Над стеной из снега и льда, к которой каждый сезон стекаются альпинисты со всего мира, чтобы попробовать свои силы, светило ярчайшее солнце.
С лагеря на 4400м были отчетливо видны люди, идущие в связках вверх, а также идущие вниз. Наверх, - быстрее, вниз, - медленнее.
С утра мы ходили прогуляться на морену, и наткнулись на останки людей и остатки снаряжения: изорванные клочья палатки рыжего цвета, вмёрзшие в лёд спальники, пуховки, ботинки, ледовый инструмент сплющенные или разодранные фляги. Не знаю, — покорёжило ли эти вещи в момент трагедии, (когда на плато «Сковорода», которое считалось ранее лавинобезопасным, в 90-м году, в результате землетрясения, сошла лавина, и погребла под собой сорок человек из разных стран), или может быть, раскрошило и разжевало их позже, — какое это теперь имеет значение. Кости мы собрали и положили под камень, навалив сверху тур.
Когда тучи немного закрывают солнце, мы обуваемся и идём в один из нижних лагерей, забрать Вещи Васиной группы и отнести их в «Кэмп уан».
Группа Василия спустилась как раз в день его рождения, и по этому поводу был дан концерт в трёх отделениях. В первом отделении я настроил поднятую по просьбе гида Дениса гитару, а в остальных двух мы пели песни, сидя в юрте, которая была своеобразной кают-компанией. Народу в тот вечер было достаточно много, испанцы, немцы, норвежцы и поляки.
Врача зовут Навруз. В один из вечеров, когда необходимо было осмотреть человека, которого спасатели тащили с высоты 6200, пригласили и меня. С тех пор каждые спасработы я беру рюкзак, куда кладу лекарства, ампулы, машинку для измерения давления, и сопровождаю доктора наверх. Но, как правило, если у человека ничего не сломано, то после сброса по высоте, состояние его нормализуется.
Если травма требует рентгена и серьёзного оперативного лечения, потерпевших спускают на лошади вниз. Но, как правило, нет таких ран, которые Навруз бы не смог залатать.
В этот вечер у нас плановая прогулка до трещин. Каждый раз мы уславливаемся по радиосвязи ждать под трещинами, и каждый раз скачем без кошек через эти самые трещины наверх, чтобы хоть чуть - чуть убить время ожидания. В этот раз были двое:- испанец и француз по имени Ив, с подозрением на отёк лёгких. Аксайские спасатели так быстро и аккуратно, как это было возможно доставили их вниз, где они оклемались, и проследовали к себе в лагеря, задержавшись, впрочем, в «Памир экспедишн», на ужин. Вроде живы-здоровы, есть в честь чего коку по имени Ислам, угостить гостей всяким вкусностями. Такие вот маленькие радости жизни.
На предполётном досмотре басков я теперь тоже присутствую, в качестве переводчика, (поскольку в школе и в академии учил испанский).
Спустился Карим, научил играть людей в покер, принёс мне книгу по философии, посидел три дня, и пошёл опять наверх. Приносил весточку от Рената. Говорит, что тот решил пересидеть на верхотуре максимальное количество дней. Не ради себя, ради эксперимента. Долго сидели в юрте-кухне. Кушали деликатесы Ислама, общались. Наутро мы с Азаматом таскали гравий, — ровняли пол в кают-компании и кухне.
Сверху спустили труп француза. Упал головой в трещину. С утра Серёга Шеховцев, ещё двое спасателей, и мы с доктором, выдвинулись на эвакуацию. У трещин тройка спасателей ушла наверх, а мы с Наврузом остались ждать на первых трещинах. Снизу собирался народ, присаживался на рюкзаки, одевал кошки, балагурил. Пока ещё было прохладно.
Тело спустили немного левее тропы, если стоять лицом к пику, спиной к лагерю. Те, кто нёс завёрнутое в медицинскую накидку и в палатку тело, отчалили вниз, а мы помогли затащить тело на ровную плоскость и остались вчетвером ждать вертолёт. Тут уж солнце опять стало поджаривать, и мы всерьёз опасались, как бы тело не испортилось.
Перед этим мы ходили с питерскими уважаемым людьми выкапывать вытаявшее тело, из числа погребённых в 90-м году под лавиной. Справились достаточно быстро, и это была для меня очень большая честь. Поразили меня найденные среди вещей погибших рюкзаки — абсолютно целёхонькие. Я делал в блокноте наброски спасателей, сидящих над трупом, завёрнутым в свою палатку, как в погребальный саван.
Когда Ми-8 приземлялся, с меня сдуло кепку и очки. У Серёги унесло перчатки. Загрузили тело в вертолётное чрево, и пошли в «Памирку», обедать. Француза, судя по документам, звали Мишель, фамилии не запомнил. Такие дела.
Где-то через месяц, мой брат — художник Михаил Поляков написал по моим эскизам картину «Эвакуация».