети пошли один за другим – Лида (моя бабушка по материнской линии), Зина, Клавдия, Лёсик (Александр), всех надо было накормить, обуть, одеть, дать хоть минимальное образование. А в Петрикове портных почти как гробовых дел мастеров и парикмахерских заведений в уездном городе N. Стали думать Побылые что же делать дальше. Появлялись мысли уехать в столичный город, в Москву или в Петербург, да только там тоже трудно пробиться в профессии Игната, клиентов надо ещё заработать, а для этого требуется терпение и … деньги, которых-то как раз и не доставало.
Тут и прослышал он про заработки в далёкой Америке. В тех западнорусских, как тогда говорили, краях, работы было мало – в стране жизнь бурлила в других местах, заводы строились в Питере или Москве и рядом с ней да на юге России, между Ростовом и Харьковом, а их губернский город Минск оставался, по сути, большим, разросшимся местечком. Вот поэтому некоторые бросали всё и уезжали за океан, по примеру соседей-поляков. Долго Игнат с Авдотьей думали, судили-рядили да и порешили – в Америку Игнат поедет сначала один, Авдотья с детьми останется на хозяйстве. Игнат там, за океаном, устроится, жизнь будет налаживать, тогда и решат, что дальше, может, и всех остальных перетащит туда, коли дела пойдут.
Поднакопили деньжат – Игнату на дорогу да семье на первое время, и отец семейства уехал. Но в Нью-Йорке жизнь была хоть и богаче, но тоже не сахар. Игнат устроился портным в мастерскую одного еврея из России. Заведение было по местным меркам вполне приличное, поэтому требовалось соответствовать – каждый день приходить на работу в другом костюме. Еврей платил неплохо и регулярно, но и жизнь в большом городе съедала много, и, сколько ни трудился Игнат, хватало только на его собственные нужды и на помощь семье – раз в месяц он что-то отсылал жене. А вот откладывать на будущее, на приезд всех Побылых и на их обустройство в Нью-Йорке уже не получалось. Еврей был хитёр, платил так, чтобы Игнат не ушёл с работы, но не больше, а то откроет своё дело, и вот тебе, пожалуйста, ещё один конкурент, нет, пусть мастеровой на него работает. Игнат и трудился целыми днями и вечерами на благо фирмы.
Долго маялся он в Нью-Йорке – город большой, все снуют как муравьи – туда-сюда, туда-сюда. Английский давался с большим трудом, за спиной у него - всего несколько классов, об иностранных языках и говорить нечего. Тоскливо без жены и детей в чужом городе, лишь редкое, урывками общение с земляками немного скрадывало его одиночество. А на работе всё шло хорошо, человек он был ответственный, дело знал и старался, время своё не считал, работал много. Постепенно появились клиенты, которые предпочитали шить только у него, скуповатому хозяину пришлось поднять жалованье своему мастеру. Теперь Игнат уже получил возможность копить на билеты семье и на обустройство их будущего очага в Америке. Сам тоже перебрался из закутка в мастерской в меблированные комнаты. Все, казалось бы, налаживалось. Но это только казалось, грянула Мировая война, Европа вспыхнула одним большим пожаром, связь с Россией практически прекратилась. Не могло быть и речи о том, чтобы отправить семью через океан, в котором шныряли немецкие подводные лодки.
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ ЗДЕСЬ:
Сборник "СЕМЕЙНЫЕ ИСТОРИИ"