Когда заканчиваются кислотные дожди, когда на место властителей встают каменные Колоссы — тогда ты начинаешь жить по-новому. Ты смотришь на всё совершенно другими глазами и мечтаешь если не о смерти, то о нормальном существовании.
Ветер сменяется жарким штилем, а затем идут эти адские дожди, разъедающие тело и сознание, разрывающие душу на части и оставляя лоскуты на небесном пути. Их подбирают дохлые псы и заглатывают ещё до того, как они растворятся в гнилой пасти. Иногда лоскуты вываливаются их вспоротых брюх и тогда душа имеет новый шанс.
Второе рождение, дарованное не то Богом, не то Дьяволом. И в этот момент ты собираешь нового себя, крадёшь эти жалкие лоскутки и «сшиваешь» новую оболочку, прячешься от кислотных дождей и не даёшь обнаружить себя. Стоит только захотеть, и твоему взору откроется совершенно новый мир. И этот мир будет иным, нежели тот, в котором ты жил до этого момента. Это сродни границе: вот он ты, на этой зелёной лужайке с вечно цветущими растениями и деревьями, но стоит сделать шаг, как ты оказываешься в пустыне, где раскалённый песок обжигает всего тебя, солнце выжигает на твоей коже своё имя. И когда ты, собравшись с собой, переборов себя, переступаешь третью границу, рубеж, то оказываешься в необъятном океане, прохладная вода которого успокаивает твоё сознание и израненное тело. Ты открываешься ему и становишься кем-то новым, таким непохожим на себя прошлого.
Собирая из лоскутов нового себя, ты перерождаешься в новом мире, с новыми порядками и новыми чувствами. Останутся прежние Колоссы, дожди и псы, но другой ты противостоишь им, как смог противостоять своей пустыне и своему морю. Ступая на новую старую землю, ты смотришь лишь вперёд и принимаешь для себя новую роль. Ты можешь стать трусом, а можешь стать охотником, иногда ты становишься защитником. Ты отдаёшь всего себя, без остатка, потому что тебе уже нечего терять.
Вставай же на защиту этого человечества, жалкого народа под гнетом Колоссов. Избавишь ли ты этот мир от них? Сможешь ли ты уничтожить хоть одного? Отпустят ли тебя дохлые псы, скрытые заботливыми руками Ноты от твоих глаз? Отпустит ли сама Нота, узнав, что ты так безжалостно возносишь её питомцев к Небесам или, может быть, свергаешь их в бурлящие пучины Ада? Стоит ли начинать борьбу, если не готов к последствиям? Они все будут пристально следить, из тени, из-за угла, вцепятся глазами и захотят если не сожрать, то хотя бы надкусить и сломить волю. Ты хочешь допустить это? Хочешь лишиться тела, что так долго и отчаянно собирал по крупицам на небесных ступенях, которые оскверняла Нота?
Поднимайся на ноги, дитя, бери в руки это оружие, что создано ангелами и демонами, разящее и одних, и других. Посмотри на себя… на это лицо, что обрело прежние черты. В них все сразу и, одновременно, никто, безликая маска сменяется миллиардами лиц, застывая раз за разом на одном новом старом лице. И когда эта маска вонзилась в лицо, впилась иглами в кожу, напиталась кровью, душа взрывается яркостью красок. Эта кожа, эти волосы и эти цвета принадлежат миру людей, миру, который нужно защищать. Нет больше ослепительной белизны души или непроглядной тьмы помыслов, есть обилие цветов, разгоняющее крутящихся под ногами псов. Лабрис в твоих руках покрыт письменами демонов и ангелов, он обжигает твои руки и заставляет их чернеть. Помыслы твои наполняет чернота и ты готовишься отдаться этому личному Аду, отвергая помощь Небес. Ты не отвергаешь темноту, потому что упасть для тебя куда проще, чем вознестись.
Нота ликует, она кричит и смеётся. И ты видишь, наконец, её там, чуть поодаль от себя. Она безобразна для всех, но великолепна для тебя. С твоих губ срывается: «Моя богиня». Неосознанно, словно кто-то говорит за тебя. Ты стоишь на этом рубеже ослепительного света и непроглядной тьмы и не делаешь ни шага ни вперёд, ни назад. И руки чернеют всё выше и выше, покрываются уродливой коркой ороговевшей сожжённой кожи, из которой сочится что-то прозрачное. Ты колеблешься, думаешь о достоинствах и недостатках, но потом сдаёшься. Ты не желаешь бороться с той тьмой, что внутри тебя.
Ты делаешь шаг к Ноте, она хохочет всё громче и громче. Душе даётся шанс, если она сильно этого хочет. Ей даётся время и ресурсы, но слишком часто она оступается. И сейчас, когда ты летишь вниз, когда ты кричишь в агонии из-за чёрного всепоглощающего огня, ты понимаешь, насколько твой выбор был неправильным. Твоя душа рвётся, тело сгорает, а швы на лоскутах расходятся.
Когда обугленное тело бьётся о скалы, тебя уже нет. Ты сгорел там, ещё в том огне наверху. Но ты ещё можешь услышать голос Ноты, но не можешь почувствовать, как нежно она касается вывернутой морды, не можешь увидеть, как любовно она оглаживает сломанные лапы и хвост. Лабрис пульсирует на навершии скалы и тонко звенит, зовёт тебя, но…
Ты потерял свой шанс, дитя. Теперь ты навсегда останешься в этой непроглядной тьме, будешь слышать, как звенит лабрис и как хохочет Нота.
Теперь ты заперт, а твоё тело — гнилая обугленная псина, так надёжно скрытая руками Ноты.
Но если ты снова соберёшь все лоскуты, сможешь ли вознестись?