Если бы чайник вскипал мгновенно и мне не приходилось подходить к окну, пока я его жду, я не узнала бы, какой насыщенной, разнообразной и, главное, спортивной жизнью живет наш двор. Но у нас медлительный и молчаливый чайник, он никогда не шебуршится и не скрипит, пока закипает. Мы с ним — противоположные темпераменты, он меня притормаживает. Наш чайник — флегматик.
И я все жду его, стою у окна, смотрю наружу со своего 17-го этажа, из своего экзистенциального кошмара. Усилием воли приглядываюсь к деталям, рассеиваю внимание, растаскиваю взгляд.
Во дворе две спортивные площадки. Когда снег выпадает ночью и дворники уже спят — всегда находится кто-то неленивый, кто вытаптывает в снегу огромные слова, иногда имена, иногда признания, иногда фаллические символы. Мне кажется, их прекрасно можно разглядеть из космоса, не то что с 17-го этажа.
Но утром все уже вычищено. Поем мы славу трудолюбивым среднеазиатским народам, для которых снег совершенно чуждая, а может, даже враждебная субстанция. Они так яростно с ним борются, что иногда можно проспать снегопад и проснуться, когда его последствия устранены подчистую. Цивилизация.
Бывает, сидишь дома, смотришь в окошко, снежок себе безмятежно сыплется, прям как на старой открытке «С новым годом!», аж душа радуется. «За окнами снег, и вороны под снегопадом...» А как выйдешь в город — оказывается, все тут со снегом борется — и армия дворников, и дивизии снегоуборочных машин.
А потом еще вывозят «камазами». «Больши-и-и-и-ие го-ро-да (аккорд)!» — как пела группа Би-2, ничего не поделаешь.
То, что летом было искусственным газоном и дворовой футбольной площадкой, теперь искусственный каток. Для южного человека это экзотика — когда под окном
играют в хоккей. Коньки, шайбы, клюшки у дворовых хоккеистов свои и где-то близко лежали. Только залили, только подмерзло, и народ посыпался на лед в полной
амуниции. Мама говорит, наш сосед (60+) тоже недавно с клюшкой куда-то шел. Массовый дворовый спорт жив, ура и все такое.
А сегодня в ночи видела прекрасное. Двор пустой, каток свежеприпорошенный тоже пустой, и одинокий мэн под градусом — круги нарезает, вензеля выписывает. Что за спасительная мысль — напиться, достать коньки с антресолей (или где они там лежат у москвичей-аборигенов) и пойти покататься! Он ездил покачиваясь, нетвердыми широкими шагами, руки за спину. И фонари светили ему одному, и деревья склоняли над ним свои ветви, и свежие снежинки ложились на лед. Графика. (Рядом по дорожке ходила тетя с белым песиком, и было видно только поводок — белое на белом. Как у Малевича).
Иногда он подъезжал к своей сумке — отхлебнуть-приложиться. Пару раз он падал и лежал спокойно с прямой спиной или медленно делал «звездочку». Тогда казалось, что дома и я вместе со своим окном тоже кружусь вокруг пьяного фигуриста. Вертолетики наоборот.
Но он вставал и ехал снова и снова. И в каждом (третьем) окне ему кто-то завидовал.
Мало ли, что у человека случилось? А он как-то справляется.
Из книги "Черная водолазка"