" "Ресурсы человеческого организма практически неисчерпаемы", - считает человек, вскрывший более 10 тысяч трупов. Патологоанатом – профессия страшная и загадочная. Каждый день он имеет дело со смертью. Отделение патологической анатомии в чем-то напоминает загробный мир. Все подозревают о его существовании, но никто не возвращался оттуда живым. Секционный стол патологоанатома – это финал, это точка, это ужас. Может быть, поэтому об этой медицинской специальности чаще всего рассказывают анекдоты. Так легче защититься от страха...
- Я вырос в медицинской семье. Первое вскрытие увидел, когда мне не было еще и десяти лет. После гражданской войны отец заведовал сельской больницей. Мальчишки нашли закопанные винтовки с патронами, оставшиеся с Первой мировой. Отпилили у ружья ствол, забили порохом. Получился самопал. Один раз выстрелили - все нормально. А на второй раз заклепку вышибло, и одному парнишке она пробила голову. Отец производил вскрытие, а я за этим подглядывал в окно. Ну а потом началась война. На всю жизнь осталось в памяти: лежит этот солдат, рядом - его каска, а в ней - дымящиеся мозги. Отец оперировал раненых с первого дня войны. Вскоре я ему стал помогать. Так что когда я встал к секционному столу как патологоанатом, я уже был знаком со смертью. Но привыкнуть к смерти все равно нельзя. Ее можно научиться реально оценивать. Вообще, врач должен чувствовать боль человеческую. Если он не чувствует - значит, он уже не врач. И вместе с тем - должен мыслить рационально. Как найти выход. Как спасти здоровье или жизнь пациента.
- Я стараюсь не думать о смерти. Я исследую, почему она наступила, ведь человек еще мог бы жить. Самый точный и окончательный диагноз устанавливает патологоанатом. Любой врач ограничен в обследовании больного - он определяет болезнь с помощью осмотра, предварительных анализов, но не видит, что происходит с органами и тканями. Как говорится, не ошибается только один человек - патологоанатом. Опытный специалист может по одному только исследованному органу понять, что именно происходило в организме. По одной ткани - выявить целый ряд патологий. Каждая болезнь оставляет в организме свой отпечаток. И каждое лечение тоже. Мы можем после вскрытия и исследования сказать, какие травмы человек перенес, какие болезни, чем и как его лечили и, главное, - чем залечили. Все врачебные ошибки прекрасно видны.
- Я считаю, что лечащий врач должен обязательно присутствовать при вскрытии, чтобы понять, в чем он ошибся. Другое дело, что не все врачи хотят, чтобы мы разбирались. Многие хирурги чувствуют себя при этом очень неуютно. По закону родственники могут отказаться от вскрытия. И некоторые врачи, которые не уверены в том, что все сделали верно для спасения своего пациента, уговаривают их написать заявление о том, что они против вскрытия. Дескать, он и так намучился, зачем его еще резать... Бывает, что родственники приходят с вопросами: что случилось, почему он умер. Но я всегда отправляю их к лечащему врачу. Он ведь видел человека живым, наблюдал динамику болезни. И протокол вскрытия мы сразу родственникам не выдаем. Читать такое сразу же после смерти близкого - это малоприятно. А вообще я давно уже отсочувствовал родственникам. Я, конечно, разделяю их горе, соболезную... Но я понимаю, что должен довершить врачебный процесс и понять, можно было помочь или нельзя. Что было сделано не так, что было недоделано. - Случались ли конфликты с близкими умершего? - Ну, несколько таких случаев было. Например, умерла одна женщина. Мы изъяли ее мозг, потому что там была очень сложная патология, которую было нужно изучить. У мужа покойной было какое-то извращение психики. Он привез тело домой, расшил череп, обнаружил "недостачу" и устроил большой скандал. - Все-таки одно дело, когда вам на стол попадает совершенно незнакомый человек, другое, когда... - Вы хотите спросить, доводилось ли видеть покойника при жизни? Увы, да. Когда было безвыходное положение, мне приходилось несколько раз вскрывать своих друзей. У нас был один профессор, который скончался, и не было понятно от чего: от интоксикации или от метастазов. Я хорошо знал этого человека... Но это работа. Я осознаю, что делаю не зло, а благо тем, кто остался жить. - Медицина не может существовать без учебной практики. Откуда берутся те тела, на которых обучают студентов? - В основном это "безродные" трупы. Либо те, от кого отказались родственники, либо те, у кого родственников вообще нет. Кстати, существует миф, будто подвергнутых смертной казни отдавали для опытов. Это неправда, когда у нас была казнь, тела расстрелянных было положено кремировать. Но вообще раньше с этим было получше. Сейчас один труп приходится на несколько студенческих групп. Но все равно - это хорошая практика. К нам часто едут студенты из арабских стран, потому что у них запрещены все вскрытия, кроме судебно-медицинских. Они очень охотно идут ко мне на кафедру - это для них уникальная возможность препарировать мозг.
Смерть с моей точки зрения- это сложный биологический процесс. Жизненно важные центры прекращают работу. При этом сам организм продолжает жить какое-то время. Чем проще организация ткани, тем дольше она живет. Волосы, как известно, продолжают расти. Бывает так, что мозг уже отключен, но сердце еще работает. Но мозг уже через несколько часов утрачивает свою биологическую сущность. Сердце еще может биться, человек может даже дышать. Но живым его нельзя назвать. В моей отрасли - нейрохирургии - неизбежную смерть вызывает либо обширное разрушение полушарий, либо гибель стволовых отделов мозга. Сам мозг весит 1,4-1,6 килограмма. А ствол - всего 35-40 граммов. Но этот маленький участок отвечает за дыхание, работу сердца, давление сосудов. Как-то мне пришлось вскрывать супругу офицера милиции. Не знаю уж, что у нее случилось, ревность или что-то еще, но она приставила охотничье ружье к голове и выстрелила. Дробь пробила весь мозг. Но не задела стволового отдела. Она жила целую неделю. Еще один случай. Поступил к нам предприниматель, ставший жертвой какого-то передела в торговом бизнесе. Смотрим, а у него у внутреннего края глаза маленькая точка. Оказывается, ему через глаз какой-то спицей проткнули мозг насквозь. И ничего - целые сутки жил. В первые послевоенные годы мне приходилось видеть мозг, буквально нафаршированный осколками черепа. И человек с этим долго жил. Бывало, что самоубийц удавалось спасти. Если человек стрелял себе в висок и при этом не развилось кровотечение, то есть шанс его спасти. Правда, когда уже спустя какое-то время после травмы происходит вторичное кровоизлияние и стволовой отдел мозга перестает работать, тогда человек умирает.
Скажите: велик резерв у живого человека? - Знаете, боюсь это даже вслух говорить, но порой думаю - безграничен. Человек - необычайно живучее создание. И задача врача - помочь организму восстановиться, убрав болезнетворное начало. Очень много зависит от генетической предрасположенности. Есть люди, которым от природы заложена программа 80-летнего существования. Если эту программу не нарушать всякими внешними воздействиями и вредными привычками, то он свои 80 лет и проживет. Говорят, что наш запас порядка 130 лет.
Я немного суеверный человек. Считаю, что патологоанатому без нужды живыми пациентами интересоваться не нужно. Лучше к ним не подходить. Хотя иногда мне приходится участвовать в операциях. Ведь у меня огромный опыт, я больше видел, я лучше чувствую ткань. Меня приглашают хирурги как топографа-анатома. Во время сложных операций они у меня консультируются: "Что это такое? Могу ли я этот сосуд пережать или будут осложнения?" Хирургу легче - он со мной посоветовался и ответственность перевалилась на меня. А я возвращаюсь к себе и мучаюсь: выжил или не выжил больной. Потом звоню каждое утро и спрашиваю: "Как больной?" - Какое будущее у патологоанатомии? Могут ли человека заменить всевозможные томографы, компьютеры и т. д.? - Конечно, теперь есть потрясающие технологии. Создана, например, так называемая "сосудистая программа магнитно-резонансного исследования". Вы на снимке видите все сосуды со всеми изгибами, бляшками, аневризмами. Есть спиральный томограф, в котором магнит вращается, и получается полное представление об измененном органе. Все это совершенствуется с каждым годом. Но все равно - в ближайшие столетия патологоанатомические службы сохранятся. Всегда нужно будет "пощупать" ткань. Вскрытие нужно будет всегда. "