Как я уже рассказывала, нынче мы лечим Стёпу. Ну и народ живо интересуется: как оно, лечение? Не откусил ли мне Стёпа голову? Все ли конечности у меня на месте и не хожу ли я, как мумия, в бинтах с ног до головы? Да жива ли я вообще?!
Ну отвечаю: да, все эти предположения вполне могли осуществиться в реальности. В том случае, если бы вместо Стёпы был Мотя. Но нет. Я, увы или к счастью, пока жива и даже не покалечена.
Стёпа – другой. Он пацифист. Причём, как выяснилось, аж до мозга костей. Я ему антибиотик – а он мне – «мыр-мыр-мыр» и ещё обниматься лезет!
Не то, чтобы ему нравилось лекарство, скорее наоборот, но, как и предполагал мой сын, Стёпа решил, что интенсивное чесание ДО и ПОСЛЕ – достойная моральная компенсация за страдания.
По-моему, гораздо больше переживает Зёма. Он вообще у нас натура чувствительная и эмоциональная. Я кричу:
- Стёпа!
- Мыр-мыр-мыр! – говорит Стёпа и выходит из сумрака.
- Стёпочка, сейчас лекарство пить будем, - виновато говорю я и беру Стёпу на колени.
Стёпа всё понимает и тяжко вздыхает. Мотя на этом этапе давно оставил бы меня инвалидом. Я точно это вижу по Мотиному прищуру из-за косяка.
- Врёшь. Живым не возьмёшь! – говорит этот прищур.
- Иди отсюда! – сердито говорю я, - а то не посмотрю, что это не твоё лекарство, всуну как миленькому!
Но это я блефую, конечно. В одиночку идти на Мотю – мягко говоря, безумная затея.
Но Зёма этого не знает. Кажется, он каждый раз уверен, что я сейчас крикну: "Следующий!" и под раздачу попадут все без исключения коты в доме.
И бесконечно истерит по этому поводу. И ладно бы спрятался и уголок и не отсвечивал. Так нет же. Таскается за мной по квартире и, как только я кидаю на него взгляд, показательно падает в обморок, прижимая к груди левую лапку. И это я сейчас не шучу!
- Стёпочка, - говорю я. – Стёпочка!
И беру шприц с разведённым антибиотиком (не колю, нет, вливаю в пасть). Стёпа, разумеется, не рад, но смирился, хотя и дёргает мордой. В конце концов, нельзя требовать от кота ещё чего-то бОльшего: он и так максимально мне сдался.
- А! А-а-а! А-а-а-а-а! А-а-а-а!
- Зёма, да прекрати уже! – раздражённо говорю я.
- А-а-а-а-а!
Даже Стёпа, отплевавшись, с досадой смотрит на недомерка: вообще-то, страдать положено ему, Стёпе, а Зёма тянет на себя одеяло.
- Зёма! Не заткнёшься, я и тебе впихну!
Зёма захлёбывается криком и опрометью кидается за угол прятаться. А за углом, оказывается, Мотя сидит. То ли караулит, то ли просто отдыхает. Но внезапно упавшего на него Зёму не одобряет и от неожиданности даёт ему по загривку.
- А-А-А-А-А-А! – взвизгивает Зёма, но в обморок падать не рискует. Некогда!
В следующую секунду за углом коридора раздаётся пыхтение, сдавленные вопли Зёмы, грохот костей и когтей по линолеуму. Время от времени из-за угла вылетают клоки пуха и шерсти. Я глажу Стёпу, Стёпа умиротворённо говорит мне «мыр-мыр-мыр». Идиллия.
Когда количество пуха начинает меня слегка напрягать, я кричу грозным, специальным, голосом:
- Мотя! Отстань от него!
Буквально в ту же секунду пыхтение прекращается, из-за угла выходит Мотя и зевает. На морде написано полное недоумение. С этим же недоумением он нюхает пуховые клочья и переводит взгляд на меня.
Ей-богу, он спрашивает, откуда этот пух, не я ли выдрала этот пух из Стёпы, и жив ли Стёпа в таком случае! Скотина. Убила бы!
Стёпа жив и довольно сносно себя чувствует. Единственный пострадавший в этом спектакле – Зёма. В этот раз действительно пострадавший. Но кто ж ему виноват? Зато внеочередная раздача люлей пробуждает в Зёме исключительно нежные товарищеские чувства. Он думает:
«Если я так огрёб, то каково Стёпе?!»
И поэтому идёт к Стёпе с утешением:
Стёпа, в общем-то, не понимает, в честь чего Зёма так заботлив, но сама картинка ему нравится, и он не против.
Асисяй, в общем.