В голове ватно и мешанно, над головой — оранжево. Жирные точки фонарей гудят, и вместе с ними гудела моя голова.
— Дим, может, послать его?
От метро я шёл молча, а она работала в режиме радио.
— Может, бросить всё-таки? — повторила Саша.
Я смотрел на неё изредка. Её воспаленные алкоголем глаза, скорее всего, не сомкнуться до самого утра, и всё это время она будет задавать мне, себе, кому бы то ни было вопросы, на которые никто, кроме неё, ответить не может.
— Саш, думаю, тебе хватит на сегодня пива, — я попытался отнять у неё бутылку, но не получилось.
— Мне Костя позвонил. Позвонил. Я так боялась этого звонка, сама ему не набирала всю неделю.
— Ты уже говорила это.
Перед отъездом в тур по двадцати городам Костя поссорился с Сашей, она вызвала меня запивать свои боли. И напились.
На улице — ночь. Холодать начало по-осеннему, хотя лето даже на календаре не началось ещё. Оранжевый свет нашёптывал тепло, но обманывал. Холод начал подбираться ко мне, как только почуял, что я трезвею.
— Он сказал, — не унималась Саша, — что его заставила позвонить Нина. Она дала ему свой телефон. Со своего ему звонить не хотелось. Не хотелось. А не денег не было.
— Это ты как поняла?
— Сам сказал. «Вот, у нас тур кончается, скоро увидимся же. Готовишься? Побрила заросли?»
— Он шутит.
— За две минуты успел довести меня. Какой же у него поганый язык! Там люди вокруг, а он... чёрт! Зачем мне нужно говорить, что вчера он спал в одной кровати с ней? «Очень плохо, что между нами постоянно ходил кот, мешал обнимать Нину».
— А вдруг Костя просто хочет, чтобы ты приревновала?
— Сказал, сегодня опять с ней будет спать. Кот не помешает. Квартира другая.
Саша курила. Раньше, когда я сам ещё не бросил, она хвасталась, что курит только на концертах.
— Костя просто устал, — успокаивал я Сашу. — Не знаю, может, у него крыша едет. У них же это последний тур. (После пяти лет безуспешного музыкального рейвования Костя принял решение (читай — перерезать себе горло) группу распустить, и по этому поводу пребывал в чёрной депрессии.)
Саша не слушала меня. Я замолчал.
Мы двигались вдоль дороги. Мимо нас редко проносились машины. Окраина города спала, и только полязгивали поезда, подходящие к недалеко расположенной железнодорожной станции. Подул ветер. С сухого асфальта поднялась туча пыли и пронеслась сквозь нас.
Хрипло и прерывисто завыл гудок. На середине дороги я увидел девушку в белом пуховике с розоватым оттенком. Она стояла, пошатываясь, перед капотом машины. Водитель сумел вовремя затормозить, но, остановившись, продолжал сигналить. Когда гудок стих, водитель сдал немного назад, объехал девушку и поехал дальше.
— Чуть не сбил, — заметил я. — И куда торопилась?
— На смерть, наверное. Что мне с Костей делать? Вот ты, как мужик, скажи мне.
— Как мужик, я бы вообще не хотел это обсуждать. Ну, обижаешься ты по делу. До сих пор не ушла, значит, не так ужасно вам и живется.
— А недавно он говорит: «Может, я на тебе жениться хочу?».
Мы приблизились к девушке. Она уже стояла недалеко от автобусной остановки на краю бордюра. Её трясло. Она — несуразно пухлая и маленькая. Я оглянулся, когда мы прошли мимо неё, и увидел детские глаза. Она плакала и странно смотрела на проезжающие машины.
Саша бросила пустую бутылку из-под пива в урну.
— На чём ты там остановилась? — спросил я у Саши.
— Недавно он встречался со своей бывшей. Причем сказал мне об этом, когда подвозил меня до работы. «Я, кстати, сейчас к Насте, вещи надо передать. Заодно посидим в кафешке, чай попьём».
— Ладно, Санёк. Ну, ты же не дура.
— Костя просто встретиться ходил. Она же — семь лет его жизни! Семь лет.
— Ну да. Семь лет, а ты – два.
Я снова оглянулся на девушку. В её сторону нёсся черный, похожий на катафалк, джип. Девушка наклонилась вперед, но тут же дёрнулась назад. Машина пролетела, едва не задев её. Летящий вслед за катафалком ветер распахнул пуховик девушки.
— Видела девку?
— Какую?
— Мы сейчас мимо остановки шли. Кажется, она хочет под машину прыгнуть.
— Да ладно? — Саша обернулась.
Девушка так же стояла, пошатываясь.
— Давай подойдем, — предложила Саша.
— Может, мне показалось. Глупо получится, если мы придем, а она автобус ждёт.
— Идём.
Мы вернулись на остановку и встали за спиной у девушки.
— Подожди, Саш. Автобус едет, вдруг она сядет сейчас. Может, пьяная, вот её и трясёт. Посмотрим, ладно?
Но в автобус девушка не зашла, и как только двери его закрылись, она повернулась к нам:
— Что, никогда труп не видели? Так будет вам!
Мы подхватили её и посадили на скамейку у остановки. Девушка перестала вырываться, но мы не отпускали её.
— Всё хорошо, — повторял я, — всё нормально. Всё будет хорошо, чего это вы.
— Нет, не будет, — она прятала лицо в истрёпанном вороте пуховика.
Девушка смотрела как будто через нас. На дорогу. Её светлые волосы с тёмными корнями были мокрыми и слиплись. Девушка едва проглатывала воздух и бормотала:
— Я… я-я-я… я… б-б-бе-бе-б... я.
Мы с Сашей переглянулись. Я перестал держать девушку:
— Как вас зовут?
— А… а-а… я… Ангелина.
— А я — Дима. Это вот Саша. Что же вы, с таким именем и на такое хотите подписаться.
— Оставьте… меня.
— Мы так просто вас не бросим.
— Я никому не нужна совсем!
— Как никому? — вмешалась Саша. — Мы вот, здесь, с вами.
Ангелина рванулась к дороге. С трудом мы усадили её обратно.
— Оставьте меня! Так будет лучше! Я не нужна никому такая!
— Если бы никому не нужны были бы, нас бы рядом не стояло, — говорил я, и теперь Ангелину мы с Сашей держали вдвоем. — Мы точно не отстанем от вас, понимаете. Нужна или не нужна — это как хотите, но мы никуда без вас теперь не пойдем.
Пускай ерунду говорил. Главное — говорить что-то, отвлечь её. Ангелина улыбнулась. Она поправила волосы, прилипшие ко лбу.
— Видите. Всё хорошо.
— Нет, не хорошо! — девушка опять зарыдала. — У меня никогда не будет хорошо. Я беременна!
— А вы говорили своему молодому человеку об этом? — спросила Саша.
— Ты хочешь, чтобы она опять бросилась? — посмотрел я на Сашу.
— Не, ну а что?
— Да! — выдавила Ангелина. — Я сказала ему. Он обозвал меня, сказал, что это не от него и уж лучше б я сдохла. Дайте мне, отпустите! Я хочу сдохнуть!
— Ангелин, у нас у всех случается. Вот у Саши тоже с мужиком фигня, но ничего. Под поезд не собирается.
— Да-а, и не соберусь никогда. Никогда. Надо мне…
— Правильно. Потому что есть выход. Есть люди вокруг. Сегодня ваши люди, Ангелин, это мы. Скажите, вам есть куда пойти? Далеко живете?
— Да, давай мы тебя проводим до дома! — твёрдо произнесла Саша.
— А назавтра проснётесь — будет по-другому. Не нужно рубить с плеча.
Ангелинины глаза тяжело посмотрели на меня, на Сашу. Саша обняла Ангелину.
Зазвонил мобильник. Ангелина достала его из кармана. «Намик» — отпечаталось на потёртом зелёном экране.
— Это друг! Самый хороший на свете друг, честно! — улыбалась Ангелина. — В обиду меня не даст! Алё!
Я слышал, как за спиной моей посапывал асфальт, по нему шуршали колеса. Когда проезжающие машины были совсем близко, мне казалось, будто они притормаживают около нас. Послышалось, как у железнодорожной платформы негромко, боязливо загудел поезд.
Я отпустил руку от Ангелины.
— Нет, Намик! — улыбка Ангелины сузилась. — А что, ну да, около железки. Они меня спасти хотят! Я не пьяная. Ты не понимаешь. Погоди, я тут решила, а они меня... хорошие люди. Да что ты орёшь-то? Нет, подожди, нет, не бросай трубку!
Над нами светили безразличные фонари. Ангелина выронила телефон и заплакала. Напротив неё встала Саша, а я нагнулся поднять мобильник. На экране опять — «Намик».
— Дайте! — всхлипнула Ангелина, вырвав у меня мобильник. — Намик, ну чего тебе ещё? У меня хорошо. Не нужно ничего! Нет!
Я оглянулся. На другой стороне дороги теперь стояла побитая красная шестёрка. В салоне двое. Сидевший за рулем человек змеино прохаживался по мне взглядом. Он держал трубку у уха. Я оглянулся на Ангелину, потом опять на него. По-хозяйски величаво-лениво он приподнял толстую руку от руля и властно, вопросительно взмахнул ею.
— Ну и что за дела? — я показал на Ангелину, потом поднял ладони и громко сказал. — Как будто я её держу!
— Пошли они, мы доведем её до дома, — отрезала Саша, потом она обратилась к Ангелине. — Хорош болтать. Хватит.
Сердце стучит. Ни одной машины, ни поездов, ни ветра. Только фонари светят. И красная шестёрка эта.
— Что делать будем, Дим?
Ангелина опять плакала, а Саша смотрела на меня выжидающе. Я глядел на другую сторону дороги. Ко мне бежал человек, сидевший до этого на пассажирском сиденье в шестёрке. Он приблизился вплотную и пошёл на меня:
— Тебе что? Чего надо?
Женский голос. Фонари — гудящие точки.
— Мне — ничего. Твоя подруга только что чуть под машину не сиганула, — ответил я.
— Что?
— Я её, по-твоему, обувать, что ли, собрался?
«Тук, тук», — дважды стукнул канализационный люк на дороге. Ангелина вскочила. Пуховик распахнулся вновь, стал виден выступающий живот.
Всё произошло слишком быстро. Я сказал Саше, что нам нужно уходить. Взял её под руку и потянул за собой.
— Э! — кричал парень вдогонку.
— Идём, идём, не оборачивайся, — говорил я Саше и силой тащил её за собой.
За спиной визжали колеса. Дважды хлопнула дверь. И снова визг. Мы почти бежали оттуда. Когда мы добрались до дома Саши, у неё зазвонил телефон, и она сбросила.
Я спросил её:
— Что ты думаешь?
— Не знаю.
У Саши опять зазвонил телефон.
— Кто это?
— Отец.
— Ты тогда иди, и я пойду?
Настойчиво звонил Сашин мобильник. Она ответила скороговоркой: «Сейчас иду, папуль», а потом обратилась ко мне:
— Мне пора.
Я пожал её холодную руку:
— Давай.
Я пошёл домой.
Мы никогда больше не говорили об Ангелине. Её как бы и не было. Мы её вытеснили. Ведь у нас другая жизнь. Своих забот много. Всегда что-то случается, хорошее, плохое — а мы-то тут при чём?..
Следующим вечером Костя вернулся домой. От Саши у Кости остался подарок, сделанный им же, на её день рождения — шахматы: она соглашалась играть с ним только ради того, чтобы он выигрывал. Все остальные Сашины вещи Костя вывез две недели спустя и молча отдал их в руки её отцу.