По страницам книги Николая Рубцова "Душа хранит". Фрагменты рукописи.
И вот написанные вольным белым стихом осенние этюды, полные грусти, светлой печали…
ОСЕННИЕ ЭТЮДЫ
1
Огонь в печи не спит,
Перекликаясь
С глухим дождем, струящимся по крыше…
А возле ветхой сказочной часовни
Стоит береза старая, как Русь, -
И вся она как огненная буря,
Когда по ветру вытянутся ветви
И зашумят, охваченные дрожью,
И листья долго валятся с ветвей,
Вокруг стола лужайку устилая…
Когда стихает яростная буря,
Сюда приходит девочка-малютка
И робко так садится на качели,
Закутываясь в бабушкину шаль.
Скрипят, скрипят под ветками качели,
И так шумит над девочкой береза
И так вздыхает горестно и страстно,
Как будто человеческою речью
Она желает что-то рассказать.
Они друг другу так необходимы!
Но я нарушил их уединенье,
Когда однажды шлялся по деревне
И вдруг спросил играючи: Шалунья!
О чем поешь?» Малютка отвернулась
И говорит: «я не пою, я плачу…»
Вокруг меня все стало так уныло!
Но в наши годы плакать невозможно,
И каждый раз, себя превозмогая,
Мы говорим: «Все будет хорошо».
Я позволю себе разорвать стихотворение (тут и есть разрыв и у Рубцова – конец первой главки)… Огонь перекликающийся с дождём, огненная буря сжигающая последние листья… Странное сочетание покоя и тревоги. И, наконец, девочка-малютка в сиротской бабушкиной шали… Плачущая девочка… О, слеза ребёнка!.. Но откуда, откуда это? Почему она плачет? Ведь в наши годы, в наше время всеобщего «движения вперёд», «прогресса», всего этого плакатного энтузиазма – плакать невозможно… Как невозможно же одному сидеть где-то в деревне, топить печку и даже «шляться по деревне»… И вот «себя превозмогая, мы говорим: «Все будет хорошо»… Всё хорошо, всё хорошо… О! Какая тоска и печаль…
Но вот, вроде бы, находится и дело от тоски и печали. От «безделья»…
2
И вот среди осеннего безлюдья
Раздался бодрый голос человека:
- Как много нынче клюквы на болоте!
- Как много нынче клюквы на болоте!
Во всех домах тотчас отозвалось…
От всех чудес всемирного потопа
Досталось нам безбрежное болото,
На сотни верст усыпанное клюквой,
Овеянное сказками и былью
Прошедших здесь крестьянских поколений…
Зовешь, зовешь… Никто не отзовется…
И вдруг уснет могучее сознанье,
И вдруг уснут мучительные страсти,
Исчезнет даже память о тебе.
И в этом сне картины нашей жизни,
Одна другой туманнее, толпятся,
Покрытые миражной поволокой
Безбрежной тишины и забытья.
Лишь глухо стонет дерево сухое…
«Как хорошо! - я думал. - Как прекрасно!
И вздрогнул вдруг, как будто пробудился,
Услышав странный посторонний звук.
Змея! Да, да! Болотная гадюка
За мной все это время наблюдала
И все ждала, шипя и извиваясь…
Мираж пропал. Я весь похолодел.
И прочь пошел, дрожа от омерзенья,
Но в этот миг, как туча над болотом
Взлетели с криком яростные птицы,
Они так низко начали кружиться
Над головой моею одинокой,
Что стало мне опять не по себе…
«С чего бы это птицы взбеленились? –
Подумал я, все больше беспокоясь. –
С чего бы змеи начали шипеть?»
И понял я, что это не случайно,
Что весь на свете ужас и отрава
Тебя тот час открыто окружают,
Когда увидят вдруг, что ты один.
Я понял это как предупрежденье:
Мол, хватит, хватит шляться по болоту!
Да, да, я понял их предупрежденье, -
Один за клюквой больше не пойду…
Проза жизни врывается в стихи: сбор ягод; ягоды – хоть какой-то для поэта заработок в деревне.
Болото, погружающее в сонный мираж «безбрежной тишины и забытья»… Забытье, в котором усыпает сознание, страсти и исечзает «даже память о тебе». И хорошо в этом забытьи, даже «прекрасно»…
И как грозное предупреждение – гадюка и яростный крик птиц… Предупреждение о чём? Об опасности одиночества, о том, что надо заниматься своим делом. Вновь здесь, появляется, как в первой главке словечко «шляться». Там шлялся по деревне и не понял, что девочка не поёт, а плачет, здесь шлялся по болоту и увидел гадюку…
И он понял предупреждение… Что он понял?
3
Прошел октябрь. Пустынно за овином.
Звенит снежок в траве обледенелой,
И глохнет жизнь под небом оловянным,
И лишь почтовый трактор хлопотливо
Туда-сюда мотается чуть свет.
И только я с поникшей головою,
Как выраженье осени живое,
Проникнутый тоской ее и дружбой,
По косогорам родины брожу.
И одного сильней всего желаю:
Чтоб в этот день осеннего распада
И в близкий день ревущей снежной бури
Всегда светила нам, не унывая,
Звезда труда, поэзии, покоя,
Чтоб и тогда она торжествовала,
Когда не будет памяти о нас…
Вы заметили: поэт уже не «шляется», а бродит. И в этом брожении уже не праздность, не прозаический сбор ягод, не болотный мираж, а поэтический труд, сродни молитвенному. И время, когда «исчезнет даже память о тебе», это уже не «безбрежная поволока забытья», а время когда всё равно будет торжествовать звезда труда, поэзии и покоя… Это желание поэта, его просьба, его стихи, его молитва… Молитва Николая Рубцова…
