Сознание человека глубоко мифологизировано. Сознание человека укоренилось в инобытие, по слову Лосева. И дверь в инобытие это и есть миф. Но сознание живёт мифом.
На дворе стояло жаркое лето 1992 года. Я лежал на чердаке дачного дома и вчитывался в песенник конца 80-х. Строки стихов Визбора будоражили душу. Гитару я только начал осваивать и голос мой ещё не поломался, поэтому петь не получалось. Дома было фортепьяно, на котором можно было подобрать мелодию, чем я в учебное время и занимался. Мне представлялся глухой лес, сосны, и я сидящий с воображаемыми друзьями у костра. Обязательно с гитарой. И чтобы в меня были влюблены все девчонки.
Надо ещё сказать, что в оригинале я с авторской песней познакомился намного позже. Интернета не было, кассету с авторской песней надо было ещё достать. На плёнке, в отцовском магнитофоне были одни итальянцы и АББА.
Полежав на чердаке и вдоволь намечтавшись о походах, я прыгал на велосипед и укатывался в лес. В лесу было прохладнее, шумели сосны, под ногами бегали муравьи, но романтики никакой не наблюдалось. Однако, весь день без дела в лесу не просидишь. Приходилось возвращаться на прохладный чердак к подшивкам журналов «Пионер» и «Костёр». Там тоже были какие-то материалы про походы, которые меня затягивали.
Через несколько лет я закончил школу и поступил в техникум. В техникуме была туристическая секция, куда я записался, едва увидев фотографии на стенде. На дворе стоял 1995 год.
В первый поход выходного дня (ПВД) с двумя ночёвками меня собирали всем миром. Дядька презентовал ватный спальник и брезентовый рюкзак «колобок». Спальник был втиснут в рюкзак и на этом место в «колобке» закончилось. КЛМН я собрал на кухне, коврик мне выдали в секции.
Точка сбора у нас была на одной из пригородных платформ. Там я и стоял, ужасно волнуясь и наблюдая следующую картину: через забор, отделяющий платформу от внешнего мира, на железнодорожные пути перелетел огромный, (как мне показалось), рюкзачище. Потом через прутья деликатно на рюкзак перепорхнул матерчатый чехол с гитарой. Потом через забор буквально перелетел длинный парень в матросских чёрных штанах и брезентовой штормовке. Длинный напялил рюкзак в два приёма, продефилировал по путям в моём направлении, и стоя на рельсах, протянул снизу руку и представился – «Ноздря». Я втащил его на платформу. Нос у него и правда был выдающийся. Так мы познакомились с Димой.
По осени в турсекцию записывались в технаре, все, кому не лень. Девчонки, в поисках парней, парни в поисках тусовок и выпивки. Ну и небольшой процент странных ребят и романтиков.
Первый поход начался неожиданно громко. Из двадцати первокурсников, которые изъявили желание пойти в лес, до места старта доехали всего шестеро. Из нашей группы Паша Бублик и Санёк, из соседних – Надюха, Баранка, Сергейчик и я. Парни из нашей группы по дороге решили заехать к знакомым девчонкам, чтобы прихватить их с собой в лес. Появились они только в понедельник, уже на учёбе. Рассказывали, как искали своих зазноб а потом рубились с местными. И о них здесь достаточно.
Мы прошли маршем 30 км без перерыва и по темноте уже встали на бивак. В стёртых ногах романтики никакой не было, но у костра началась прекрасная мистерия. Пелись хором песни, плясались пляски. У Сергеева кто-то из завсегдатаев турсекции углядел на штанах дырку и многострадальные штаны во мгновение ока были разодраны на «кусочки от кумира». Так я познакомился с магическими ритуалами и превратился в подмастерье.
И вот когда, после того как палатки стояли, костёр горел, а макароны с тушёнкой были готовы… Вот тогда коллектив страших курсов начал петь. Очарование песен ушедшей эпохи, в которой никто из нас, кроме тренера не жил, обволакивало. Весь мир летел в труху, рушилось, дробясь на осколки государство, в котором мы родились, а у костра ещё был островок советского союза.
Песенки были неприхотливые, но ужасно уютные «Ты, да я, да мы с тобой», «Домбайский вальс». Это было великое счастье – находиться там у костра, петь в унисон с такими разными людьми. Сейчас. Когда я пишу эти строки, многих из этих ребят уже нет в живых, со многими потеряна связь, но, когда я беру инструмент и начинаю петь эти мелодии из детства, я как будто снова возвращаюсь в свою туристическую юность. И снова вокруг меня 15-летнего, в ночном осеннем лесу сидят такие близкие и далёкие товарищи.
У костра мелькали лица, рассказывались истории и анекдоты и продолжались песни. Коля устал и передал гитару Ноздре. Тот поиграл, поорал, и передал гитару мне. Мне подпевали и это было здорово. К понедельнику голос я сорвал.
Ночевали мы с однокурсником в низко расставленной «памирке» у Димы. Ночью Ноздря жёг в палатке сухой спирт, и поутру у всех были копчёные лица. Дима своим врачебным почерком написал мне кучу песен с аккордами, из числа спетых у костра. Разучил я их за неделю, а аккорды подобрал нормальные.
Вряд ли что-то могло заменить мне те осенние ночи у костра под гитарный перебор. И под слова песен я словно погружался в походный мир незнакомых мне людей. В мир брезентовых палаток и снаряжения, мир юности и силы который был соткан из в 60-е годы, когда сочинялись исполняемые песни. Эти чувства трудно передать словами, потому что в кругу малознакомых единомышленников вступает у костра в силу необъяснимая магия, поскольку сознание человека живёт мифом.