Медельин просыпается рано. В полвосьмого утра я уже спешил в самый центр города, на площадь Ботеро, куда должна была привезти меня маршрутка из аэропорта. Мой путь был проложен ровно там, где запрещал ходить американец. Я шел по проспекту и удивлялся тому, что в какую сторону не смотри — всегда увидишь склоны гор, по которым, подобно плющу, взбирались жилые массивы.
Я поднялся на пешеходный мост, пересек реку и спустился в квартал автомастерских. Большинство гаражей уже были открыты и возле них суетились механики. Замена покрышек, масел и прочие работы делались прямо под открытым небом. Мой взгляд падал то на старые американские фургоны с обнаженными внутренностями, то на маршрутки, стоявшие на домкратах. Из каждого гаража играла музыка, а улицу то тут, то там пересекали торговцы фруктами, толкавшие перед собой тележку, причем каждая из них была оборудована динамиками, из которых лились веселые колумбийские мотивы.
Машин и мотоциклов там было полно, а людей ещё больше. Они громко здоровались друг с другом и голоса переходили на крик, когда рядом заводился движок или компрессор. Всё вокруг оживало и просыпалось. Проходя сквозь этот гомон, я любовался доброй и экзотичной суетой, которой приветствовала меня утренняя Колумбия.
Вдруг я заметил, что перед некоторыми из ещё пока не открытых гаражей спят бездомные. Тут же я увидел, что среди людей, которые уже были на ногах, тоже есть бродяги. Один из них спросил у меня доллар. Я мотнул головой и пошел дальше по тротуару, но через несколько гаражей я пересёкся взглядом ещё с одним просыпающимся бомжом и он, ни секунды не мешкая, тоже попросил с меня денег.
Выйдя из района гаражей я вошел в квартал магазинов. Торговля в центре пробуждается позже, чем авторемонт, так что я шел по улице закрытых лавок, где тоже были бездомные, спящие на картонках у закрытых металлических штор. Двигался я быстро, но взгляд мой всё равно то и дело застывал на многочисленных калеках, тела которых были обезображены на разный лад: у одного вместо ступни был грязный обрубок, а у другого культя торчала из рваной засаленной рубахи. Сквозь дыры в одежде у них проглядывались шрамы или кожные болячки, зачастую испускающие слизь. Гомон стих, а запах бензина сменился на больное, подслащенное гнилью и усиленное жарой зловоние. На меня, шатаясь, двигался заспанный бродяга. Я посмотрел в его глаза, но глаз у него был всего один. На месте второго был кратер, из которого, по лишенному эмоций лицу, распространялись глубокие морщины.
Я вышел в тень линии метро, под которой торговцы напитками, жвачкой и прочей мелочевкой катали свои тележки. Ко мне подошел вполне здоровый молодой человек с грудным ребёнком на руках и предложил леденец за доллар, сказав печально, что он из Венесуэлы. Я отказался и пошел под железной дорогой в сторону станции Parque Berrio - туда, куда должна была привезти мне вчерашняя маршрутка. На подходе к ней музыкальных тележек-магазинов стало больше и к торговцам с попрошайками, то и дело окликавших меня, присоединились зазывалы открывающихся забегаловок. Площадь Ботеро была уже близко. Я шел к ней и прикидывал, сколько внимания было бы к иностранцу, неуверенно шагавшему дождливой ночью этой же дорогой, то и дело останавливающемуся возле закрытых
витрин, чтобы глянуть на карту в телефоне. В десяти шагах от площади я заметил юную мулатку, стоящую в тени телефонной будки. Я провёл взглядом по её длинным ногам в совсем уж коротких шортах, по обнаженной талии и по черным волосам повторяющим изгибы груди. Она заметила меня до того, как я добрался до её лица, и на секунду опустила свой взгляд, туда, где только что проскользнул мой. Когда я поравнялся с ней, она посмотрела прямо на меня:
— Quieres? — спросила она тихо, но очень отчетливо.
— No, gracias — ответил я и вышел на залитую солнцем площадь.
В восемь утра, в воскресенье, я стоял в самом центре Медельина и смотрел по
сторонам. Посреди площади Ботеро стоял полицейский пикап, пара туристов-азиатов фотографировалась возле забавных скульптур, а кроме них, лишь босяки да голодранцы. Я пошел на другую сторону площади надеясь, найти там другую публику.
Под козырьками домов стояли все те же торговцы с тележками, венесуэльцы с конфетами, а чуть поодаль, прямо под солнцем лежали бомжи, но кроме них там промышляли пышнотелые проститутки. Они сверкали своими внушительных размеров прелестями, стянутыми миниатюрными топами и юбками, подмигивали и звали уйти с собой. За пять минут я обошел квартал кругом. В его дальней части торговцев стало меньше, но вместо них появились крепкие парни в татуировках, дежурившие возле открытых дверей.
Я снова вышел на площадь. Ко мне опять подошел босой бродяга и спросил доллар. Я отказал и побрел обратно в квартал, где шла торговля. Красотка возле будки была похожа на цветок, проросший сквозь асфальт.
— Cuanto? — спросил я у неё. — Ochenta mil pesos.