Когда я родилась - посчитали, что я дракон,
огнеглавая птица-пришелица, адский жар,
оттого и глазищи звериные, с огоньком,
и постель в колыбели наутро всегда свежа,
словно эта постель никогда не встречала сна,
не дрожала от крика в разомкнутых челюстЯх.
Да и кто бы ещё мог родиться у колдуна?
Только сорное семя и прОклятое дитя.
Но простила и я заповедную злую тьму,
хохот филина, грай вороненка, крыло совы.
И, надев положенье смиренное, как хомут,
прекратила летать, но забыть не смогла, увы.
Когда я подросла, то отец мой решил - пора
посвятить меня в таинство магии-ворожбы.
На восточных стоял наш хрустальный дворец ветрах,
золотые от солнца торчали вокруг столбы,
где на каждом сидели орёл, козодой и дрозд.
Они вили гнездовья, учили летать детей,
дети были глупы, дети падали вниз из гнезд.
И тогда я кинжалом себе раздвоила тень,
потому что крылатым не спинами, так нутром,
на упавших смотреть - горе горькое горевать.
Моя первая тень стала небу родной сестрой,
а второй пригодились наперстки, игла, канва.
За серебряной дверью, закрытой на шесть ключей
за стежками стежок, рукодельным путем ведом.
Он был самым хорошим из маленьких скрипачей
- музыкант, менестрель, и его привечал мой дом. Он явился из дальних краёв, где не знают зла, и богатства-то в сумке - всего ничего, семь нот, но прекрасная музыка следом за ним плыла, и хотелось стать целой, счастливой и целой, но
тень стучала в дубовые ставни - никто не шёл,
Тень глотала рогатые луны, как ночь - ножи.
Я вдыхала закатное пламя - струился шёлк, красный бархат на платье да розовый крепдешин.
В моем первом лице - отражение ста чертей,
во втором - откровенье мадонны и божий лик.
Те, кто нас обнимают,
не знают, что мы - не те, кого держит цепным притяжением у земли.
Мой драконий предел не приемлет любых границ,
моё старое сердце кладут на алтарь любви.
Это я умирала, и я вышивала птиц.
И пиликала скрипка, и плакали соловьи.