Недовольство политикой Александра I среди гвардейского офицерства росло. На одном из совещаний замышлялось создание "Отряда обречённых", который, подкараулив Императора в лесу на царскосельской дороге, должен был устроить засаду и убить царя. Всё продумано: маски, оружие. Даже то, что новая власть, чтобы погасить недовольство народа убийством, осудит и казнит исполнителей, открестившись, таким образом, от злодеяния. Этакая небольшая инсценировка с трупами.
Гвардия всё больше и больше выражала недоверие. Почему? Частичный ответ можно найти в письме князя Васильчикова, командира гвардейского корпуса: "Если Провидению угодно, чтобы война вспыхнула (предполагалось двинуть русские войска на усмирение революции на Апеннинском полуострове), мне кажется, нужно пустить в дело гвардию, а не держать её в резерве. Несколько хороших битв успокоят молодые головы и приучат их к строгой дисциплине, а когда кончится война, Государь может уменьшить численность гвардии и сохранить её в самом необходимом количестве, что было бы большим благом. [...] Мы слишком многочисленны - вот в чём большое зло, и вот почему войска производят революции"( Барятинский В. В. Царственный мистик. — М, 1913, С. 41.)
Армия в России была очень большой и требовала огромных материальных средств на своё содержание. В послевоенные годы начала широко воплощаться идея военных поселений: армию переводили на довольствие натурой за счёт труда самих солдат. Переход "на самоокупаемость" сулил экономию в миллионы рублей, необходимую после войны 1812-1815 годов, так как курс рубля упал до 20 копеек серебром за один ассигнационный рубль. Конечно, столь хорошую идею стали воплощать в жизнь по-русски — "со звероподобным рвением": хотели как лучше, а получилось то, что получилось.
С одной стороны, военные поселения облегчали существование дворян-помещиков, так как сводили рекрутчину до минимума, с другой стороны — варварская прямолинейность, с которой из казённого крестьянина делали солдата, привела к возмущениям в поселениях и негодующим разговорам в обществе. Да и элитное гвардейское офицерство никак не хотело мириться с уготованной участью: при расширении военных поселений надо было переезжать служить в медвежьи углы.
Пропасть между Императором и дворянской гвардией увеличилась. Но меры не принимались, так как при таком прозрачном "таинстве" обществ правительству и Императору было известно почти всё, что говорилось на собраниях. Александру доносили постоянно. Летом 1821 года обстоятельную записку составил Бенкендорф. Безрезультатно. Правда, в 1822 году запретили масонские ложи, но, кажется, сам Император не верил в действенность этого запрещения.
А в тайных обществах уже вовсю обсуждались планы действий. Одни говорили о конкретных сроках покушения на Императора; другие надеялись на естественную смерть монарха и, воспользовавшись моментом, захватили бы власть.
Александр I знал об этом. Когда ему принесли списки участников заговора, он, говорят, заплакал и, прикрыв глаза рукой, сказал: "Какие имена, Боже мой, какие имена!"
Неожиданная смерть Александра (ранее всех сроков, намечавшихся заговорщиками) спутала все карты. Мятежники оказались перед выбором: либо выступать немедленно, либо отложить это на долгие годы, а может — навсегда. В силу инерции приняли решение действовать. Всё происходившее вокруг говорило о неподготовленности: многие "активисты" прямо или косвенно дали понять о своём отказе; кто-то уехал из Петербурга. Но сила инерции, глупой и непродуманной, толкнула заговорщиков на площадь.
Не надо говорить: декабристы не прагматики и их заслуга просто в том, что они — первые. На самом деле, первый — не значит умный, так как умный человек поступает соответственно обстоятельствам. И это верно для всякого времени.
Разве не было видно, что те, старшие товарищи (двадцати-двадцатипятилетние в начале зарождения тайных обществ), уже наигрались в юношеский максимализм и переболели революционной горячкой? Разве не видно: Пестель разочаровался настолько, что хотел явиться с повинной; Лунин — озорник, балагур и философ — не принимал никакого участия в делах общества уже не один год; идеолог борьбы за отмену крепостного права Николай Тургенев второй год прекрасно жил за границей, не предпринимая никаких действий? Кто ушёл в счастливую семейную жизнь, кто поумнел, кому всё надоело.
Разве не видно было, что в "тайное общество" принимались люди случайные, некоторые не только за несколько недель, но даже за несколько дней до выступления. Причём принимали их всякими способами: от откровенных разговоров — до обмана, от убеждения — до запугивания.
В любом случае очевидно, что если отбросить личные устремления и надежды заговорщиков, то окажется, что они боролись не против господства своего класса, а только за изменение формы этого господства.