Корчагин переселяется из провинции в Москву: «Павел написал в ЦК письмо с просьбой помочь ему остаться жить в Москве... В ответ Моссовет дал ему комнату». Как не дать — аппаратчик, номенклатура! Болезнь его подкосила, а то бы дошёл до степеней известных — в ЦК осуждал бы троцкистов и врагов народа, подписывал бы расстрельные списки, а если пошёл бы по линии ЧК, то правил бы бал на Лубянке. Если Феликс Эдмундович был железный, то почему бы там не поработать и стальному Павлу Андреевичу?
Мечту же свою Корчагин раскрывает в беседе с матерью: «Нет, маманя, долго буржуй не продержится. Одна республика станет для всех людей, а вас, старушек да стариков, которые трудящиеся, — в Италию, страна такая тёплая над морем стоит. Поселим вас во дворцах буржуйских, и будете свои старые косточки на солнышке греть. А мы буржуя кончать в Америку поедем».
Тут, прямо скажем, мать помудрее сыночка оказалась: «Не дожить мне, сынок, до твоей сказки...»
Но сказка – ложь, да в ней намёк, добрым молодцам урок. Что же понял Корчагин в своей жизни? А вот что: «Жизнь прожита не так уж плохо. Но было немало и ошибок, сделанных по дури, по молодости». От него осталась ещё одна расхожая цитата: «Самое дорогое у человека — это жизнь. Она даётся ему один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, мог сказать: вся жизнь, все силы были отданы самому прекрасному в мире — борьбе за освобождение человечества».
Но Корчагин никогда не понял главного. Того, что понял другой человек, правда, не большевик, а философ Семён Франк.
«По замыслу утопизма разрушение старого мира должно быть только краткой подготовительной стадией, за которой последует уже чисто созидательное дело построения нового мира.
Но старый, исконный мир – мир грешный, неразумный и несовершенный – упорствует в своем бытии, сопротивляется своему разрушению. Это упорство представляется утопизму чем-то непонятным, неожиданным и противоестественным, ибо противоречит его представлению об относительно лёгкой возможности построить новый мир... Старый мир, несмотря на всю свою порочность и дряхлость, на все свое несовершенство, все же имеет некое сверхчеловеческое происхождение – и потому некую для утопизма неожиданную прочность, о которую разбивается всякая чисто человеческая воля.
Дело разрушения безнадёжно затягивается, и на этом пути утопизм роковым образом увлекается на путь беспощадного и все более универсального террора. Посвящая все свои силы бесконечной задаче обуздания, подавления, разрушения исконных основ мирового бытия, спасители мира становятся его заклятыми врагами и постепенно попадают под власть своего естественного водителя на этом пути – духа зла, ненависти, презрения к человеку. Богоборческая антропократия роковым образом вырождается в демонократию, которая ведёт не к спасению мира, а к его гибели…»
Именно этого никогда не понимали российские хунвейбины, многочисленные левинсоны и корчагины…
Ну а теперь, попытаемся нарисовать портрет Островского по его роману. Тут труднее всего отделить истину от лжи. Советские писатели лгали, как дышали, – свободно и искренне. С одной стороны Островский говорил: «Я никогда не думал быть писателем… Моя профессия — топить печки…» И он же: «Цель моей жизни – литература. Это роман, а не биография!» С одной стороны: «Я использовал право на вымысел…» С другой: «Я писал исключительно о фактах…» Чему верить? Островский уверял, что роман его – автобиография.
Это не так: дед и отец Островского служили в царской армии, а бабушка по отцовской линии, Степанида Гурковская, была дочерью священника. Родные сестры Островского Надежда и Екатерина учились в женском епархиальном училище. Сам Николай Островский был крещён, о чём есть запись в метричной книге. Интересно, что эту запись пыталась уничтожить сестра Екатерина в 1940 году. Социальный статус отца Николая Островского и факт крещения противоречили идеальной биографии писателя. Екатерина же Алексеевна была директором музея Н. Островского в Сочи с 1937 по 1965 годы.
А что ещё было вычеркнуто, уничтожено и затёрто? Увы, этого мы не узнаем никогда.
При этом сам Островский был достаточно образован: он окончил церковно-приходскую школу, после переезда в Шепетовку поступил в двухклассное городское училище. Потом, в 1920 году окончил Единую Трудовую школу-семилетку и поступил в Киевский электромеханический техникум железнодорожного транспорта. В 1927 году, уже тяжело больной, он учится на заочном отделении Коммунистического университета.
Участвовал ли Николай Островский в гражданской войне? Документального подтверждения нет. Только слова родственников. Строил ли Николай Островский лично узкоколейку в Боярке? Нет документов, которые бы об этом свидетельствовали. При этом в жизни Николая Островского был поступок, который долго скрывался. О нём знали только родные и «такая далёкая и такая близкая Люси».
Дело в том, что Островский лечился в санатории Бердянска. Там влюбился в дочь главного врача Люси Бернфус. Девушке он поверял свои переживания в письмах. «Я все время откладывал задуманное предприятие, которое заставило меня пролежать три месяца в борьбе со смертью. Я немного ошибся, на несколько миллиметров, и это стоило мне не один день адской, невыносимой, физической боли. Вздумал хлопнуть себе пулю, только не в лоб, а в грудь. Несмотря на то, что прострелил верхушку лёгкого, все-таки живу» Позже Люси Бернфус вспоминала: «Свою угрозу он осуществил в Киеве в конце 1922 года. Я получила известие от приятеля Коли о том, что он после попытки самоубийства лежит в киевской больнице…». Так что, отличить след бандитской пули от его собственной нам будет сложновато.
Да, это – одна из главных загадок. В чём причина неудавшегося самоубийства? В двадцать втором ему всего восемнадцать. Рискну предположить, что дело в женщине, ибо аскетизм Павки Корчагина несколько подозрителен. Но в остальном по книге Островского я нарисую его характер без труда. Помогут и воспоминания.
Окружающие говорят, что с детства Островский был одержим беспокойством. Сам себя называл «скажённым», «беспокойным», «бузотёром», человеком с невыносимым характером. Мать называла его — «заскочистым».
Но одновременно в нём от природы ощущалась способность к концентрации, которая свойственна лишь прирождённым миссионерам. «Я мог говорить три часа подряд, и слушали меня, не шелохнувшись…» «Он говорил безо всяких конспектов и записок». «Мне приходится всё делать в голове, целые главы, и потом уж диктовать. Только и спасает меня большая память». «Когда он диктует, кажется, что он читает книгу…» Это строки признаний автора и цитаты из воспоминаний о нём.
Итак, это честолюбивый человек, стремящийся быть во всем первым, решительный и энергичный. Заметны завышенное самомнение, нетерпимость к возражениям, эгоизм и надменность. Явное стремление к власти и популярности. Такие не принимают чужих советов, им не хватает рассудительности и осторожности. Островский азартен, причём то, что факт победы явно несоразмерен с потерями, его не волнует.
Он ни разу не задаёт вопроса о цене победы. Сколько это будет стоить – это не его вопрос. Умён ли он? Пожалуй, не очень... Однако, в нём сильно чувство собственной исключительности и пренебрежение к людям и, идя на поводу у эгоизма, он легко манипулирует людьми, требует подчинения и признания своих идей. При этом он готов пожертвовать своими интересами ради цели, разумеется, так, как он её понимает. На первый взгляд, его чувства и желания под контролем разума, он умеет противостоять соблазнам.
Впрочем, а соблазнам ли? В личных отношениях ощущается недостаток тепла и чувственности. В нём – необоснованные страхи, беспокойства, явные трудности с женщинами. Когда он пишет о реальных женщинах, сцены топорны, он даже не знает, что сказать. Почему? Трудности в выражении эмоций? Отсутствие чувствительности? Или комплекс? Я склонна предполагать последнее.
Заметны эмоциональная возбудимость и неустойчивость, частые смены настроений, нервное напряжение, импульсивность, раздражительность – это лейтмотив восприятия мира. Он не выносит рутину. Заносчив и самонадеян. Жаждет радикальных преобразований. Конфликтность, упрямство, неразумные поступки.
Как и его герой, Островский испытывал постоянную неудовлетворённость и действовал вопреки здравому смыслу. Предположу, что неудача на любовном фронте инспирировала его попытку самоубийства, и заставила искать самореализации на фронтах военных. Затем болезнь разом отсекает его от жизни. Слепота и каменеющие суставы сковывают его навсегда.
А в голове слепца бушует раскалённый вихрь безумной эпохи: как в тигле, плавятся былые события и давно умершие люди, смещаются дни и совмещаются образы. Вспомните: после детальных эпизодов жизни Корчагина, неожиданно свёртывая действие, он говорит: «Прошло два года…». «Два года повертелся Павка на этой работе…» «Уже год носился по стране Павел Корчагин…» Мгновенное и бесконечное сталкивается, смешивается во фразе, в абзаце и в главе.
Мышление его фрагментарно, он не аналитик, и, жизнь строится для него как бы из мозаичных эпизодов, внутри которых времени нет, и сама категория времени не нужна. Не нужно ему и пространство. Фадеев, кстати, писал Островскому, что в повести мало пространства. «Этого у тебя не хватает; порой кажется, что люди действуют в безвоздушном пространстве».
Точно. Он – полная, всецелая неисполнимая идея-утопия, заполнившая собой мирозданье.