Продолжаю свой рассказ. Предыдущие части (первая, вторая, третья).
Седой 60-ти летний Георгий получил от горожан почетное именование папаша – Папаша Георгий! – не только потому, что имел трех взрослых детей, и уже подрастали внук и внучка, но и, по-сути, за отеческую заботу о каждом своем «питомце» – любом растении, будь то пальма, куст смородины, роза или обыкновенный травянистый однолетник, оказавшемся в его садовом хозяйстве.
Конечно, Папаша Георгий выращивал их на продажу, и нет в окрестностях Старого города сада, да и, пожалуй, нет в Городе балкона, где бы не росло хотя бы одно выпестованное им растение.
Если же «питомец» начинал болеть, хиреть, увядать, то Георгий забирал его с торговой площадки и сажал в «госпитале» - собственном саду, находящимся рядом.
Понятно, что большая часть подлеченных в «госпитале» растений уже не возвращалась на продажу, и сад Георгия за многие годы превратился то ли в непроходимые джунгли, то ли филиал университетского ботанического сада. А может быть – одновременно и в то, и в другое.
Во всяком случае среди университетских ботаников жива легенда о найденной в его саду редчайшей и официально считающейся исчезнувшей сноудонской ястребинке. Правда это или домысел Папаша Георгий умалчивал, усмехаясь в седые усы, но в университетском гербарии присутствовал этот экзотический одуванчик с пометкой: «Случайная местная находка».
Перекресток на въезде в Город, где раскинул (нет возможности уже вспомнить когда!) свое хозяйство Георгий, сначала неформально приобрел у горожан имя Цветочный, а затем и решением муниципалитета ему официально определили это название.
Одиночество Георгия на перекрестке было относительно не долгим – еще до присвоения мэрией имени этому въезду в Город, старый дом-развалину напротив сада Папаши приобрела и быстро перестроила, открыв на первом этаже салон-парикмахерскую «Мой стиль», а на втором отделав для проживания квартиру, тогда еще тридцатилетняя Николь – плотная дама спортивного телосложения.
В парикмахерском деле Николь бралась, в отличие от разборчивых куафюрш центра Города, за любую работу, как она говорила, на голове клиента – стригла, укладывала, красила волосы, брови, усы и бороды, производила нехитрые косметические процедуры и прочее и прочее. Стиль выходящих из-под ее рук был действительно «ее стилем» - моложаво-спортивный, даже если клиентами были мужчина или дама в более, чем почтенном, возрасте. Что, в конце концов, и определило достаточный поток посетителей салона для того, чтобы его владелица не испытывала проблем с доходами.
Здесь никогда не переводились ученицы-помощницы, мечтающие, пройдя практику у востребованной хозяйки, когда-нибудь открыть свое собственное дело. Николь не отказывала им в приеме, выстраивая желающих в двух месячную очередь и отвечая на просьбы-претензии о кратности практики: «Сто лет назад ученики платили мастеру за его заботу о них, а я вам не только позволяю присутствовать при моем творчестве, но и плачу за помощь мне». Оплата, конечно, была минимально-условной, что ничуть не смущало хозяйку, считающей себя в праве давать любые поручения помощницам-ученицам – от уборки в салоне до помощи Папаше Георгию в поливе его оранжереи.
Георгий, конечно, тайком от Николь немного приплачивал девушкам за работу на него, но считал себя вправе - при остром желании - шлепнуть по заду или «по стариковски» прихватить за иное заинтересовавшее его место молодых аппетитных девиц. Как-то получалось так, что никто никогда не был в обиде или, как минимум, ее не высказывал.
Проделать такую шутку с хозяйкой салона Георгий попробовал только один раз – в самом начале их знакомства. Реакция Николь была быстрой, решительной и вполне отвечающей ее спортивному стилю. Папаше тогда пришлось на пару дней закрыть свою цветочную лавочку даже не из-за того, что он не был готов отвечать на вопросы любопытных клиентов о причине появления под глазом столь красочного «фонаря», но еще более Георгий не хотел войти в анналы истории Старого города подобным конфузом.
На особом положении на Перекрестке и у Николь, и у Георгия была Анастасия – скромная и в основном молчаливая русская девушка, несколько лет назад появившаяся в Городе, освоившаяся здесь, а затем родившая милую дочку, которую она одна и воспитывала.
Знающие всё обо всех горожане, используя нехитрые арифметические вычисления, определили, что зачатие ребенка произошло в туристический несезон, а это означало, что отцом девочки, с большой долей вероятности, был кто-то из местных жителей. Но кто – так понять и не удалось. И после того, как острота вопроса сошла на нет, Анастасия вписалась в местный ландшафт как «наша скромная русская, воспитывающая дочку».
Георгий даже в мыслях не мог себе представить Анастасию на месте учениц-помощниц Николь в его саду.
Делом Анастасии был маникюр, для которого Николь – всегда и во всем соблюдающая свой денежный интерес – предоставляла бесплатное рабочее место в своем помещении, объясняя это тем, что работа маникюрши расширяет спектр производимых салоном услуг.
Однако, на вопросы клиентов: «Как у Вас сделать руки?» - Николь передавала карточку с телефоном Анастасии и предложением договориться с мастером самостоятельно. А на идею одной из учениц начать предоставление услуг по педикюру, резко ответила, что подобное публичное, вызывающее, в ее мнению, брезгливость, мероприятие отобьет у нее всех посетителей салона.
Четвертым завсегдатаем Цветочного перекрестка был громадный добродушный черный бездомный пес, питающийся из двух мисок с каждой из сторон дороги – и в оранжерее Георгия, и у парикмахерской Николь. Даже весьма экономящая на всем Анастасия считала необходимым приносить из своего дома какое-нибудь собачье лакомство. Пес, лежа в течение дня то с одной стороны, то с другой Перекрестка, внимательно отслеживал клиентов как садовой торговли, так и куафюрного салона.
Каждое утро Папаша Георгий поливал оранжерею и сад, а Николь мыла громадные салонные окна. Она не доверяла эту работу помощницам, посылая в этот момент одну из них помогать с поливкой сада, а второй поручала подготавливать рабочее место парикмахера и инструменты.
Звонила или подъезжала на своей микромашине Анастасия, согласовывая график своей работы в течение дня.
Перед первым клиентом всегда оставалось время для утреннего кофе, которое Николь чудесно готовила, расставляя чашки для Георгия и себя на столике у входа в ее салон. И хотя она говорила, что этот чугунный столик с двумя стульчиками предназначался для ожидающих клиентов, но внутри себя она точно знала, что был он приобретен лишь ради этого кофейного получаса вдвоем с Папашей, когда они зачастую просто молча вдумчиво пили густо заваренный напиток.
А черный пес всегда ложился у их ног.
В этот день Анастасия, запарковавшись у салона, нетрадиционно, сделав себе кофе и прихватив из помещения мягкий пуфик, села за столик третьей.
- Что-то случилось? – одновременно спросили у нее оба.
- Дочка в первый раз спросила, где ее папа…
Николь и Георгий повернулись к молодой маме:
- Честно говоря, нас в свое время тоже очень интересовал этот вопрос, – Папаша попытался пошутить.
- Это было совершенно не важно даже и для меня. Я хотела ребенка и понимала, что мужа в Городе я не найду: курортники думают совсем об ином, а местные – никогда не женятся на приезжей.
Все молча согласились.
Анастасия помолчала и, внутренне собравшись, сказала:
- Он вчера умер…
Николь и Георгий изумленно не отводили от нее глаз – вчера, кроме старухи, державшей рыбную лавку в центре (ясно, что она в расчет принята быть не может), в Городе умер только один человек – преподаватель истории в местном университете Владис.
Даже в самых смелых предположениях горожане в своих догадках об отце дочки Анастасии никогда не имели его ввиду – все знали о его серьезных кардиологических проблемах в уже совсем немолодом возрасте: он был старше Георгия. Но не это сейчас было главным – факт признания говорил, мягко говоря, о не безразличии Анастасии к происходящему.
- И что теперь, вернее – как теперь?
- Никак, - пожала плечами Анастасия:
- Я никогда не обсуждала с ним наличие у меня дочки. И его сын (сын Владиса был, пожалуй, даже постарше Анастасии) ничего не знает и не узнает.
И помолчав:
- Да и отношений у нас не было. Мне надо было только зачать…
Изумление росло.
К Николь уже подъехал первый клиент, но она отмахнулась, указав ему место на диване в салоне.
- Он как-то помогал тебе?
- Не более, чем как женщине с ребенком с небольшими средствами. Он, скорее всего, считал, как и все остальные жители, что моя дочка от кого-либо другого в Старом городе – более молодого, что ли.
- Мы - прах земной. Человек, как трава, и дни его, как цветение полей, отцветут. И дух отлетит о него, и не станет его, и уже не узнает он селения своего, - неожиданно для самого себя привел по памяти Георгий слова псалма.
Он был знаком с Владисом и однажды подарил ему большой цветок для балкона, на что тот в ответ принес Георгию набор маленьких рюмочек для крепких напитков.
Папаша встал, принес рюмочки и налил всем местной водки.
Через два дня Георгий, зайдя на минуту на панихиду по старушке-рыбнице и отдав положенное ее памяти, пошел в храм, где отпевали Владиса, и сразу уперся в широкую спину своей соседки Николь.
- Анастасия тоже здесь, - она показала глазами на самый последний ряд присутствующих.
Сын и бывшая жена (Владис развелся много лет назад) были в первом ряду многочисленных пришедших попрощаться: профессоров университета, бывших и настоящих студентов – слишком многих Владис за свою преподавательскую жизнь выучил, - да и просто горожан, с подавляющим большинством которых, несмотря на свой непростой вспыльчивый характер, ушедший имел добрые отношения и с которыми много общался.
Прощание было искренним и неформальным…
Выйдя из храма вместе, Георгий и Николь сели выпить кофе в ближайшем баре.
- Тебе не кажется, что с нашим новым знанием даже не об отце девочки, а о обстоятельствах ее появления на свет, Цветочный перекресток приобрел какое-то новое то ли звучание, то ли окраску?
- Для нас?
- Да.
Было совершенно не важно, кто задал вопрос, кто его продолжил и кто согласился – оба думали одинаково.
- Ты имеешь ввиду, что теперь внутри себя ты становишься уже на Папашей, а Дедом Георгием, а я Бабушкой Николь? – улыбка вышла немного грустной.
И, допив кофе, пошли вдвоем по городским кривым улочкам, касаясь плечами там, где улицы были широки, и пропуская друг друга по-очереди в узких местах…