Эта история произошла со мной в ноябре 2009 года.
В это утро подъём назначили не на 7 утра, а на 5.30. По такому случаю нам, кадетам, дали лечь на час раньше 3 ноября. Поэтому смогли посидеть в аське под одеялами на час, а то и на полтора больше. Сгибаешь колени так, чтобы не видно было свет экрана мобильника, и пишешь своей Дульсинее Тобосской в свой Усть-Зажопинск. Главное, чтобы не заметил ночной воспитатель, полковник с кустистыми бровями Кокоткин или еще какая-то тётя Фрося.
Кто-то шепчется, кто-то даже успевает смотреть фильмы вдвоем под одеялом. Мало было таких пацанов, кто спал прямо с 22:00.
Я писал одной девушке из своего посёлка. Перед сном я всегда представлял какую-нибудь из наших встреч и долго прокручивал ее в голове, как Вёрджил из первой комедии Вуди Аллена вспоминал свою страшно красивую подругу, сидя на зоне. В кадетском было некое подобие зоны. Там было три желания - спать, есть и уехать домой.
Как только в ночи где-то зашелестит Альпен Гольд, сразу как мухи налетают пацаны усугублять кариес. Как-то мы так провели ночь, поедая белорусский шоколад и слушая на повторе "Владимирский централ".
Про кадетский можно рассказывать долго.
"Рота подъем, форма одежды номер три, зарядка на улице". Это худшее, что можно услышать зимой на подъеме, если ты не уборщик. "Кто уборщик сегодня? Ты, Холодов? Аааа, сука, ***я, чтобы всё чик-чик было!". Уборщики не бегают на зарядку, они не ходят на вечернюю прогулку, но часто моют и убирают, если достанется веник или тряпка не ссаная.
Свет (как всегда, твою мать) бьёт в глаза неожиданно, многие еле-еле встают. Нужно откинуть одеяло, сложив его четыре раза, взять носки с батареи, если их ночью не украли, напялить засаленную зеленку (форму) и, по-тюленьи зевая, идти в сушилку или гардероб. Тапку тоже могут украсть, кто-то может ими кидаться ночью.
Старший прапорщик оглядывает урок (ударение на У). "Чо, все на месте?". Он из Молдавии, там тепло. "Равняясь, смирно! Отставить. Евсеееееев, ты чо, какие проблемы? Бабушкины пирожки? Никаких заморочек не должен быть, понял?". Ах, с какой любовью я его вспоминаю теперь.
Мы выходим с нашего третьего этажа, в колонну по одному. На улице ночь и собачий холод. Бежим три круга или шесть, черт знает! Потом зарядка. Однажды прапорщик водил нас по плацу и командовал "Вспышка-слева, вспышка - справа!", а другие роты уже мирно спали. Над нами все потом ржали. "Айболы, **я!".
В конце морозной зарядки прапорщик мог приложить нас отжиматься на лёд плаца. Некоторые умные люди умели сбежать с зарядки, пока прапорщик не видит.
Сбежать...прийти в роту, пока никого нет, взять полотенце, пасту "Новый Жемчуг", щётку, шампунь на травах, как в джакузи, в раковине перхотную голову "помылома". Потом, правда, какой-нибудь мудак всё равно тебе скажет: "**ли ты с зарядки сбежал, Нокиа купил, всё можно что ли?".
Потом мы заправляли кровати, собирались на утренний осмотр. Проверяли у нас, грязные ли подворотнички. Конечно, грязные.
Так проходило утро в обычные дни, в этот день у нас зарядки на улице не было.
Мы встали так рано, потому что сегодня ехать в Суздаль. Там отмечают День народного единства, а у нас кадетский как раз в честь Дмитрия Пожарского назвали. Правда, ни одного убедительного объяснения этому нет. Назвали и всё. У матросов нет вопросов, а у кадетов - нет ответов (иные вариации рифм приветствуются).
Идём в столовую умытые, бритые, стриженные, хотим спать. Всю неделю перед этим нас учили ходить коробкой, когда 4 взвода маршируют одним строем. Когда ты в таком строю, чувствуешь топот десятков берцев или парадных ботинок, ты сливаешься с толпой и принадлежишь большому целому. А если еще и музыка играет, то вообще ты будто в гусарском полку входишь в Париж...
В столовой нам дают йогурты, биойогурты, это типа что-то вроде... йогурта, из которого изъяли вкус, душу вытрясли, нет в нем ничего, кроме кислятины. Чем-то еще кормят необычным вроде, не помню, плевать.
Затем нами набивают ПАЗики и отправляют в Суздаль. Кто-то стопудово нажимает коленом на кнопку "Остановка", все матерятся, включая водителя. Военные шапки, ночь, ПАЗики, ремни, бутафорские автоматы Калашникова. Всё выглядит так, будто мы реально едем на войну. Было у меня такое ощущение тогда. Вроде и хочется быть глупым снобом, стебаться над своей ряженностью, но вроде и хочется гордиться собой. О том, что я там учился, я говорю с теперь с довольным выражением лица. 6 лет моей жизни.
Я не помню, как мы доехали до Суздаля, но прибыли мы туда в самой неподходящей обуви - лёгких парадных ботинках. На улице был мороз. Впереди стояли с автоматами самые здоровые бугаи - Слава Филиппов, Влад Болдырев и еще кто-то из качков.
Наш строй стоял возле церкви, не помню, возле какой. Ноги у меня замёрзли, затекли и начали сводить. Мы стояли так, потому что ждали императора, который считал, что свобода лучше, чем несвобода, и переносил стрелки часов на неудобное для дойки коров время. Да, Дмитрия Анатольевича, он был президент в тот момент.
Спустя два часа он появился, все, кому было позволено это сделать незаметно, задрали головы, чтобы поглядеть на живого государя. И я ничтоже сумняшеся. Если бы не наш генерал-майор Бабешко, он же директор, Медведев даже и не заметил бы замёрзшие тела кадетов, стоящие як мебель на сером покрывале ноября.
- Смитно! - скомандовал картавый, как я и Ленин, генерал.
Медведев кивнул нам. Нас заметили! Мы не просто мебель, ураааа!
Вскоре после этого начались грандиозные события для наших ног, глаз и ушей. На один из суздальских проспектов или на одну из улиц, перекрытую для автомобильного движения, вывели нас, президентский оркестр, еще каких-то военизированных... Оркестр играл торжественный марш и делал это так искусно, что наши ноги сами маршировали отдельно от нас. Единение, слитость с толпой пацанов, да, мы идём по Суздалю. Впереди марширует президентский кавалерийский полк, чтобы видимо не затоптать нас... А мы топчем то, что лошади послали нам после себя. Эх!
Громыхает суздальская улица, звенит оркестр, стучат копыта и наши башмаки, а вдаль уносится кортеж с красно-синими мигалками. Красно-синие - вперёд. "Он сел в большой дельтаплан в мигалкой и скрылся, курлыча в небесной дали" (Гражданин Поэт).
Оттерев конский навоз от ботинок, я залез в тёплый ПАЗик. Мы отчалили обратно. В столовой нас ждал какой-то дополнительный паёк. А у меня намечалось свидание с девушкой.
Я вышел из дома вечером в своём поселке, радостный, готовый рассказывать истории, у меня их было так много теперь. Я же видел Медведева. Я шёл к ней, в ее двухэтажный район. Она появилась в двери подъезда, и мы побрели по дороге в сторону леса. Всё только начиналось.
И тут мне позвонила бабушка. "Саша, мать упала, вроде руки сломала".
Я побежал домой.
Кажется, тогда я понял, что хорошего много не бывает.