С утра мы побежали километр, - размяться до завтрака. Поначалу, то приближаясь к холму за деревней, то удаляясь от него по испещерённому трещинами пятаку, бывшему когда-то дном озера. Пряча голову под красным, в белую клеточку, платком, я полагал, что вот она, - пустыня, днём жаркая, вечером прохладная…
Пожив недельку в кампусе, что в 150-ти км на восток от деревни, я понял, что деревня находится в стороне от настоящей пустыни, где и солнце может прошибить и ветром ночью может сдуть. Прибежав, попили вдвоём матэ из одной стопки, скушали пирожков с корицей, которые напекла матушка Хикмата и Абду, и пошли будить Джарджура, в его дом.
На подъезде к городу Саддаду, который упоминается еще в библейских текстах, по радио заиграла песня «Хббейтак биль сайф», в исполнении Файруз. Дорога как будто замерла еще в утреннем холодке, но мы конечно знали, что скоро солнце выступит и начнёт светить на полную катушку, как раз на пути к Ас-Шайеру, где самая настоящая пустыня.
Пронзительное пение Файруз трогало самые потаённые нотки души и вдохновляло, и Абду с Джоном, — местных, и меня — не местного.
Приветливо бибикали встречные машины. Идущие на обгон махали нам рукой по окончании манёвра, мы махали рукой обгоняющим и обгоняемым нами. Ритм движения, начинающийся в утренней прохладе, и продолжающийся по дикой жаре, на пути к Тадмору замедлялся только к вечеру, до которого было еще далеко.
Абду сделал знак пристегнуться. Наш грузовик выехал на шоссе. Три светлых шлема постоянно укатывались с передней панели, и мы поочерёдно их поправляли. Через месяц покатушек в пустыню поправлял их я единолично, это превратилось в своеобразный ритуал.
У автозаправочной были посажены роскошные пальмы. В автомастерской окно в стене отсутствовало и через него был виден песок и синий трактор.
На траверсе сейсмоконторы БГП были сделаны 13 ворот в форме буквы «П», высотою два с половиной метра. Назначение их было то ли декоративное, то ли ритуальное. В районе дивизиона ПВО, танки на холме стояли на привычных местах. Локаторы исправно крутились. К КПП съезжались солдаты и офицеры на великах и мотоциклах.
Первая остановка — последняя рига. На объекте необходим защитный шлем, обувь и очки. Хотел бы я посмотреть на человека без обуви на раскалённом песке. Вдоль дороги бежал в пыли дядька в одних кальсонах. Невдалеке, соблюдая дистанцию, семенила за ним собака. Я их наблюдал тут уже неделю, Абдул же с Джоном наблюдали эту парочку уже полгода.
Я нацепил шлем и выскочил из душной кабины в жару. Началась загрузка нашей тарантайки.
Пока Абду не получил новёхонький песочный «Номекс», он таскал старую, видавшую виды, синюю униформу с эмблемой АэФПиСи. Точно такую же получил в деревне и я. Мы с Абдулом были синие, Джонни, -песочным. Потом Джон с Абдулом стали песочные, а синим остался я один.
Посередине дороги мы заехали в лагерь, где Хикматов знакомый из Ливана пригласил нас в инженерную столовую откушать. Пришлось в спешном порядке натянуть верх комбинезона на голый торс, поскольку мусульмане из Дейр-эс-Зора могли истолковать превратно появление в столовой голых по пояс людей, в месяц Рамадан.
Потом мы проехали стадо верблюдов, влекомых хозяевами-бедуинами по одному и тому же маршруту, и поорали на разные лады «Джяма-а-а-аль», и в тучах пыли, поднимаемой встречным служебным и военным траспортом поспешили на третью ригу, где довахтовывал наш знакомый доктор из Хомса.
Жена доктора, который учился в городе Ростове, была потомственная казачка, дети учились в России, поэтому к нам с Греком отношение было прямо-таки отеческое.
Прямоугольный контейнер с санузлом, кондёром и операционной, и тарелкой спутниковой обыкновенной, был типовым строением в этих местах (на АШ-поле). И только медицинская эмблема и высокий статус доктора заставляли служащих почтительно ходить мимо медкибитки. Единственный человек, который позволял себе не ходить в униформе, был, опять же доктор, или как его с трепетом величали местные «доктОр», с ударением на последнее «О». Там мы обычно пили чай-кофий, да рубились в нарды.
В регулярных теодолитчиках числился родственник Хкмата, -Хони, но поскольку они всегда были «в поле», я увидел его только в последний день смены и не признал, так он почернел под солнцем сирийской пустыни.