Собравшиеся, ожидая шербета со льдом и абрикосов в холодном ликере, разошлись по нескольким комнатам и заняли веранду. Шарлотта поймала Барри и предложила ему пройтись по саду. Сад губернатора славился арабскими фонтанами, построенными в двенадцатом веке и украшенными изразцами того же времени. Странные голубые и кремовые узоры сверкали под неровной завесой падающей воды. Апельсины светились в темноте, как фонари. Они прошли по одной из тенистых тропинок возле прудов с рыбой, и Шарлотта настояла на том, чтобы взять Барри под руку.
— Мисс Хотон вами страшно восхищается, — таков был ее первый залп.
— Мы вместе плыли из Портсмута, и это путешествие было не из приятных, — отстраненно ответил Барри. Он уже задумался, а разумно ли было позволять глупой девочке с хорошей фигурой увести его в стемневший сад.
— И вы ведь знаете, что я тоже.
Барри поклонился в ответ на комплимент, но ничего не сказал.
— Когда вы читали за леди Макбет, я сказала себе: это было потрясающе, как прекрасно вы понимаете нашего Шекспира! Дело не только в поэтическом экстазе. Вы знаете, так же, как он, что такое — желание власти. И что значит испытать крушение надежд… Барри почувствовал, что земля трескается у него под ногами. Шарлотта поспешно удалялась от наезженной дороги банальностей. Ее замечания, которые должны были относиться к прохладе фонтанов и красоте ночи, стремительно становились личными. Он попробовал уклониться.
— При этом я не имею понятия о том, что такое хладнокровное убийство. Или даже что такое — желать смерти человека, мисс Уолден. Я доктор. На мгновение она растерялась:
— Но вы поняли леди Макбет. Вы знаете, что такое быть женщиной.
На одно ужасное мгновение Барри почудилось, что кейптаунские сплетни о нем и его происхождении проследовали за ним на восток с непоколебимой уверенностью почтового голубя. Но Шарлотта Уолден без предисловий заговорила не о том, какого он пола, а о собственных чувствах:
— Вы должны понимать, что я чувствую — чего хочу больше всего на свете. Мне невыносимо быть девушкой и ждать, когда на самом деле я должна говорить.
Шекспировские героини очень любили поговорить. Облегчение, которое испытал Барри, отвлекло его. Он не заметил, что Шарлотта сильнее сжала его руку и явно что-то затевала. Он снова принял деловой тон:
— Я так хорошо понимаю шекспировских женщин, мисс Уолден, потому что эти роли были написаны для юношей. В те времена жизнь женщин была ограничена не меньше, чем сейчас. За исключением, я полагаю, высших классов, у которых свобода передвижения и возможности управлять своим имуществом всегда были существеннее.
— Я больше не могу терпеть. Простите мне мою откровенность, доктор Барри. Поцелуйте меня, умоляю.
Барри остановился как вкопанный под фиговым деревом. Шарлотта не видела его лица, потому что огни дома были за его спиной. Она подскочила к нему и схватила его холодные руки. С бесподобным присутствием духа доктор Джеймс Миранда Барри поднял ее настойчивые пальцы к губам и нежно перецеловал их. Потом он очень твердо сказал:
— Мы немедленно вернемся в дом, мисс Уолден, и присоединимся к собравшимся.
Шарлотта совершенно не понимала, победа это или поражение. Но она знала, что на Барри не действуют капризы и обиды. Она снова взяла его под руку, и они прошествовали обратно мимо бормочущих фонтанов.
— Вы ведь не скажете папе, о чем я вас попросила? — прошептала она, как школьница, нисколько не смущаясь, но не желая быть пойманной.
— Я не склонен к пересказу частных разговоров, — ледяным тоном ответил Барри, и этим Шарлотте пришлось довольствоваться.
Джеймс Миранда Барри отличался совершенно традиционным, мужским понятием о чести. Шарлотта Уолден была весьма хороша собой, пухленькая и розовая, с ямочками где следует. Барри продолжал любезничать с ней на людях, но приложил усилия к тому, чтобы никогда больше не оставаться с ней наедине на веранде и не принимать ее приглашений пройтись вдоль жасминовой рощи, полюбоваться на китайских карпов, плавающих в зеленой воде, и послушать пение фонтанов.