«Спора не было. Не о чем!
Один сказал: «Эта женщина — крутая. Она идёт напролом, прошибает лбом стену. Не верит, что стены существуют вообще — «Тормоза — для слабых!» Не боится выглядеть смешной. Отодвигает в стороны комплексы и потому, всегда выигрывает. Она намного привлекательнее другой. Той, что складнее фигурой. И симпатичнее — признаться! — на лицо. Но — красота, разве в лицах? — интерес вызывает не та. Млявая, серая, как ломбардная мышь. А резвая толстушка с актёрскими дарованиями и — ах, какими! — потенциалами».
Другая ответила: «А в чём красота? Притвориться поправдоподобнее? Объясни мне, неразумной, здесь — что красивого? Степень обмана, чем и является притворство, подтасовывание, выдавание чего-то за своё. Или эффект, произведённый ложью?.. И не «видеть стен» — когда это стало достоинством? Я помню — глупость это! Трата жизни и, таких нелишних сил, просто на свой каприз. Который — вот уж, чистая правда! — никогда не приводит к удовольствиям. Длительным. И тем, о каких не пожалеешь… Цель можно достигать и тихо. Без залихватских телодвижений. Без шашек — дымовых или кованных. Без визга, «за сценой». От описуительного восторга — «получилоооось! а, Харитонов!»… С — как там говорят? — «холодными руками, чистым сердцем»… И. Что ты там, про «ломбардную мышь»?..»
Один помолчал. Походил по кухне. Видно было, сказать хочет важное. Но не решается? Или аргументы закончились? Или, их и не было. А было одно желание. Уесть? Продавить свою извечную теорию? «Большого взрыва».
«Ругать не стану», — начал исподволь, деликатно, — «у той тоже есть достоинства. Но… Мне, лично, они не интересны. Меня заводит в женщине напор, властность и — в хорошем смысле — беспринципность».
Другая вскинула взгляд. Показалось, ей стало занятно происходящее. Ухмыльнулась, уголками губ. Едва заметно. Прибавила громкость, на пульте. Уставилась в новости. Ещё чуть и разговор умрёт.
Он потянулся корпусом. «Подгоняет сказанное. И старается сохранить status quo. Не растерять, совсем уж, позиций», — сопроводила мысленно увиденное, другая. И вслух, с растягом: «Она — хорошая актриса. Бесспорно… Колоритная… И знаешь. Если бы она играла в фильмах. Я, пожалуй, скинулась бы. И, вместо мороженного — двинула в киношку. С попкорном, наперевес... И, даже. Не пожалела бы. О выборе… Или, всё-таки, пожалела?..»
Один напрягся — она скользила по болезненному и оголённому. «Если сейчас скажет лишнее, ей Богу, обматерю», — успел договориться. С совестью.
«Я не только не стала бы с ней дружить. Я не стала бы с ней водку пить. «На поляне»… Степень допустимой вольности, для меня что-то, да значит. И граница, за которой мне не важны — ни цель, ни красОты идей, ни лихость «исполнения», ни весёлость компании. Ни «славная история завоеваний», ни «список почётных гостей». Она — эта граница — не эфемерна. Я ощущаю её, она давит мне на грудь. Когда подхожу слишком близко, дышать не даёт… А значит. Люди, пытающиеся двигать мои «границы допустимого» — в разные стороны, по своей прихоти, исходя из блажей и плохого воспитания. Мне чужды, по определению. И я — возможно — замечу их в городе. При встрече. И, даже, кивну головой. Но вероятность того, что пройду мимо. И не колыхнусь ни единым волоском на брови. Значительно выше!»
Повисло белое мареватое облачко. Так выглядит непонимание, между людьми. Женщина покинула кухонные пространства, мужчина остался досмотреть, про спорт.
Спора. Не было! Им давно не о чем было дискуссировать! Всё давно решилось, состоялось и даже успокоилось…
Вороны — на обнажённых берёзьих ветках, за окном — галдели наперебой. Вступали в мгновенные склоки, надрывали глотки, меняли хаотично места, теряли перья. Другой слышалось, в кажущемся слаженным хоре, заветное. «Тормоза — для слабых! Тормоза — для слабых. Тормозааааа…»