Жизнь с эпилепсией: первый приступ за пять лет

Я была в офисе и возилась с графиком смен своих сотрудников, периодически посматривая на значок электронной почты - должна была прийти обратная связь от аудиторов, которые были в нашем доме заботы три дня подряд на прошлой неделе и перерыли даже те документы, которые ждут своей очереди, чтобы отправиться в архив. И вдруг я услышала громкое, зажатое и очень частое дыхание, которое совсем не похоже на естественное дыхание человека. "Ричард, эпилепсия, лестница" - подумала я, - "что же может пойти не так?" К счастью, Ричард стоял на большом расстоянии от ступенек, ведущих на первый этаж, но он уже потихоньку опускался на пол, из последних сил держась за перила, пока сознание его медленно покидало. Хотя присмотревшись я поняла, что специально за перила он всё-таки не старался удержаться, это его мышцы, как это часто случается во время приступа эпилепсии, буквально затвердели и с трудом удерживали вес его тела, которое продолжало медленно падать, уже с моей помощью. То есть я помогла сделать посадку наиболее мягкой, и с наибольшим расстоянием его головы от стены. А вот ступни ног немного ударялись об основания перил. Хорошо, что ковёр у нас мягкий. Я даже не обратила внимания, как, вылетая из офиса, автоматом нажала на кнопку старта секундомера, висевшего у меня на шее специально для таких случаев. Две минуты. Говорят, что слух – последнее чувство, которое перестаёт работать, и первое, что возвращается во время приступа эпилепсии, именно поэтому я не переставала звать Ричарда по имени и разговаривать с ним. Это, должно быть страшно, когда перестаёшь контролировать своё тело и каждая мышца в теле содрогается в конвульсиях из-за одновременной активации всех нейронов головного мозга. Хотя такая чушь, как "что же такое эпилепсия" в данный момент на ум не приходит, тем более что Ричард не может понять этот набор слов в силу своей необучаемости. И ложка в рот тоже чушь на самом деле. Своим языком подавиться нельзя, а вот зубы об ложку переломать можно. Три минуты. У меня в ногах лежал и бился в припадке обычно весёлый, болтливый Ричард, готовый на что угодно, лишь бы с ним сходили в кафе на кофе и печеньку. Моя ладонь лежала под его головой, когда глаза Ричарда так далеко закатывались, что было больно смотреть. Он лежал на полу на левом боку, да так неестественно, что казалось будто он вывихнул плечо. Одна рука болталась в воздухе над телом, другая - впереди него ударялась об пол. Четыре минуты. И вот сейчас началось то, чего каждый надеется избежать, когда находится рядом с человеком в припадке - губы Ричарда очень медленно начали менять цвет на более тёмный, почти фиолетовый. Обычно припадки Ричарда заканчиваются сами, он после них спит часа четыре, а потом как ни в чём не бывало продолжает заниматься своими делами - то есть нюхать любимые журналы, перекладывать пижамы из ящика на кровать и с кровати обратно в ящик, закрашивать свою чёрную доску мелками, и, конечно, потихоньку подходить к сотрудникам, заставляя их подпрыгивать от громких хлопков и реплик "Уху!" над ухом. Пять минут. Нет, приступ сам не закончится, так что быстро действуем по протоколу, звонок в скорую. Пока я объясняла сообразительному молодому человеку, что мне от него надо, на штанах Ричарда появилась моча, и её количество пребывало. Хорошо, что кроме меня никого не было в проходе у лестницы, всё-таки хочется сохранить его чувство собственного достоинства. А ещё это значит, что некоторые мышцы тела его очень даже расслабились. Мне даже показалось, что в глазах Ричарда на мгновение появилась осознанность. Но то ли мне действительно показалось, то ли нейронная активность снова взяла верх. В паузах в переговорах по телефону со службой скорой помощи я не переставала снова и снова повторять: "Ричард, всё в порядке, всё будет хорошо, держись, я с тобой, потерпи, скоро всё пройдёт". Шесть минут. Эпилептическая активность начала спадать. Он уже почти не двигаясь лежал на полу и только неравномерные подергивания живота выдавали тот факт, что приступ ещё продолжается. "Ричард, давай, возвращайся, я тут, с тобой". Молодой человек на другом конце линии попросил говорить ему, когда Ричард вдыхает, а когда выдыхает: "Вдох, выдох, вдох, выдох" - теперь повторяла я. Совсем неравномерное было дыхание, похожее на храп и кашель одновременно. Но постепенно оно перешло в спокойное дыхание спящего человека. Приступ закончился. Шесть минут, сорок девять секунд. Молодой человек из телефона сказал, что будет на проводе, пока не приедет машина скорой медицинской помощи. Мне нравится такая практика. Ещё раз проверили дыхание. Всё в порядке. Ричард попробовал пошевелиться, но у него не получилось. Было видно, что ему так неудобно лежать и он хотел перевернуться на другой бок. Но не смог. Поэтому просто закрыл глаза и ушёл в сон. В этот момент приехала машина скорой помощи. Я попрощалась и положила трубку. Парамедики теперь взялись за дело. Всю нужную информацию о Ричарде я им выдала сразу, благо не в первый раз: ФИО, дата рождения, факты о здоровье и болезнях Ричарда, и прямо скажем очевидную информацию о «на что сегодня жалуетесь». Ричард сам не смог бы ничего этого сказать. Во-первых, такая ерунда о самом себе его не интересует, во-вторых, он сейчас спит. Парамедики проверили жизненные показатели, остались не очень довольны. Но сказали, что пока понаблюдают, и если показатели не улучшатся, то заберут Ричарда в больницу. Я, конечно, включила весь свой профессионализм, но дала им понять, что ни за что не отпущу Ричарда в больницу. Он и так только что пережил первый за четыре года приступ эпилепсии, так Ричард ещё и аутист. И если что-то происходит вопреки задуманному или против его представлений о его распорядке дня, то он просто не поймёт и уровень тревоги дойдёт почти до паники, а уровень злости выйдет из берегов. И тогда не поздоровится медсёстрам в больнице. Потому что Ричард начнёт делать то, что пытается сделать спросонья сейчас: снять с себя все эти проводки и приборы, что парамедики не него закрепили и устроиться поудобнее. Но вдруг Ричард осознал, что он на полу и ему не удобно. Подняться у него сил не было. Ещё бы, мало кто в курсе, что человек, который только что пережил такой длинный приступ эпилепсии, чувствует себя так, будто только что пробежал десятикилометровый марафон без всякой физической подготовки. Парамедики помогли ему встать и дойти до кровати, а я тем времен схватила медицинские перчатки и специальный пакет для грязного белья (такой, который можно в стиральную машинку складывать с одеждой, а он там потом расклеивается без вреда для белья). Ричард ведь всё ещё был в обмоченных штанах. Когда есть опыт работы в этой сфере, умеешь переодевать человека в любом состоянии быстро и с минимальным дискомфортом для него. Впрочем, Ричард был рад чистой пижаме, это я поняла по крошечной и мимолётной улыбке в свой адрес, о пижамах мы любим говорить много и часто, а потом он всё-таки пошёл спать, только уже в свою удобную кровать. Это хорошо. Парамедики поговорили с лечащим врачом Ричарда по телефону, убедились, что жизненные показатели почти пришли в норму и велели нам взять анализ мочи, чтобы проверить, нет ли какой-нибудь инфекции, которая могла вызвать приступ. Парамедики ушли, Ричард медленно пришёл в себя часа через три. Но был непривычно тих и молчалив в тот день. Через день врач нам сказал, что у Ричарда нашли инфекцию и прописали антибиотики. И это, на самом деле было облегчением. Для нас это значило, что здоровье и состояние Ричарда не ухудшалось в целом, и лекарства для эпилепсии продолжают работать, просто инфекция таким образом дала о себе знать. Ричард ведь не умеет определять и выражать «больно» и «плохо». Он будет только злиться на себя и весь мир, что что-то не так, а что именно, и как именно — он не знает, и нам не скажет. Ну а мы тоже всего лишь люди, как бы мы не любили свою работу, а лёгкое недомогание только по одному виду человека определить не можем.