Я познакомился с неким Пашей. Паша узнал, что я журналист и пригласил меня в свою газету. Пашина газета обычный рекламный листок. Он хочет сделать её полноценной газетой. Хотя лично мне она кажется фанерным грузовиком на детской площадке.
Разговаривая со мной, Паша надувает шары. Шары взмывают над Пашейии лопаются, как пузыри. В его бурной, но бессвязной речи мелькают слова: «миллионы, дела, нужные связи, большие перспективы…» Я сижу и интуитивно чувствую, что за словами ничего не стоит. И его детский грузовик никуда не едет.
На восьми полосах его так называемой газеты сейчас одни объявления. Это безнадёжно. Но я всё -таки слушаю. Жена умоляла, чтобы я устроился, а Паша обещал заплатить. К тому же он хочет разбавить дурацкую рекламу серьёзными статьями, а это почти рыцарский поступок в наше время.
Паша сказал, что зарплата будет тридцать тысяч. Сегодня, когда журналистика в загоне, это всё же деньги. И я берусь.
Паша ничего не понимает в газетном деле. Он вчерашний таксист, который заработал на вторсырье. Паша всё время вызывает меня куда на разговор. Быстро говорит. Мне кажется он бредит. Перескакивая с одной темы на другую, он выстраивает передо мной Нью -Васюки. Я слышу: "там у меня строительный бизнес, здесь рыбная ловля...ещё я хочу разводить мотыля..."
Он хочет меня впечатлить, он думает, я послушаю его и куплюсь на это. А я думаю только как бы заплатить налоги этой бессовестной стране, которая ничего тебе не даёт, но зато если не дать ей, она пришлёт тебе домой приставов. Поэтому я сижу и слушаю Пашу.
Он все надувает шары, уже откровенно бредя: я сделаю шестнадцать полос! Ты будешь главным редактором! Я предоставляют тебе полную свободу! Я дам тебе процент от издания, когда мы начнём получать много! Я делаю вид, что верю. На самом деле, я понимаю, что платить он не собирается. И скорее всего условия договора будут рабскими. Так и выходит.
Как только я приступаю к работе, выясняется, что на производство шестнадцати полос денег у Паши нет, и он решает оставить всё те же восемь. Все мои дальнейшие героические усилия по сбору материалы тоже ни к чему не привели. В самой маленькой статье 12 тысяч знаков, а места в газете всего на три. Пашиной редакции - четырём усталым бесформенным женщинам, будто только что отработавшим двенадцатичасовую смену в прачечной, Пашины новшества нужны, как колхозному мерину гонки. Они образуют против меня центр сопротивления, не хуже, чем в оккупированном Париже. Чего у них не спросишь, на всё ответ -«нет». "Вы письмо написать можете?", спрашиваю я. «Нет». "Вы информационную поддержку обеспечить можете?" «Нет».
В конце концов, как я и думал, Паша отказывается платить мне за то, что я сделал, ведь материалы, сделанные для шестнадцати полос слишком большие и целиком не вошли.
Дальше я пытаюсь уговорить Пашу со мной расплатиться. «Так нельзя", говорю я. "Это вероломство. Ты обещал». Но на таких людей, как Паша, слова не действует. Паша - это черепаха, описанная Стейнбеком в его «Гроздьях гнева». Она ползёт, как танк, отгородившись от всех и тебя в том числе панцирем. Панцирь у Паши - это щит, но shit в английском понимании.
Я требую от Паши расписку. Он пишет. Но я впопыхах не замечаю, что он не указал свой паспорт и место жительства. Такую расписку суд не примет.
Я всё ещё надеюсь, что он расплатится. Но Паша сжимает кулаки, из которых попробуй –ка вытащить деньги!
И вот я думаю: сколько таких паш в стране, которые из почтового вагона делают сегодня королевские опочивальни?
Я вижу гору. На горе потухшая домна. В домне ужасный мальчик, который пытается из куска породы выплавить золото. Он мечтает купить на это золото весь мир. Но у него получится лишь гвоздь, которым он начертит однажды на стене своего дачного туалета: «Здесь был Паша». И всё.