«Мне по ранней дорожке до беззубой старушки...» - эта строчка из, пожалуй, одной из самых известных песен луганского рок-барда Вени Д’ркина «Кошка» стала для её автора пророческой. За свою недолгую, но очень яркую и плодотворную жизнь Александр Литвинов (а именно так по-настоящему зовут героя сегодняшней статьи) успел стать широко известным в неформальных кругах по всей стране. Он был «последним музыкантом, которого переписывали на кассетах» в тяжёлую для всего постсоветского пространства эпоху девяностых.
Чем уникально творчество Д’ркина? Заслуживают ли его песни того, чтобы любить и вспоминать их сейчас, спустя тридцать лет после их написания? На вкус и цвет, естественно, товарища нет, но по крайней мере вокруг Вени сложился сплочённый круг почитателей, которые занимаются проведением тематических мероприятий, направленных на сохранение памяти о нём, о его творческом наследии. Каждый год в разных городах проводятся «Д’рфесты», где влюблённые в творчество Вени люди поют его песни. Последний стихийно проходил 14 декабря в павильоне МЦД «Киевская». Фесты регулярно проводятся не только в Москве, но и в других городах, в том числе в рамках отдельной сцены на Грушинском фестивале. Я, как ценитель творчества Вени, тоже хочу внести свой вклад в его популяризацию этой статьёй.
Будучи продуктивным автором, Веня написал около трёхсот песен, большая часть которых сохранилась только на бутлегах, самопальных записях с квартирников. Можно сказать, что он просто не дожил до своей популярности, не успел прославиться и закрепиться на большой сцене. Но тем ценнее те крупицы, которые дошли до нас. В неразборчивых, захламлённых помехами и шумами записях есть своя особая эстетика приобщения к чему-то сакральному, недоступному простому слушателю, и, как мне кажется, вряд ли с чем-то можно сравнить ту радость, которую ты испытываешь, когда случайно находишь, например, редкую версию уже знакомой песни, о существовании которой ранее не подозревал.
Всего студийных альбомов у Александра Литвинова вышло два – «Крышкин дом» и «Всё будет хорошо». Первый – акустический, очень ровный и, пожалуй, исполняющий свою главную цель – не испортить песни и передать оригинальную Д’ркиновскую манеру исполнения, без какой-либо обработки. Второй – спорный, записанный в большой спешке под давлением студии и несущий в себе несколько очень сомнительных решений в плане звука, но ценный по крайней мере тем, что там есть песни, которые в других источниках найти довольно сложно.
Именно по этой причине разговор о творчестве Вени мы будем вести ориентируясь не по записям, а по хронологии написания текстов, представленной на его фан-сайте «drdom.ru». Дискуссии из серии «Что важнее - музыка или текст?», «Имеет ли в песенном творчестве значение текст?», «Считать ли песенную поэзию литературой?» никогда не утихают, и, на мой взгляд, очень сложно найти песенный текст, который при переносе на бумагу ничего не теряет. Среди текстов Д’ркина есть как достаточно сильные с поэтической точки зрения, так и не несущие большой литературной ценности. Но сейчас я не буду зацикливаться на голой критике, а скорее постараюсь проследить творческую эволюцию луганского барда, выделить уникальные черты, охарактеризовать лирического героя его песен начиная с самых ранних и заканчивая позднейшими.
Первый дошедший до нас текст датируется 1987-ым годом (Александру тогда было всего 17 лет). Он называется «Гусарский вальс» и представляет собой очень милую, абсолютно юношескую книжную зарисовку на тему гражданской войны.
«Ты помнишь, Александр, бал в доме у княгини?
Ты помнишь баронессу? Она была мила.
Горячими руками, пылая от камина,
Холодное шампанское в бокал она лила.
...
А вы же всё твердите, что мы живем красиво,
Что тратим наши силы на танцы и любовь.
Мы ж первыми вставали за матушку-Россию,
И первой в землю-матушку катилась наша кровь.
Ты помнишь, Александр, тот нелепый вечер,
Когда солдат заросший ворвался и сказал:
«Я — член военсовета, когда потухнут свечи,
Вы будете расстреляны, бал кончен, господа!...»»
В этом совсем ещё неосознанном тексте, абсолютно эклектичном и оторванном от жизни, видны те черты, которые Д’ркин впоследствии раскроет по полной в более поздних своих работах. Поражает, из какого великого множества культурных пластов Веня берёт вдохновение и как интерпретирует и изменяет их, пропуская через себя. Чем старше он становится, тем более это заметно и тем более многогранно раскрывается в текстах песен сам Веня. Ростки, заметные в «Гусарском вальсе», позже полноценно расцветут, например, в песнях «Светлейший князь», которая тоже подражает русскому романсу, но имеет при этом абсолютно ироничный оттенок, и «Я в коем веке помню вас», которая к эстетике балов, кавалеров и барышень примешивает чисто Д’ркинский оборот из сленга неформалов – «видавшие шузы» –, делая текст гораздо более узнаваемым, авторским. Характерным является и заигрывание Вени с иностранными языками, в данном случае – с французским.
Сохранившихся текстов 1988-го года достаточно много, в них часто мелькает лирика, посвящения друзьям, элементы «армейских баек» (ведь именно в этом году Александра забрали в армию), но я хочу обратить внимание на песню уже 1989-го года под названием «Горизонтальная». Это, пожалуй, одна из первых композиций, в которой Веня полноценно раскрывается как сатирик, впоследствии этакое беззлобное подтрунивание в сочетании с какой-то детской непосредственностью станет важным элементом его творчества.
«На улице солнце сменилось дождем
На улице ночь меняется днем
Какой-то дурак по росе босиком
А я валяюсь на диване
И пусть без ниппеля сигара
И с мешками под глазами
Я валяюсь на диване...»
Оцените, насколько сильно отличается от «Гусарского вальса» – за два года Д’ркин начал чувствовать себя в текстах гораздо свободнее, от напускного пафоса не осталось и следа, песня несёт в себе атмосферу приятного молодёжного пофигизма, лёгкого абсурда, расслабленности. В репертуаре Вени она сохранилась очень надолго, насколько я могу судить, наиболее долго из всех песен написанных до 1990-го года. Именно в этой песне Веня впервые проявляет себя в амплуа «добродушного шутника», которое в дальнейшем раскрывается в песнях «Шалабуда», «Мысли наркомана», «Бесогон» и т.д.
В 1990-ом году были написаны, например, очень Цоевский «Автовокзал» или пародийные «Коричневые розы», но наибольшее значение для понимания дальнейшего творчества Вени имеют такие тексты, как, например, «Матушка-игуменья», стоящий где-то на границе между народной сказкой и страшилкой, в которой Веня выступает и в роли рассказчика и в роли всех участников действия, манерой повествования подражая трубадурам. При всём при этом в «Матушке» уже довольно ярко проявляется характерная для него эклектика в виде мельника, курящего «Беломор»; лирическая меланхоличная зарисовка «Одиноким одиноко», в которой уже земетно умение Д’ркина работать с ассонансами («...и дорога не подруга, однонога, однорука…»); авторская интерпретация булгаковского сюжета «Маргарита» – на мой взгляд, один из самых сильных ранних текстов Д’ркина, чудесные строки «...Город крытый серебром, эх кабы серебро то пальцем тронуть...» или «...Ты одна среди звезд и огня скачешь вверх по дороге лунной...», прекрасно ложащиеся на очень приятную мелодию; милая, сказочная, сюрреалистичная «Девочка с флейтой», очень трагичная, рассказывающая нам об истинном человеческом одиночестве.
Для раннего творчества Вени особенно характерна отстранённость и опора на образные ряды, почерпнутые из абсолютно разных источников, их причудливый синтез. Д’ркин иногда становился «древнерусским трубадуром из девяностых», иногда версией Вертинского конца 20-го века. Но за маской шута и трубадура он скрывал очень тонкую, чувствительную натуру искреннего лирика. Его шуточные тексты часто кажутся одновременно отвлечёнными, как будто бы не воспринимающими предмет повествования всерьёз, и приземлёнными, говорящими о простых вещах простыми словами.
Например, в песне «Кто из нас остался в дураках», описывающей измену, отношение лирического героя к ситуации кажется предельно лёгким. Но далеко не в таких текстах проявляется настоящий Веня Д’ркин. Такие шутливые песенки скорее несут в себе попытку убежать от самого себя, успокоить, сказать «Случилась беда? А ну мне и всё равно!», хотя на самом деле совсем не всё равно. Именно поэтому Веня и любил примерять на себя маску этакого «грустного клоуна», выступать на концертах в гриме, подражая маскам итальянской комедии дель арте.
Именно с девяностого года Александр начинает раскрываться не только как сатирик и эклектик, но и как искренний трагик, постепенно в текстах становится всё меньше напускного и всё больше настоящего. Постепенно из всех несистематизированных источников своего вдохновения Веня выбирает наиболее близкие ему и начинает разрабатывать собственную образную систему. Чем искреннее становятся со временем тексты Вени, тем более они способны вызвать у слушателей сильный эмоциональный отклик. Д’ркин как будто бы всё больше и больше раскрывает слушателям свою душу, начинает «выглядывать» из-под своей маски, намекать что он не просто «клоун», а действительно тонкий и ранимый человек, но старающийся сохранять оптимизм вопреки всему.
В девяносто первом году появляется довольно большой массив текстов, ставших впоследствии для Литвинова знаковыми – фольклёрно-ориентированный «На Ивана Купала», в котором есть, например, отличные аллитерационные строки «...слышу голос сыча,значит чья-то сейчас загорится свеча...»; очень интересные в плане работы со звуком «Песенка маленького гоблина», где клич тех самых гоблинов изображается очень высоким пением в припеве и без него общий смысл текста размывается, и «Князь Чиппелин», ставший в итоге частью Вениной аудиосказки «Тае Зори», где напев «о-и-э-а» в куплете можно интерпретировать как слова «то ли это» и текст приобретёт дополнительный оттенок смысла:
«Князь Чипилин, великий сталкер черного неба,
То ли это
Убил дороги дремучей дремой,
То ли это
Ночь василиском обвила ноги,
То ли это
Кукушка снов сплела нити сказок…»
Со временем, прогрессируя как автор-текстовик, Веня всё больше и больше усложняет в своих текстах звукопись, прибегает к игре с произношением, часто совмещая это с различными реминисценциями.
В 92-ом году Веня начнёт выступать с различными музыкальными коллективами в институте, примерно же этим временем датированы его записи с группой «АЯ» – фактически единственная возможность представить как могли бы звучать песни Вени в полной авторской аранжировке и послушать некоторые его ранние вещи нигде более не встречающиеся. Рискну предположить, что именно из-за занятости этими проектами текстов за год было написано не так много, но зато среди них есть знаменитая песня «Бесимся», которая наравне с упомянутой мной в самом начале «Кошкой» ушла в народ и нередко популярна среди людей, абсолютно незнакомых с остальным творчеством Д’ркина. Именно с разбора текста «Бесимся» я и начну вторую часть текста, а пока что - до скорых встреч.
Григорий Гарин
