Лисицын полулежал в своем командирском кресле и смотрел наружу. Впереди, за лобовым стеклом кабины, открывался вид на стоянку. Вдалеке находились аэродромные постройки. А вблизи, всего в какой-то сотне метров от Боинга, заняли места пожарные машины и бронетранспортеры силовиков. Никаких действий они не предпринимали, однако были готовы в любой момент приступить к работе. Буде только приказ… Но приказ вряд ли поступит - бетонные плиты аэродрома под самолетом и вокруг него маслянисто блестели керосином по приказу террористов вылитым на них из нескольких топливозаправщиков.
Лисицын слышал носом, что пары топлива уже просачиваются внутрь кабины из салона за его спиной. Ему даже казалось, что еще чуть-чуть и это топливо начнет оседать на стеклах, а потом стекать вниз.
Изнутри и снаружи.
Баки Боинга, вверенного под командование Лисицыну, тоже были теперь заполнены под завязку.
Хоть прям сейчас в небо. Только немного пробежаться, разбрызгивая керосин колесами по бетону.
Однако. Однако…
Однажды Лисицын, уже будучи командиром судна, совершал посадку в дождь. Низкая облачность, влажный бетон, струйки воды на стеклах, достаточная видимость у земли, слабый боковой ветерок. Плюс исправная на двести процентов техника. Рядовая посадка, одним словом. Если не каждый день, то уж точно несколько раз за месяц… Вот только в последний момент, когда между выпущенными шасси и бетоном оставалось меньше метра боковой порыв ветра пихнул машину прочь с полосы. Совершеннейшая случайность. На ровном месте. Какие-то флюктуации в мировом воздушном океане… Но обошлось. Машина и экипаж отработали как надо… Лишь умерло несколько нервных клеток у Лисицына и больше ничего. Да еще в памяти остался невероятно длинный промежуток времени, за который он успел много о чем подумать и много с кем молча проститься.
Невероятно длинный промежуток времени.
Как сейчас.
Судя по всему, власти шли террористам на уступки и даже не пытались нарочно тянуть время. Так что дело, по мнению Лисицына, неспешно двигалось к развязке. Без штурма, без снотворных газов и без проникновения через корпус судна в мертвой зоне.
Террористы получат свои деньги и разрешат оставшимся пассажирам и экипажу покинуть самолет.
Надо ведь быть полным идиотом, чтобы отдать приказ о штурме, стоя по колено в керосине. Тем более не понимая, кто в салоне Боинга террорист, а кто просто мимо проходил.
Но Лисицын сомневался в способности силовиков задавить огонь в случае его возникновения из-за какой-нибудь искры. Пусть и неумышленной. Случайной. Как тот, совершенно непредсказуемый порыв ветра у земли.
Лисицын после приземления, фигурально выражаясь, постоянно держал пальцы скрещенными.
На удачу.
И как все долго тянется! Скорее бы почувствовать ногами надежную твердую землю, выдохнуть и попытаться выкинуть из памяти дурацкие пассажирские хлопанья в ладоши…
Лишь бы все обошлось...
Позади открылась дверь, и в кабину вошел его второй пилот Борзаков. Лисицын бросил взгляд на Борзакова и, вернувшись к пейзажу перед собой, спросил:
- И что там оказалось? Ерунда?
- Нет. У нас на самом деле новая проблема, - ответил второй пилот.
- Какая? – напрягся Лисицын, вновь повернувшись к Борзакову.
- Одной из пассажирок в экономе стало плохо.
- Ничего страшного. Скоро все закончится. Пусть немного потерпит.
- Она беременна. Говорит, на пятом месяце и что у нее от всей этой истории может случиться выкидыш. Вот прям сейчас.
Лисицын отстраненно отметил, что он с облечением выдохнул. Слегка удивился этому. Это ведь был тот самый резкий боковой порыв, которого он все время опасался.
Но выдохнул-то он с облегчением! Как гора с плеч свалилась – томительное ожидание закончилось. Теперь только вперед, уворачиваясь от летящих сверху кирпичей.
Только вперед!
- Нам только этого еще не хватало, - сказал на автомате Лисицын. - А что думает о происходящем ее муж?
- Она летит одна.
- Возраст?
- На вид - в районе сорока. Но, скорее всего, больше.
- Ей действительно плохо?
- Пока я с ней говорил, стало только хуже. Вся бледная. Держится за низ живота. Говорит, у нее все болит. Надежда ее перевела с помощью Семена в корму на свободные места и там сейчас всем рулит. А меня заслала взад к тебе. Сменить на посту. Ты ведь у нас, командир, как ни как, спец, уже принимавший роды.
- То были настоящие роды. На земле… На девятом месяце… Со спиртом и резиновыми перчатками… А сейчас вообще непонятно что, - поморщившись, выдал Лисицын. - У этой дуры когда-нибудь были в прошлом подобные проблемы?
- Не имею ни малейшего понятия. Я об этом у нее не спрашивал. Спешил к тебе.
- [Sensored]! Знала, что беременная, но полетела. Что ей так вдруг срочно понадобилось в Германии?
- Говорит, у нее там в универе учится сын. Хотела навестить его. Думала, все обойдется. Мол, срок не критичный для полетов. Да ты сам посуди, не будь всей сегодняшней мути, ничего такого не случилось бы.
- Дура баба! – снова ругнулся Лисицын. - Пассажиры как-нибудь отреагировали на вашу беготню?
- Вроде бы все спокойно, - ответил Борзаков. - Стюардессы старались не суетиться.
- Ладно, пойду посмотрю на эту вашу дуру, - сказал Лисицын и объявил своему второму пилоту: - Ты за главного. Доложи наружу о новых вводных. Пусть связываются с террористами и просят их досрочно разрешить выход нашей дуры.
- Принято, - отозвался Борзаков, опускаясь в кресло по правому борту.
Лисицын в свою очередь расстался с командирским местом и, сняв форменную куртку, вышел из кабины.
В салоне над рядами кресел висела тишина. На лицах пассажиров застыли маски напряженного ожидания. Но отупения, как опасался Лисицын в глазах пассажиров не было. К счастью, они еще не сильно устали сидеть. Помогло и то, что о своем превращении в заложников они узнали относительно недавно, а до этого могли свободно ходить по салону во время полета. Да и самих террористов пассажиры не видели. Может, некоторые пассажиры даже и не верили в теракт, полагая, что происходящее всего лишь "шутка" спецслужб.
Лисицын помыл руки в туалете и, закатав рукава рубашки, двинулся по проходу в корму самолета. На границе бизнес и эконом классов ему пришлось протискиваться мимо Дарьи, своей второй стюардессы. Кивнув в сторону хвоста, Лисицын спросил у нее:
- Как дела?
- Как сажа бела, - ответила стюардесса. - А что за бортом? Освобождать нас не собираются?
- Думаю, что нет, - успокаивающе ответил Лисицын.
Дарья вздохнула:
- Не хочется, чтобы тут всех поджарили. Вон сколько горючки вылили на бетон. Уже внутри самолета от керосина не продохнуть.
- Тебе только кажется. Если и пахнет, так совсем чуть-чуть, - попытался успокоить стюардессу Лисицын. - У нас все закрыто герметично. Лишь немного воздуха с керосином попало внутрь, когда выпускали заложников. И все.
Дарья в ответ недоверчиво хмыкнула и изобразила на лице стопроцентную веру в слова командира.
Оставив Дарью за спиной Лисицын продолжил свой путь в корму. В отличие от бизнес-класса, где ничего не происходила, здесь было довольно оживленно. Раскрасневшаяся Надежда Григорова и бледный, с какой-то нездоровой синевой на лице стюард Семен склонились над женщиной, лежавшей на палубе между туалетами. Голые мраморные ноги женщины были расставлены, верхняя одежда, то ли блузка, то ли платье, была задраны до груди. Голова безвольно откинулась.
Пахло скотобойней.
И никакого керосина.
В проходе перед собой, отметив, что пропустил самое интересное, Лисицын увидел поднос, на котором валялись окровавленные тряпки, куски ваты и бинтов. И что-то еще мясное, мало похожее на человеческого ребенка.
«Да и какой там может быть ребенок на пятом месяце!» - чертыхнулся про себя Лисицын.
Наденька Григорова заметила его появление и глазами указала на стюарда. Казалось, парень держится на одном автопилоте, еще немного и, подхваченный случайным порывом ветра, сам может завалиться без сознания рядом с пассажиркой.
- Командир, нам нужны еще бинты и вата, - сказала Григорова.
- Степан, метнись к Дашке, пусть она нам принесет чистый поднос с ватой… Ну и что она там еще найдет, - распорядился Лисицын, отметив краем глаза руки Григоровой, измазанные по локоть кровью. - Мы тут с Надеждой пока вдвоем побудем.
- Насколько все паршиво? - тихо спросил Лисицын, когда Степан отошел, а Надежда выпрямилась рядом с ним.
- Без пяти минут второй жмур в этом рейсе. Внутреннее кровотечение. Не очень сильное, чтобы все сразу вылилось, но... - ответила Григорова, покосившись вниз на пассажирку. - Одними тампонами кровь не остановим. Нужно переливание и стационар.
- Думаю, Борзаков в красках уже доложил ситуацию наружу, - сказал Лисицын. – Как только получим добро, сразу ее отсюда отправим.
- Короче, надежды мало, - бросила Григорова.
- У нас на борту вроде был врач, - заметил Лисицын. – Может…
- Была девчонка из какого-то меда, - перебила командира Надежда. - Но ее выпустили с первой партией.
- Жаль.
- Не бери в голову, командир. Никто голыми руками ей не поможет, потому что внутрь без специнструмента не залезешь. Я уж не говорю про переливание донорской крови...
На этих словах Надежды появилась Дарья с дополнительным перевязочным материалом. Григорова снова склонилась над женщиной, вытащила из нее большой сочащийся кровью тампон и плюхнула его на поднос.
- Подержи ей колени, - приказала Лисицыну Григорова.
Капитан нагнулся над женщиной и развел ей ноги. Надежда протянула руку к Дарье, та подала новый тампон, и уже его она ловко впихнула в тело пассажирки на место только что извлеченного.
- Как Степан? – спросил у Дарьи Лисицын, продолжая держать колени, с которых Надежда вытирала кровь.
- Я оставила его в бизнес-классе. Приходит в себя.
- А ты?
- Я - норм, - ответила стюардесса.
- Можешь отпускать, - сказала Надежда…