Лукаш уже второй месяц ухаживал за ребенком и девушкой. Приносил еду, чистое тряпье и питьевую воду. Он очень сильно удивился, когда Мария попросила его вместо ключевой воды из ручья приносить талый снег. Может быть этот факт и навел бы его на какие-то мысли, но он воспылал к ней давно позабытым чувством. Лукаш не мог представить себе до этого, что когда-нибудь забудь забудет свой дом, покойных жену и детей, но все вышло совсем по-другому.
Случилось это одним из долгих зимних вечеров, сочувствуя несчастной девушке с младенцем на руках, он отложил немного от своей вечерней пайки и тайком прокрался в комнатку, что была в дальнем конце монастыря.
Когда Лукаш зашел, Мария кормила ребенка грудью. Он было развернулся, чтобы уйти, но она остановила его: "Лукаш, останься пожалуйста. Малыш уже наелся". Мария положила его в колыбельку, но ее грудь по-прежнему оставалась обнаженной. Она посмотрела на него взглядом черных, неестественно черных, как ему показалось глаз. Девушка встала и выпрямилась, распустила длинные черные волосы и развязала сорочку, та, скользнув по стройному девичьему стану легко и неслышно сползла на пол, оставив ее совершенно нагой. Лукаш застыл, он понимал, что должен во что бы то ни стало устоять перед искушением, но уже семь лет монах не знал женщины.
"Лукаш, милый. Мне очень страшно одной, обними меня пожалуйста", - почти пропела она и смущенно опустила глаза в пол. Ее голос прозвучал в голове Лукаша сотней маленьких звонких колокольчиков, он понимал, что ему нужно бороться с соблазном, но не мог двинуться с места.
"Я, пожалуй пойду... Ты наверное не здорова..." процедил монах сквозь зубы, ловя себя на мысли, что сказал какую-то глупость. Она подняла глаза, легонько улыбнулась, обнажив зубы и сделала легкий шажок в направлении Лукаша.
Он не мог оторвать взгляд от ее, глубоких как бездонная тьма глаз. Все его естество трепетало и вскоре его охватило безудержное желание обладать ей. Лукаш не заметил, как хищно блеснули ее глаза, когда он рванул к ней и впился губами в ее набухшие груди.
Очнулся Лукаш только под утро, когда вышел из комнатки Марии. Чувствуя себя прекрасно, он легко и непринужденно проскользнул в кельи, пробираясь через спящих монахов и мечтательно упал на свою койку. Сон не шел к нему, вновь и вновь представлялось ему прекрасное тело девушки, ее длинные черные волосы, груди и бедра. Лукаш мечтал о том, чтобы скорее наступил вечер, тогда он опять придет к ней.
День прошел незаметно. Ощущая огромный прилив сил, он с легкостью работал топором, носил большие деревья, все было не по чем, как будто Лукаш был снова молод, а вся жизнь была впереди.
Этим вечером, он нетерпеливо дожидался, пока остальные уснут, а затем ушел к Марии. Он застал ее, как и в прошлый раз, за кормлением грудью. В этот раз она даже не посмотрела на него. "Можно я войду?" - прошептал он томным, дрожащим от нетерпения голосом. В ответ - тишина. Он подошел к столу и положил на него несколько кусочков осетрины и лепешку. "Вот, я тут принес...", - Лукаш почувствовал, что девушка не очень-то рада его видеть и тон его голоса сменился виноватый.
Мария уложила ребенка в постель, закутала в одеяльце и, наконец, посмотрела на Лукаша с каким-то немым укором. Нахмурилась, капризно скривила ротик, а затем повелительным тоном сказала ему, смотря прямо в глаза: "Я не хочу тебя больше видеть. Пусть кто-нибудь другой приносит еду".
Лукашу как будто забили длинный ледяной гвоздь в макушку, он стоял пораженный этими словами. Хотел что-то сказать, открыл рот да так и остался молча стоять на месте, не в силах вымолвить ни слова. Мария подошла к входной двери и открыла ее, как бы предлагая Лукашу выйти. Он мгновенно отошел от шока и быстро затараторил: "Мария, милая. Прости коль чего не так сделал, ты только скажи в чем повинен перед тобой?". Она посмотрела на него презрительно и кинула холодным как сталь голосом "Ты стар, из тебя получился плохой любовник."
Эти слова прошли ножом по чувствам Лукаша, но, на удивление вместо того, чтобы отсечь их и удалиться, он воспылал еще более сильным плотским чувством. "Не гони любимая! Проси, что хочешь? Все отдам за тебя и честь, и веру, и жизнь свою отдам".
Она медленно подняла на него свои черные глаза, смерила взглядом. На лице Марии появилась хищная улыбка, а голос немного смягчился: "Говорю же, не нужен ты мне. Разве что..., - она задумалась и не закончила фразу. Лукаш упал перед ней на колени и взмолился, - Верным слугой, рабом для тебя буду, только позволь быть при тебе, - она с удовольствием причмокнула и села на кровать, затем похлопала по матрасу рядом с собой приглашая Лукаша присесть".
То, что приказала сделать Мария было воистину ужасно. Он понимал, что если его поймают, то скорее всего выгонят тут же из монастыря, а при таких холодах ему вряд ли удастся выжить в лесу, но Лукаш уже принял решение, - он будет исполнять все, что она прикажет, а в замен будет обладать ей. Даже самые страшные муки ада не страшат его, только бы снова, хоть на краткий миг утонуть в этом глубоком море сладкого греха.
Мария приказала ему забрать с болот замерзший труп лошади, принести его на ручей, вверх по течению от монастыря, затем погрузить тушу в воду и накрыть плетеной клеткой, чтобы тушу не сожрали дикие звери. Лукаш так и поступил, а когда, спустя какое-то время заболели монахи, его уже не мучали угрызения совести. Эти раны его души излечивала Мария по ночам в своей маленькой комнатке на самом дальнем конце стены.
Последующие несколько недель прошли спокойно, Мария ни о чем его не просила, но и особо не разговаривала с ним. Когда он приходил вечером, она самозабвенно отдавалась ему и тут же засыпала.
В последнее время Лукаш сделался каким-то странным, раньше он за собой такого не замечал. Изменился: сторонился людей, последние несколько дней они его раздражали настолько сильно, что он наорал на одного из братьев, за то, что тот неправильно держал одно из бревен, из которых сооружали складское помещение. От яркого солнечного света у него начинала болеть голова. Все чаще Лукаш забирался в самые темные уголки обители, чтобы, не отвлекаясь на боль думать о ней.
Он облюбовал место в одном из узких высоких коридоров, где маленькие окошечки находились под самым потолком, а их сизый свет практически не попадал вниз. Ему казалось, как будто он нырнул в омут, на самом дне темно и холодно, а в верху свет, от которого начинается жуткая мигрень.
Там, внизу он был не один. Что-то касалось его, как будто слепец бережно и осторожно ощупывало каждый дюйм его тела. Это было ни с чем не сравнимое ощущение, тьма обволакивала его и поклонялась ему, холодная и пустая, она немедленно снимала головную боль, даруя свободу и непрерывное возбуждение, делилась с ним всеми своими секретами, поглощая сознание Лукаша, а он поглощал ее. Это было очень приятное и ни с чем не сравнимое чувство, он был избран.
Глава 8
За неделю перед тем, как заболели монахи настоятелю, снился странный сон. Как будто он, снова маленький мальчик и живет в отцовском имении. Его матушка уже который год тяжело больна, за ней ухаживают слуги и приходят, сменяя друг друга священники. Мальчишку к ней не пускают. Из комнаты периодически доносятся душераздирающие крики, слышится звон разбитой посуды.
По ночам страшнее всего, - кажется, что кто-то ходит по холодным и пустым коридорам большого двухэтажного имения, скрипит половицами и скребется в стены. Обняв золотой крестик, подаренный отцом, мальчик закутывается в одеяло с головой и начинает непрерывно молится.
Вот он слышит шаги рядом со своей кроватью и спрашивает прямо из-под одеяла: "Папа, это ты? - в ответ тишина, только тяжелое дыхание, прямо над ним, - Папа, ты меня пугаешь..." - всхлипывает он и весь съёживается.
Мальчик вдруг слышит пение своей матери, прямо над кроваткой:
Колода-дуда! Седа борода!
Ты где была? Коней пасла!
А где кони? Да в лес ушли!
А где тот лес? Да черви выточили.
.А где черви? Они в гору ушли...
А где та гора? Быки выкопали.
А где быки? В воду ушли...
А где вода? Гуси выпили.
А где гуси? В тростник ушли...
А где тростник? Девки выломали.
А где же девки? Замуж вышли...
А где ж мужья? Они померли.
(*Народная фольклорная песня)
Он откинул полог большого тяжелого одеяла, в надежде обнять матушку и видит перед собой как его мать, с распущенными грязными волосами сбившимися в клочья, в некогда белой сорочке с загнутыми в обратную сторону в локтях руками нависала над ним, удерживаемая какой-то непонятной силой. Лицо ее покрыто трупными пятнами, глаза закатились, а из рта с обкусанными до мяса губами стекает и падает, капля за каплей, черная маслянистая жидкость.
В это время в коридоре послышались шаги, к нему в комнату вбежал встревоженный отец. Мать согнула руки в другую сторону и неестественно запрокинула голову назад, как будто хотела посмотреть на вошедшего, раздался хруст ломающихся костей и рвущихся сухожилий.
Аббат проснулся в холодном поту, перекрестился и тут же, упав на колени перед алтарем, принялся за молитву.
Явившись вовремя к трапезному столу, он помолился вместе с братьями и благословил прием пищи. Ел он мало, что-то его очень сильно тревожило в последнее время. Каждой клеточкой своего тела он ощущал присутствие чего-то злого, здесь в святой обители, а с приходом той бедной женщины с маленьким ребенком это ощущение усилилось многократно.
Когда заболели монахи настоятель выявил симптомы и сделав правильный вывод отправил людей осмотреть верховья ручья, затем сам лично занялся приготовлением лекарств.
Хоть он был и стар, но все же не жаловался на наблюдательность и остроту ума, он уже давно подметил, что один из братьев - Лукаш посещает по ночам молчаливую девушку. Он не стал прерывать этих визитов, поскольку ей явно нужна была компания и медицинская помощь. Потому, очень хорошо, что многоопытный Лукаш присматривает за физическим состоянием ребенка и матери. Война многих оставила без крова, унесла огромное количество жизней и они - служители, должны как никто другой бороться за сохранение любой жизни. Он накажет его, но не очень уж строго и гораздо позже, когда девушка окрепнет и сможет сама покинуть обитель.
Лукаш очень сильно изменился за последние дни. Стал нелюдим и бледен лицом, ничего его больше не интересовало, даже самую тяжелую работу он выполнял с легкостью, как будто перекладывал гроздья винограда. Его вид очень тревожил настоятеля, что-то странное появилось в его взгляде, он с какой-то злой усмешкой смотрел на него и на братьев-монахов.
То, что произошло дальше Настоятель и представить себе не мог. Все началось той злополучной ночью, когда ему приснился очередной кошмар. Будто он все тот же маленький мальчик и у него умерла мама. К нему в комнату заходит отец, утешает его, ставит на стол баночку с черной мазью и просит натереться перед сном.
Мальчик, повинуясь отцу встает, развязывает бечеву и открывает маленький сосуд. Запускает туда пальцы и достает небольшое количество черной слизи, она дурно пахнет, очень похоже на протухшую кровь. Ему страшно, но он должен сделать так, как сказал его отец. Он начинает намазывать странной мазью шею и отчетливо понимает, - что-то непоправимое и страшное произошло в этот момент, оно уже у него за спиной, нависает над ним и обнажает клыки, готовится напасть.
Настоятель проснулся посреди ночи поджог лучину, запалил свечку и краем глаза, в узенькое маленькое окошко он увидел, как во дворе что-то происходит. Он выглянул и пред ним предстала следующая картина:
Брат Лукаш стоит на коленях перед телом младенца, который лежит прямо в снегу на окровавленной свитке. Монах нагибается над ребенком, по всей видимости оказывает помощь, подумалось ему.
Настоятель кинулся во двор, по пути разбудив монахов. Когда они добрались до ребенка, все было кончено. Лукаш стоял над разорванным в куски телом мальчика с окровавленным лицом и хохотал нечеловеческим, сатанинским смехом. Его немедленно связали и бросили в холодный монастырский подвал, закрыли тяжелую дверь и повесили замок.
Когда Марии сообщили страшную новость, она потеряла сознание и настоятель просидел с ней всю ночь до самого утра. Когда она проснулась, то ничего не помнила и спросила: "Где мой ребенок?"
Настоятель не знал, что ей ответить он внимательно посмотрел на нее и для уверенности спросил: "Ты что-нибудь помнишь из прошлой ночи?" она не ответила и стала раз за разом, переходя на крик, как заведенная спрашивать одно и то же: "Где мой ребенок?"
Настоятель обнял ее по-отечески и сказал, что они похоронили его под старым дубом на территории монастыря. Она закричала и забилась в истерике обливаясь слезами, царапая пальцами пол. Он пробовал остановить ее, но ничего не получалось, Мария согнулась и конвульсивно скребя по полу размозжила косточки пальцев до мяса. Наконец она ослабла и потеряла сознание.
Предстояло решить, что теперь делать с детоубийцей. Для начала следовало его допросить. Настоятель попросил пойти с собой нескольких добровольцев, но, шокированные произошедшим, пришли все.
Взяв факелы, монахи вошли в холодный и темный подвал. Лукаша не было видно, лабиринт узеньких арочных ходов петлял, уводя их все дальше. Наконец они нашли его в полутемной пустой комнатке. Сизый свет из маленького подвального окошка, расположенного под самым потолком, плотным пучком падал ровно в центр, ровно в то место, где лежал Лукаш. Он разорвал на себе одежду в клочья и катался по полу воя от боли и всхлипывая.
Его кожа потрескалась, а из образовавшихся ран сочилась ручейками темная кровь. Он замер, встал на четвереньки и выгнулся в спине, внимательно рассматривая процессию черными, абсолютно без белков, нечеловеческими глазами. Затем несколько раз произнес: "Тьма придет, боль успокоит, мясо сожрет, кости перемелет".
Как ни спрашивали Лукаша, больше ничего не добились. Настоятель, закрывая подвал на замок строго настрого предупредил, чтоб дверь никто не открывал и без него к Лукашу не ходил, даже не заговаривал.
На следующий же день снарядили двоих монахов и отправили с волом на санях в аббатство, с письмом от настоятеля.
Аббат заходил к Лукашу днем и вечером. Приносил хлеб и воду, но узник не притрагивался ни к чему. Его бока ввалилсь и сам он стал напоминать измученного тяжелой болезнью человека, похожего на высохший труп. Как-то, в одно из таких посещений Лукаш окликнул его и сказал: "Время пришло настоятель, зови братьев, хочу перед ними покаяться. Облегчить душу."
Монахи собрались у дверей, детоубийца лежал в маленьком пятачке света. Он осмотрел монахов, а затем стал дико кричать, как будто его раздирают на части, слышно было как рвутся хрящи и трещат кости, его кожа отходила пластами, как старая ветхая ткань, обнажая мышечные. Лукаш упал и покатился в темный угол комнаты. Наступила тишина, присутствующие застыли в ужасе.
Из центра комнаты послышалось тяжелое ровное дыхание, сначала монахи увидели силуэт. Лукаш поднялся на колени, затем встал полностью во весь рост. Раздалось шуршание и из-за спины у него показались два черных перепончатых крыла. Существо зарычало так, что содрогнулись стены, затем одним движением подскочило к ближайшему монаху и распороло ему брюхо от паха до ребер, несчастный упал, корчась от боли, а Лукаш, не обращая более никакого внимания на оцепеневших от ужаса служителей, принялся пожирать внутренности несчастного. Выбежавшие на божий свет монахи в ужасе забаррикадировали дверь в кладовые, заложив ее бревнами и битым кирпичом.
Страх поселился в обители, настоятель вместе с братьями оставили все работы и целыми днями совершали молитвы, а по ночам до ушей монахов доносился рык и тяжелая поступь глубоко в недрах монастыря.
Нужно было как можно скорее очистить оскверненную обитель. Если экспедиция дойдет вовремя, то по весне сюда прибудут высшие саны с хоругвями и совершат обряд очищения. А пока надлежало молиться.
Аббат не перестал навещал бедную девушку, он подолгу оставался с ней и пытался поговорить, принес переписанные святые тексты. Но Мария молчала и постоянно прятала от него взгляд. Как-то раз, читая священный текст, то-ли от стресса и усталости, то-ли уже возраст давал о себе знать, он задремал прямо на стульчике у кровати Марии, а когда проснулся, то не поверил своим глазам. На ложе лежала его мать, она смотрела не него осуждающе и хриплым болезненным голосом обвиняла его в том, что он ее бросил на смертном одре и уехал, в том что она умерла именно из-за него. Настоятель протер глаза и сонное видение рассеялось. Перед ним была всего лишь спящая измученная горем девушка с очередной искалеченной судьбой.
