Признавая то, что наше сердце разбито, будь то давным-давно или совсем недавно, оставляя наконец изнуряющие попытки склеить рассыпавшиеся куски и сделать вид, что все так и было – никаких трещин, никаких царапин, просто позволяя своему сердцу, своей душе быть разбитыми, ранеными, оцарапанными и кровоточащими, мы обретаем огромнейшую часть самих себя, которая больше не «отщеплена», не «отколота», не отделена от цельного живого организма, а, наоборот, интегрирована, восстановлена, придает ему полноту и целостность, дает много живой жизни и энергии, питает и, наконец, делает нас самыми настоящими, разными, неповторимыми, самими собой.
Признавая то, что наше сердце разбито, будь то давным-давно или совсем недавно, оставляя наконец изнуряющие попытки склеить рассыпавшиеся куски и сделать вид, что все так и было – никаких трещин, никаких царапин, просто позволяя своему сердцу, своей душе быть разбитыми, ранеными, оцарапанными и кровоточащими, мы обретаем огромнейшую часть самих себя, которая больше не «отщеплена», не «отколота», не отделена от цельного живого организма, а, наоборот, интегрирована, восстановлена, придает ему полноту и целостность, дает много живой жизни и энергии, питает и, наконец, делает нас самыми настоящими, разными, неповторимыми, самими собой.