Вадикова макушка в который раз легонько ударилась о стекло. Водитель покосился на санитара и укоризненно поцокал языком.
— Третьи сутки пошли, сменить некому. Бардак, — буркнул Александрыч, взглянув на часы. — Только пришел, и уже…
— А пускай привыкает, — отозвался водитель. — Так, нам сюда? — асфальт перешел в проселочную дорогу, машина то и дело подпрыгивала на ямах и ухабах. Ряд столбов за окном сменился буйной зеленью.
— Ну и дебри… Я думал, тут поселок какой, — проворчал водитель, недовольно поглядывая на навигатор.
— Дом не прозевать бы, — добавил Александрыч.
— Ну зачем таких?..
— Отлично работает, не надо.
Придерживая Вадика за плечо, Александрыч указал на что-то впереди:
— Вон там кажется, видишь?
Явившись будто из ниоткуда, дорогу перекрыл кирпичный забор. Кованые ворота бесшумно распахнулись перед машиной с красным крестом, и водитель немедленно нажал на газ.
Едва стихло шуршание колес по гравию, Вадик проснулся и на автомате выскочил из машины. Провожаемые равнодушным взглядом охранника и подозрительными глазкáми видеокамер, они с Александрычем поспешили к дому, откуда доносилась приглушенная музыка и легкий гомон множества голосов. Задернутые наглухо занавески на ближайшем окне дрогнули, за ними мелькнуло смуглое лицо, но, как только Вадик встретился со взглядом темных глаз, оно исчезло.
На пороге дома нарисовалась высокая фигура. Кивнув в знак приветствия, парень крикнул что-то, обернувшись, и махнул рукой – мол, идемте за мной.
В прихожей обнаружилась небольшая толпа черноволосых людей, одетых ярко, по-праздничному. Все они были неуловимо друг на друга похожи, кудрявые, смуглые, с живыми блестящими глазами. И все они, раздраженно отметил Вадик, что-то бесконечно бормотали, поминутно бросая подозрительные взгляды на них с Александрычем.
Фельдшер тем временем не замечал всего этого: в отличие от Вадика, он только сегодня ступил на дежурство, и еще не успел обзавестись обостренным восприятием происходящего и мешками под глазами в качестве бонуса. Механически кивая расступавшимся людям, он добрался до лестницы и бодро поспешил наверх. Вадик тащился за ним, размышляя, что предпочел бы упасть где-нибудь по дороге и очнуться только тогда, когда появится работа: тащить, держать, грузить. Не хотелось смотреть, что там наверху.
Судя по косматым полупьяным личностям вокруг — ничего хорошего.
Парень, что встретил их, поднимался следом, и Вадик чувствовал затылком его недобрый взгляд. Почему недобрый — он даже сам себе объяснить не мог. Может быть, потому, что, если третьи сутки спать урывками, то не останется в мире ничего доброго?
— Так… Ясно. Вадим! Подай папку, будь добр. И ручку там поищи.
Выполнив указания, Вадик прислонился к стеночке. Сознание отказывалось принимать реальность: полутемную комнатушку, пропахшую кровью и не менее «приятной» органикой, труп, раскинувший конечности в разные стороны, огромное бурое пятно у самой головы… И десятка два мрачных лиц, столпившихся вокруг них с Александрычем.
«Цыгане», — всплыло в памяти нужное слово, и вместе с этим возник какой-то иррациональный страх и предчувствие, что сегодняшний вызов запомнится надолго.
Спать…Как же хочется спать. Пока Александрыч занимался трупом и записывал данные, Вадик почти задремал.
— Вылечите его. Вы же можете, — вернул его в реальность мрачный голос с едва заметным акцентом.
Читайте также: Мне одиннадцать, а папа ушел
Вадик покосился на полного длинноволосого мужчину с унизанными перстнями пальцами… Как там у них? Барон, точно. Черт бы их всех побрал…
— Вылечите его, — повторил тот, повелительно поведя кистью.
И вот тогда Вадик понял, что они попали.
Александрыч, чуть слышно чертыхнувшись, принялся что-то объяснять нахмурившемуся барону, но тот, судя по всему, не слышал его. Или не слушал, погруженный в свои размышления. Явно нервничая, он перебирал черные бусины четок и то и дело укоризненно качал головой.
С каждым сказанным словом Александрыча лицо его будто темнело от горя, и, в конце-концов он, решительно нахмурившись, выдал что-то совершенно несусветное, судя по резко побледневшему фельдшеру.
— Он мертв, понимаете? Ранение в голову — неизлечимо. Он умер примерно два часа назад, — спокойно повторил Александрыч, помахивая бланком перед носом барона.
— Послушай, прекрасный… Это брат мой. Родной брат. Его вылечишь — все тебе дам, что хочешь проси, барон не обманет.
Присутствующие одобрительным шепотом немедленно поддержали слова барона, а Вадик еле соображал от ужаса.
Путь к отступлению был отрезан парочкой амбалов у двери. На полу — труп с простреленной головой. В комнате — толпа невменяемых дикарей. И на все про все — пожилой фельдшер и студент-санитар.
— Слушайте барона, — внезапно наклонился к Вадику один из «охранников». — А не то… — не договорив, он легким движением руки по горлу пояснил свои слова.
Пауза затянулась. Александрыч продолжал что-то доказывать пребывающему в прострации барону, по десять раз повторял одно и то же, перечислял какие-то цифры, но в ответ слышал одно:
— Вылечите его. Брат это мой.
— Александрыч! Пойдем, что ли, за дефибриллятором, — вздохнул Вадик, и фельдшер глянул на него с таким откровенным ужасом в глазах, будто опасался, что безумие передалось воздушно-капельным путем.
— Нам надо сходить за прибором, чтобы помочь вашему брату, — как ни в чем не бывало сообщил Вадик барону.
— Один пойдет, один останется, — пробасил тот.
— Прибор тяжелый, мне одному не взять.
— Лачо, сходи с ним.
Делать нечего: проклиная все на свете, Вадик поплелся вниз, сопровождаемый тяжелой поступью шагов. Посыльный не отставал от него ни на шаг, видимо, подозревая, что тот может сбежать, бросив все. Ага, как же, и оставить Александрыча им на растерзание…
Провожаемый настороженным взглядом водителя, Вадик вытащил сумку с дефибриллятором и потащился обратно. Сумку почти сразу же бодро перехватил сопровождающий, тем самым окончательно отрезав возможный путь к отступлению: без прибора уехать было бы вообще немыслимо.
Александрыч уже не пытался ничего объяснить окружающим, молча наблюдая, как Вадик, присев на корточки, расстегивает сумку и вытаскивает оборудование.
— Может не сработать, — на всякий случай пробормотал он, подсоединяя провода.
Молчание было ему ответом, и, сильно сомневаясь, что его поняли, он на секунду поднял глаза на барона.
И в то же мгновение тот отшатнулся с диким воплем:
— Муло! Муло! — побледнев, он продолжал выкрикивать странные слова, сопровождая их судорожными жестами и размахивания четками перед собой. Вадик от неожиданности уселся на пол, позабыв и о трупе, и о приборе.
— Уходите! Прочь!...Муло… — дрожащими голосами принялись повторять окружающие. Прибор аккуратно поместили обратно в сумку, вручили окончательно обалдевшему Вадику и тот, краем уха слушая тихий мат Александрыча, почти скатился по лестнице, подталкиваемый едва ли не десятком рук.
Внизу раздался визг, мелькнули пестрые юбки, и Вадик чуть не навернулся на выброшенных под ноги бусинах.
— Да что за?.. — заорал он, вылетая из здания. — Заводи машину! — крикнул он водителю.
Испуганный ропот «Муло, муло… Прочь!…» звучал со всех сторон. На этот раз Александрыч вначале затолкал Вадика на переднее сиденье, потом запрыгнул сам.
— Гони быстрей, дурдом какой-то… Вадим, звони в полицию, — выдохнул он, зачем-то в пятый раз проверяя замок на двери. — Черт, думал, прикончат меня на месте, пока ты за прибором бегаешь… — отдышавшись, он промокнул лоб рукавом костюма и бессильно откинулся в кресле. — В отпуск, все в отпуск… Это ж невозможно.
— Как они нас только выпустили? — пробормотал Вадим, окончив переговоры с полицией. — Орали что-то…
— За вампира тебя приняли, — усмехнулся Александрыч. — Знаю я их эти штуки, рассказывал знакомый. Причем как они их выявляют, никто не разберет… Наверное, увидели что-то.
— За вампира? — водитель, рассмеявшись, покосился на бледного Вадика, и, заметив его выражение лица, захохотал еще громче. — А похож!
— Нашим расскажем, хоть посмеются, — слабо улыбнулся Александрыч, постепенно приходя в себя. — Надо ж, верно говорил, хорошо работает!