Это не исповедь и не пародия, это, если угодно, рецензия на третий том «Мертвых душ», написанный и сожженный независимо от первых двух. Написанный от души разными авторами для одного великого артиста, чье долголетие во здравии остается одним из последних чудес света. Не нами сказано – не стоит село без праведника.
Статью об одном из наиболее ортодоксальных певцов в истории поп-музыки двух столетий стоит начать с парадокса. Так мы и поступим. Как пожелаем – так и сделаем. Вложив эти слова в уста второстепенного персонажа, Ильф и Петров приобщили миллионы советских граждан к девизу Алистера Кроули – Do What Thou Wilt и т.д.
Тому самому, который тщетно будут отыскивать на обложке третьего «Цеппелина» наши сатанисты, потому что его там нет. Нет, значит, и не было! – грубовато сказал Остап.
Это классика. Но вернемся к нашему парадоксу.
Суть его в том, что у Хампердинка в принципе нет, и не может быть «слабых» или, что звучит еще пошлее – «вялых» альбомов. Вялым или ослабленным может быть только их восприятие несамостоятельным слушателем, который боится признать, что всё это ему чертовски нравится. А мы не боимся.
Даже тот, якобы одиозный, компакт, где он исполняет репертуар Дитера Болена, представляет собою идеальную адаптацию «Модерн токин» для тех, кому за… Гуманно позволяя доживающему поколению приблизиться к современности 80-х, не рискуя заработать инфаркт.
Хампердинк избегал лобовых столкновений. Где-то у Ахматовой есть эпиграф шекспировских времен – soft embalmer, который Анна всея Руси переводит как «нежный утешитель». Таков и гений Энгельберта. Но, в данном случае, буквальное значение – бальзамировщик или размягчитель эрегированных тканей, – устраивает нас больше.
Хамп никого не тыкал физиономией в молитвенник или камасутру. Он лишь знакомил и приобщал. Кого-то к сугубо американскому кантри, кого-то – к итальянской лирике, которая, оказывается, может звучать и на английском, причем, в улучшенном качестве.
Не так давно я посвятил очерк Гордону Миллсу – архитектору двух чудес света, чьи, придуманные им же, имена – Том Джонс и Энгельберт Хампердинк.
На тот момент это был второй в истории культурологии лонгрид о великом продюсере, который не дал ни одного интервью за сорок пять лет своей интенсивной жизни.
Первенство в этой максимально узкой, элитарной сфере принадлежит гениальному рок-хроникеру Джонни Рогану. В своем очерке он упоминает телефонный разговор между Хампердинком и Миллсом, где последний советует певцу исполнить какую-то песню поживее.
Расслабленность Хампа обманчива, в ней есть нечто от коварных диминуэндо Deep Purple периода Fireball. Его отрешенная манера совсем не похожа на хроническую беззаботность Дина Мартина или Перри Комо. Это прогулка одинокого денди в осенней аллее, сознающего, что за ним, соблюдая дистанцию, бесшумно тащится роллс-ройс с личным шофером.
Попробуем и мы в таком же режиме продолжить наш разговор.
Именно кантри вывело солиста не первой молодости в звезды первой величины в самое неподходящее для подобных чудес время.
Судите сами – шестьдесят седьмой год, «лето любви», хиппи, а тут человек с крашеными бакенбардами бармена тянет «отпусти ты меня, Христа ради» – please, release me, let me go по-ихнему.
Безупречная, по канонам взрослой поп-музыки, но порядком затертая к тому времени вещь умудрилась вытеснить с первого места Битлз.
Тремя годами ранее, на пике «британского вторжения», подобный финт удалось проделать только Дину Мартину, записав с оркестром и хором нафталин Everybody Loves Somebody, сочиненный для его друга Фрэнка в последние годы жизни И.В. Сталина.
Release Me так впечатлила Элвиса, что, исполняя её живьем в Лас-Вегасе, он дважды пропел второй куплет, забыв про третий, что зафиксировано на великой пластинке Elvis On Stage. Гению простительно.
Будучи саксофонистом, Хампердинк, собственно, как Синатра и Пресли, почти не сочинял собственных песен. Тем не менее, одна из них закрывает альбом, анализу которого и будут посвящены дальнейшие полсотни строк этого – сто двадцать какого-то эпизода «Бесполезных ископаемых».
Три важнейших для меня пластинки Хампердинка практически не содержат песен, написанных для него персональными авторами. По-моему, никто не пытался анализировать их содержание столь же серьезно, как принято это делать с продукцией его длинноволосых конкурентов. А между тем, говоря «важнейшие», мы имеем в виду такие этапы судьбы человека, как жизнь, любовь и смерть. Куда важнее. Какою бы шершавой ни была жизнь и любовь того периода, голос и песни Хампердинка делали обе иллюзии намного романтичнее, чем скудная фантазия граждан, подогретая алкоголем и скудным кинематографом.
После двух, как принято теперь такое называть, иконических альбомов, Хамп выпустил третий, в который не вошла ни одна композиция, предназначенная ему специально. После таких шедевров, как Last Waltz и Take My Heart, это был рискованный шаг и серьезная заявка на статус интерпретатора того, что уже широко известно, на повторение пройденного в эпоху фальшивой «новизны».
C моей, сугубо субъективной, точки зрения Man Without Love, Engelbert и After The Loving образуют нелинейную триаду в творчестве великого певца, не менее интересную, чем три дополнительных тома эпопеи «В поисках утраченного времени».
Среди парадоксов, сопутствующих карьере Хампердинка – слезы Джими Хендрикса, когда тот любовался его руладами из-за кулис на совместных гастролях в шестьдесят седьмом, и дуэт с языкатым Джином Симмонсом в двадцать первом веке. В активе у Хампа прекрасная «Песня о жизни» Пола Анки, с которой он проделал то же, что и его друг-конкурент Том Джонс с She's a Lady того же автора.
Но все это можно узнать и без нас – свидетелей того, что гораздо важнее, уходящей эпохи, когда фильм или песня становились фоном чьей-то неповторимой биографии.
За «Мэном» последовал четвертый диск. Всё в нем было на прежнем месте – бабочка, бакенбарды и песни, казалось бы, совсем неуместные в году Цеппелина и Вудстока. Тем не менее, захлопнув дверь одинокого жилища, его последний обитатель вспоминает о них – об этих историях любви, которой могло бы и не быть, если бы их пропел другой голос.
Точнее, они сами его находят – эти интонации и мелодии. Ибо природа не терпит пустоты, а природа одиночества и подавно.
Что касается After The Loving – альбома, подписанного просто «Энгельберт» в угоду моде на сокращения, – один факт первого исполнения Энгельбертом Can’t Smile Without You гарантирует этому диску одно из первых мест в пантеоне семидесятых.
Не «Секс Пистолс» ведь будет вспоминать нормальный человек, придуманный через пятнадцать лет перестроечными комсоргами.
Презентовав Can't Smile, Хамп сумел в обратном порядке проделать то, что ему, прирожденному алхимику звука и слова, удавалось в начале карьеры. Он трансмутировал взятую наугад мелодию в идеал.
Раньше он брал проверенные Nature Boy, From Here To Eternity или Wonderland By Night, отражая ими атаки молодежного безвкусия. А на сей раз песня-зародыш, с легкой руки мастера, стала сигнатурой двух ключевых фигур в битве за подлинные ценности. Can’t Smile заметили и записали Карен Карпентер и Barry Manilow.
«Возвращайтесь в кафе, красавчик» – говорит роковая красотка в венгерском детективе «Профессор преступного мира». Красота спасает миф.
👉 Бесполезные Ископаемые Графа Хортицы
Telegram I Дзен I «Бесполезные ископаемые» VК