Нынешняя зима бьёт в этом году все антирекорды. Сказка про братьев "Двенадцать месяцев" оказалась былью и найти подснежники в январе в европейской части России оказалось реально. Так конечно не должно быть. Природа мстит человеку за его сугубо потребительское отношение к окружающей среде и всему живому на нашей планете. Но так было не всегда и слово "зима" на железной дороге, тем кто отработал на ней не один десяток лет, знакомо не понаслышке. Зима - это самый тяжёлый и непредсказуемый период времени в году. Какие только она несёт с собой испытания непосвященному человеку и представить сложно. Это просто немыслимо!
Что значит например "расхолаживать дизель"? Профессионалы, работающие машинистами или их помощниками, подобрав пару крепких непечатных слов, смогут быстро и вроде бы доходчиво, всего парой фраз, вам ответить на этот вопрос. Но почти никто из них не сможет до вас донести истинную суть во всех красках обо всех переживаниях и испытаниях, выпавших на плечи бригады, поскольку мало кто из них обладает талантом образцового рассказчика. А вот в произведениях небезызвестного писателя Алексея Вульфова очень ярко описаны воспоминания тех лет, когда зимы были настоящими, с хорошо выраженным характером, пробирающей холодом до костей, лютой стужей и снежными заносами. Думаю ниже представленное одно из его авторских сочинений на озвученную мной тему достойно вашего внимания и траты личного времени.
"…Итак, помолясь Богу и отпросившись, где только можно, 11 февраля 1994 года донецким поездом я выехал в Тулу, чтобы там спустя 40 минут от прибытия перепрыгнуть на поезд № 619 Тула-Белев. По дороге до Тулы ничто не привлекло особенно моего внимания, кроме того, что навстречу попалось всего лишь 3 грузовых поезда, а положение на некогда легендарной своими грузооборотами ст. Люблино напоминало затянувшуюся забастовку…"
В Туле мороз крепчал поминутно (сталкиваюсь с подобным явлением первый раз). Везде по вокзалу доносились нехорошие известия о грядущем великом холоде. Они сбылись, но об этом позже.
В кассе вокзала народ брал билеты на белевский поезд весьма своеобразно: люди называли номер вагона, в котором хотели бы ехать, и получали билет. Не знаю, есть ли такой сервис, скажем, в Англии. Причина, как оказалось, в том, что на станционных платформах ввиду заметённости не везде можно выйти из вагона.
В 17.25 тепловоз 2М62У-120 взял с места наш поезд.
Я ехал в купейном вагоне, один в купе, вовремя одев на себя все мудро взятые из дому теплые вещи, шубу. Как пояснила проводница, «вагон худой, и вся польза от печи в трубу вылетает». Что и говорить — «польза вылетала» весьма скоро. Я пил пиво, ходил в соседний вагон за кипятком, глядел в окно, в котором, впрочем, до самого Горбачёва ничего примечательного так и не увидал, кроме мощных на морозе дымов заводов и страшенных монстров хим- и металлургпрома в Ясной Поляне и Щёкино. Станции абсолютно пусты, хруст снега идущих слышен из купе метров за триста. Дежурная выскочит, махнет фонарём вагонам-избушкам нашего поезда, и бегом обратно в помещение.
Приятно было предвкушать свидание с «деревянной дорогой» (прим. железная дорога на деревянных шпалах) и видеться с грёзами вагонного одиночества.
В Горбачёво островной вокзал типичной послевоенной архитектуры Московско-Курского направления, 3-го, по-видимому, класса. Белёвская сторона не электрифицирована.
Не правда ли, нельзя было без волнения ехать по этой железной дороге, в том же направлении, видеть те же жд здания и башни по линии Данков-Смоленск Ряз.-Ур.ж.д.? Разве что в Белёве нынче «хорошо не поешь», да и «душевная» беседа вряд ли с кем выйдет…
Эта дорога везла его в последний путь. Так случайно получилось...
Сейчас трудно сказать, какой именно паровоз вёз Л.Н. Толстого (скорее всего, американец серии В типа 2-3-0), в каких именно вагонах он ехал по этой линии, хотя при большом желании всё это можно предположить достаточно точно.
Что касается 3-го класса «от Горбачёва», то здесь почти без сомнений, а вот из каких других вагонов состоял тогдашний поезд Смоленск-Козлов, сказать теперь нелегко.
Кстати, телеграмма от 1 ноября 1910 г. — предпоследний документ Толстого. Последний — прощальное письмо детям.
"…Поезд, отправившись из Горбачёво, совершенно пустынного и морозного, до -30°С, чаще застучал по стыкам однопутной линии, ползя 25-40 км/ч".
Уже станция Истьино в ночи продемонстрировала мне паровозные гидроколонки, сарай, башню и два трогательных жёлто светившихся окна вокзала 1899 г. типа Ряз.-Ур.ж.д.
Сразу скажу, что вокзалы по линии до самого Волово одинаково двухэтажные, кирпичные, одинаковые, равно как и прочая архитектура. Башни есть на каждой станции.
Прибыли в Белёв в 22.20. Надо ли говорить, что никакой команды предоставить мне ночлег ДС (прим. проф сокращение - означает начальник станции), пообещав это по телефону, не дал. А комнат отдыха бригад в Белёве нету, есть некий «красный дом» из кирпича (ты его, видимо, помнишь). Дом этот явно той же эпохи, что и дорога. И вот в том дому есть 2 комнаты, в которых «спять узловские и новомосковские, когда приезжають, как пояснила мне дежурная по станции Белёв - типическая дерзкая тулячка этих мест, скорее сельскохозяйственного, чем железнодорожного происхождения…
Побрёл я в дом, крючась от 35-градусного, как выяснилось позже, мороза. Бил в запертую высокую дверь ногами и руками — никого. На улице раздавались следующие отдаленные голоса:
«Ух, как я сейчас зар-режу-у-у… Ух, как я буду би-и-ть!» И т.п.
Наконец, дежурная сообразила позвонить по телефону, и я дождался, пока узловский машинист откроет.
Я ему сразу: «Поеду с вами в первой кабине до Волово. Разрешение есть». А он: «Вряд ли поедете. У меня там калорифер (прим. отопитель кабины) не работает, и вы не выдержите».
Легли пока спать.
Утром попили с бригадой кофейку и пошли на станцию. Полное безветрие и треск мороза.
Отправление — в 6.50. Ещё совсем ночь.
В тесной кабине антигуманного дизеля Д1 ноги замерзли ещё до отправления. На улице, по словам дежурной, -37°С, в кабине примерно -30°С. Караул!
Тронулись. Участок я тебе описал. Меня ждало ещё одно приятное открытие - наличие здесь старых шлагбаумов-«рамок» на ряде переездов и недействующие семафоры входные на закрытых разъездах 221 км, Плетнёво и 160 км.
Вскоре солнце мощно окатило искрами и светом снега. Мы немного начали согреваться, по очереди ходили греться в вагон. Иначе можно было бы запросто поморозиться.
И вот перед Горбачёво заглох дизель задней «головы». Помощник помчался запускать, я схватил у машиниста Саши «крокодилы» и ключи и тоже побежал.
Запустили кое-как, но тут же сверху из-под турбины каскадом хлынуло жирное глянцевое масло. Затыкать нечем. Сразу лужа на полах. «Глушите!» — орёт Саша. Глушим. Масло журчит, а следом — вода!
Я прибежал, совсем одеревеневший, с ноющими ногами, в первую. Саша сразу по прибытии в Горбачёво понёсся назад, к помощнику. Срезали они деревяшку за палисадником вокзала, заткнули, отвернули трубу, перекрыли. Поехали. Сашка совсем от холода затих. А тут помощник в микрофон орёт:
«Горит! Огнём дизель горит! Всё сзади в дыму!» Сашка: «Глуши. Сливай воду».
В Пономарёво стали капитально. Я был в первой кабине, а они ползали по полам в задней, грязные с ног до головы, и голыми пальцами откручивали гайки на трубопроводах водяной системы. За размороженный дизель потом век не расплатишься!
У меня в первой стало падать давление в тормозных цилиндрах, а станция на уклоне.
«Саша, беги сюда!» Это мы по микрофону переговариваемся, пассажиры слышат. «Тормози, Лёш, сам!»
Тормознул. Потом пришёл похожий на Вия Саша, но с места взять не смог: руки у него не двигались совсем, пальцы не могли взять контроллер. С места брал я, впрочем, тоже с трудом, не сгибаясь. Он не мог говорить, и я вслух зачитывал многочисленные предупреждения о скорости. Помощник тем временем продолжал откручивать оставшиеся пробки. До сих пор при одной мысли об этом я холодею.
Наконец машинист обрёл дар речи: «Мне…всё»… «Почему?» «У нас … в Узловой… талонов не лишают… выгоняют…работы нет… выгонят…»
Сказать ему мне было нечего.
«Не уходи… я прошу… одному… тяжко тут…» «Что ты, что ты, я не уйду». Это я ему, как малому ребёнку.
Кино, да и только.
Я всё же следил за линией и всю её неплохо помню. Наиболее живописна она после Горбачёво (до этого в основном совершенно прямая): кривые S-образки, крутые уклоны, сплошь холмы, рощи и глушь. Иногда по поезду хлещут ветви яблонь и груш — Сашка рассказывал, что осенью он их тут рвёт, не выходя из кабины. Это бывшие сады, теперь ничьи, но, в отличие от людей, продолжающие что-то производить.
Я оставил Саше свои московские координаты и посоветовал обратиться, если что, а главное, ни в коем случае не говорить начальству, что я с ним ехал. Тогда уж точно последуют «оргвыводы». Он так и не позвонил, я тоже, естественно, ничего не стал узнавать в Узловой.
В Волово мы сердечно простились, и я, не чувствуя самого себя, пошёл в вокзал, где в пассажирском помещении топилась углём круглая высокая железная печь с надписью «МПС».
Я тут же сунул ногу, ничего не помня, прямо в угли, чем страшно напугал гревшихся рядом пассажиров, причем одна красноносая старушка вскрикнула: «Молодой человек! Выньте немедленно!»
Островной вокзал в Волово тебе известен. С той поры ничего не изменилось: та же одноэтажная кирпичная «избушка». Впрочем, не до архитектуры уже мне было.
Паря попеременно ноги, я обрёл землю, выписал служебный билет (в кассе долго выясняли, что такое форма 1-Б, познав сей могучий документ впервые) до Липецка. На улице громоздились грандиозные снега, все кругом парило, рельсы горели на солнце! Прибыл ТЭП60 с двумя обледенелыми вагонами - поезд Лев Толстой-Волово. Дым из труб вагонов тянулся, как из паровоза. Непременно надо прокатиться на таком!
Выскочивший с кривой 2ТЭ116 одной секцией лихо принёсся на станцию с моим поездом 79 СПб.-Волгоград (скорый «Слава»).
Я успел вскочить в свой купейный — и оказался в надежном тепле, в приятной компании, в уюте. Срочно затопал я в ресторан, где съел тарелку борща и выпил 100 грамм недурной водки - всего на сумму 2500 руб. После этого уделал бутылку пива, затем другую, поглядел в окно на живописнейшую холмистую двухпутную дорогу на Ефремов с восхитительным овражистым подходом и мостом к ст. Турдей (самое тяжёлое место на дороге — Караси — Турдей; грохот паровоза ФД, идущего в гору с товарным к Карасям, слыхать было за 20 вёрст) — и уснул безмятежно до Ельца. Новая, давно манившая к себе дорога была открыта…
Из Сборника избранных сочинений А.Б. Вульфова изданного в 1999 году, "По Рязано-Уральской дороге", отрывок "Из письма другу".
Ставьте лайк, если вам понравилось и подписывайтесь при желании на мой канал "Заповедная магистраль", чтобы не пропускать новые публикации. Спасибо за просмотр!