Сидит на кровати встрепанная, невыспанная.
"А что если, — говорит, — мы с тобою вымысел?
И города не существует, и этой комнаты.
А что если, — говорит, — мы давно покойники?
И нас засыпали снегом, весной нетающим
Жрецы деревянных богов с алтаря и с капища.
А что если умный железный корабль с пришельцами
Втянул нас в себя, как глупые вермишелины.
Наклеили нам имена на пробирки стиками,
А главной у них — хозяйка твоя квартирная
С двумя головами, с щупальцами, с тентаклями,
А мы не успели поехать с тобой в Италию,
Хотя и её, наверное, кто-то выдумал.
А что если мы вчера превратились в идолов?
Повесили бусы, поставили нас на солнышко,
А что если мы подменыши и подкормыши,
И звезды приходят ночью глодать нам косточки,
А мы каменеем, стоим, некрасиво корчимся.
И нет ни мечты, ни прощения, ни спасения.
А что если мы по весне не взошли посевами.
Не стали болотной клюковкой, не проклюнулись,
А что если нас горгульи забили клюшками,
Лежим на разбитых ступеньках, кричим по-чаячьи,
И люди проходят мимо, не замечают нас".
А он появляется раненой Сивкой-Буркою:
"Зачем заплетаешь слова и плюешься буквами?
Смотри — человечьи мы, теплые, настоящие.
Нам снятся живые сны. Мы храним их в ящиках.
Плетем треугольных ловцов, собираем перышки.
Какие же мы подменыши и подкормыши, когда мы в лесу у железки искали желуди.
Ты просто устала, неделя была тяжёлая.
Давай в воскресенье поедем и купим платьице".
Моргает единственным глазом и улыбается
(придумала же — вермишелины, макаронины),
и гладит её по хвосту четырьмя ладонями.