Рождественский фрагмент из не самой рождественской чешской книги: Зузана Брабцова «Вольеры» (Voliéry):
Рождественский Сочельник, 2011
На балконе я поднимаю с пола огромную тяжелую кастрюлю с картофельным салатом.
«Смерть — лишь фрагмент жизни нелегкой», — со вздохом цитирует мама своего любимого поэта<…>
Пальцы рвут подарочную бумагу; я замечаю, что с тыльной стороны ладони появились коричневые пятна, год назад их еще там не было. «А вы боитесь старости?» Свечи плачут, а в гнезде из елочных веток дрожит на крючочке легкий полый шар.
В этом шаре мы сидим за столом: сестра Надя, ее муж, племянница с недавно родившимся младенцем на руках (младенец орет, багряница запятнана вонью), мама и Алице.
Я все еще не могу поверить, что они сидят рядом со мной, что я могу до них дотронуться, обнять их. Колядка, тост — и вот мы уже с аппетитом разделываем гада, изящно свернувшегося спиралью на тарелках.
«Вольеры» увидели свет уже после смерти писательницы в 2016 году: незадолго до своей кончины Брабцова сдала рукопись в брненское издательство Druhé město.
До этого у Брабцовой вышел роман «Потолки» (Stropy), который в 2013 году получил «Магнезию литеру» (потолок — это именно то, что чаще всего видят пациенты психиатрических лечебниц). А «Потолкам» предшествовала длинная творческая пауза: в течение 12 лет у Брабцовой не выходило ни одной книги.
«Потолки», равно как и первые три (из пяти) романа Брабцовой, получили множество хвалебных критических отзывов. Среди этих книг особенно важным для истории чешской литературы стал «Год жемчужин» (Rok perel), первый лесбийский роман на чешском языке.
Но вернемся к «Вольерам», которые иллюстрируют новый тренд в чешской литературе последнего десятилетия — моду на фрагментарность, модернистское размытие романа в совокупность комментариев к современности (другой пример в этом ряду — книга Терезы Семотамовой «В шкафу», тоже отмеченная «Магнезией»). «Вольеры» сделаны как своего рода дневник, заметки о шатком мире, который утратил общий смысл.
Героиня «Вольеров», в отличие от героини Семотамовой, не прячется в шкафу, но все равно чувствует себя словно запертой в клетке, в своей собственной раковине, за пределами которой — чужой и непонятный мир. Ее заметки отчасти относятся к тому, что в этом мире происходит (смерть Вацлава Гавела, теракты в Париже, митинги протеста в России, история блокадницы, которую обвинили в краже трех пачек масла из супермаркета), отчасти — к собственной семье (отъезд дочери, старение матери, неожиданное исчезновение и столь же неожиданное появление Мелды, гражданского мужа и пражского бомжа). В этих записях реальность переплетается со снами и поэтическими образами, «язык улицы» переплавляется с метафорами, но все эти фантазии, взмыв вверх, бьются о клетку человеческого сознания.
Если вдруг захотите почитать эту книгу (она была в этом году переведена на английский, переводчик — Тереза Новицка), будьте готовы к тому, что, прежде чем наполнить вас чем-то новым, она высосет из вас все соки.