Начало Продолжение Часть 3 Часть 4 Часть 5
Лиля обняла Прохора.
- Ты... никогда не любил меня. Я поняла это сразу... тогда, после нашего выступления... когда... первый раз... у нас... всё произошло. Поняла, но не смогла без тебя жить... Прости...
Коньяк окончательно выветрился из головы Прохора.
- Лиля... Лилечка...
Замолчал. Теперь он понимал... упорную Лилину иронию, когда она от сиюминутного счастья переходила к язвительным насмешкам. Так она убеждала – и себя, и его – что будущего в их отношениях нет... Видела, что... любит она одна.
- А...ты...любишь Сашку? – бестолково спросил Прохор.
Лиля опять грустно улыбнулась:
- Я... полюблю... Я буду очень стараться...
Приложила тонкие пальцы к ресницам. Прохор смотрел, как по ним медленно скатываются слезинки.
- Ты же...старался меня полюбить... Я видела... Ты хотел, чтобы у нас всё... было хорошо... Ты всегда был воспитанным и порядочным мальчиком... Ты тогда... растерялся, но не бросил меня... Хоть и не любил, – печально улыбнулась.
- Лилечка...
Лиля вскинула глаза:
- А я... беременна... Я... очень хочу ребёночка...
Увидела вопросительный взгляд Прохора, поспешила успокоить:
- Не от тебя. Посчитай... когда мы в последний раз были вместе...
- Месяца... три назад?..
- Почти пять... А у меня – второй месяц...
Потом серьёзно спросила:
- Что с Анфисой?
Вдруг её озарила догадка. Такое внезапное головокружение у девчонки... Обморок...
- Прохор... Ты что... Она же ребёнок... Ты не мог... быть осторожным?
- Лиля... Я не трогал её... никогда... Только... сегодня... Ты знаешь, как я... относился к ней в последнее время...
Лиля немного успокоилась:
- Да уж знаю... Хам, идиот и грубиян... Измучил девочку... Какой ты всё-таки ещё... пацан!.. А сегодня?.. Что было... сегодня?
Пусть Мельников... пусть...ребёнок... Прохор всё же чувствовал, что Лиля, Лилечка остаётся его другом – самым близким...родным... Поэтому он откровенно сказал:
- И сегодня – нет... Я... просто... ласкал её...
- Ещё скажи – по-отечески, – усмехнулась Лиля. – Только от этого в обморок не падают...
- Я думаю, она просто устала... Последние тренировки...
Анфиса спала сутки. Матвей очень тревожился. Вопросительно смотрел на тренера. Прохор Степанович успокаивающе прикрывал глаза: всё будет хорошо...
Только к вечеру Анфиса вышла на лёд. Она кружилась, взлетала, опускалась на колени, гладила лёд. Как она любила лёд! Не могла, не хотела жить без льда, без своих полётов над этой сверкающей, ни с чем не сравнимой зеркальной бесконечностью... Матвей старался догнать её, чтобы вместе летать и кружиться, а она смеялась, убегала от него, а когда ему удавалось догнать её, такую невесомую, стремительную, она выскальзывала из его рук и опять убегала. Наконец, они закружились вместе. Лиля и Прохор внимательно за ними наблюдали, переглядывались: вот это поддержка! А тодес!.. А выброс – дух захватывает!..
Лиля негромко спросила:
- Ты... любишь её за... талант?
Не задумавшись ни на секунду, Прохор ответил:
- Нет. Нет. Я весь мир люблю, где она.
И стал говорить, не останавливаясь – Лилечка, родная Лиля, она всё поймёт:
- Люблю её глазки. Её маленькие коньки, следы от них на льду – люблю. Голос её. Платьица. Её двойки по алгебре. Её стеснение.
У Лили в глазах заблестели слёзы. Нет, это было не сожаление о несбывшейся любви... Это была светлая, чистая... и печальная радость... Вот он, Прохор... стоит рядом с ней, рассказывает ей о своей любви... Значит, есть она. Такая любовь. Чистая, трепетная, нежная – любовь. Когда любишь весь мир.
Лилечка крепко сжала руку Прохора, прошептала:
- Ты ждал... эту любовь...
А Матвей и Анфиса, играя, легко выполняли головокружительные элементы, на отработку которых вообще-то уходят месяцы тяжёлых тренировок...
А потом Анфиса обняла Матвея и вдруг поцеловала его. Совсем не так... как ему представлялось в мальчишеских мечтах. В её поцелуе он почувствовал... почувствовал, что теперь Анфисе уже известно то, что пока не знает, не испытал он, Матвей. Ей уже известно то... тайное... сокровенное о нашем мире... о любви... О целой Вселенной... Они с Матвеем были ровесниками, обоим скоро исполнится всего по шестнадцать, но сейчас и он, и она чувствовали, что Анфиса вдруг стала старше его... И поэтому поцелуй её был таким покровительственным... обещающим, что у Матвея всё ещё будет, всё случится, но – не с ней...
Анфиса подъехала к Прохору Степановичу. Она улыбалась, но ресницы её почему-то жалко вздрагивали... И снова – обморок.
В комнате Прохор расстегнул её спортивную куртку. Тревожно всматривался в побледневшее личико. Замер: на плечах... на руках, на животике виднелись синие пятна...
Врач хмурился, осматривая Анфису. Не отвечал на испуганные расспросы Лилии Васильевны, избегал встречаться взглядом с глазами Прохора. Коротко сказал:
- Анализ крови... Срочно.
Усталая, бледная, измученная Анфисочка смотрела большими глазами. В них светился вопрос, на который ей никто не отвечал. А Прохор Степанович возил её от одного врача к другому. Бесконечные анализы, осторожные, встревоженные взгляды врачей. Анфиса крепко держала за руку Прохора Степановича – она так боялась, когда брали кровь для анализов. А он ласково уговаривал её, гладил руки, целовал исколотые пальчики... А потом эта запись – несколько безразличных букв, которые, оказавшись рядом, безжалостно превратились в диагноз... Диагноз – страшное слово – говорил о том, что всё уходит... невозвратно уйдёт Анфисина лёгкость, счастливые взлёты над блестящим льдом... её робкое, трогательно стеснительное желание любви и ласк – то самое прекрасное, светлое, единственное, на чём держится мир, без чего мира просто не бывает. Написавший диагноз врач вздохнул и поставил после него вопросительный знак...
Лиля серьёзно опасалась за Прохора. Он изменился до неузнаваемости. Почернел. Ошеломлённая Лиля заметила в его волосах появившуюся седину... Воспалённые глаза – по ночам он не спал - смотрели тяжело, исподлобья. Только при Анфисе держал себя в руках, скрывал так внезапно появившуюся страшную боль.
Лиля тихонько заходила к нему в его бессонные ночи, забирала очередную бутылку, обнимала его, гладила по голове, по плечам, а он шептал, и этот шёпот был криком на всю Вселенную:
- А можно... мне... вместо неё... чтобы я...
Сжимал виски:
- Как... сделать, чтобы я... вместо неё...
Днём Анфиса выходила на лёд. Временами она чувствовала страшную слабость, чутко прислушивалась к этой слабости – непонятной, непривычной, упорной. Она ни о чём не расспрашивала тренера, и лишь однажды, встретив в его глазах безысходную, глубокую тоску, прижалась к его груди и заплакала. Прохор никому не позволял говорить с Анфисой о диагнозе. Казалось, он что-то решает, о чём-то неотступно думает. Когда Анфиса спала, он подолгу сидел у её постели, снова крепко сжимал ладонями виски...
В их серый холодный город входила зима. Анфисе казалось, что эта зима приходит навсегда, и ничего, кроме этой зимы, больше не будет. И Прохор понял, что Анфису надо увезти в ласковый, тёплый край. Где цветут её любимые хризантемы. Она так хочет увидеть, как цветут хризантемы...
Лиля печально думала о том, что Прохор сейчас напоминал... яростного коршуна с распластанными крыльями, который защищает своего птенца. Он так берёг Анфису – от холода, от общения, от ненужных расспросов и слов! Он не мог сказать, кто для него Анфиса, даже не думал об этом. Любимый ребёнок ли... Ученица... Или – девушка, женщина, единственная... которую так хочется любить... бесконечно ласкать... делать её самой счастливой в мире... Сейчас для Прохора все эти чувства были едины, неотрывны. Она была для него просто – жизнь, в ней одной было всё... Другой Вселенной просто не существовало.
Продолжение следует…