Петька кивнул головой, готовый сделать все, только бы Чувякин простил ему его страшную оплошность.
— А про того, голого, — перешел на шепот Чувякин, — говори, что он тебя душил, и ты его... обороняясь... Понял? По молодости твоих лет дадут срок, а там уж я тебя найду, вызволю как-нибудь. Мы с тобой еще погуляем, Петя-петущок. А ссучишься — каюк тебе!.. Понял?
И снова Петька кивнул головой.
— Ну, ступай домой и не дрейфь! — сказал Чувякин и слегка подтолкнул Петьку в спину. — Может, еще и обойдется у нас это дело!
Сказал и, не попрощавшись, быстро пошел по улице. Петька постоял и поплелся в другую сторону. Когда подошел к дому, причесал растрепавшиеся волосы на голове, подтянул брючный пояс, оправил майку и вдруг обнаружил, что в карманчике на груди нет его заводского пропуска.
«Пропал!» — подумал Петька.
Он открыл своим ключом входную дверь, снял в общей, прихожей туфли, в носках тихо прошел по коридору и скользнул в комнату, где спади отец и мать.
Мать лежала тихо, отец что-то невнятно бормотал во сне.
Мать заворочалась на постели, сказала плаксиво:
— Опять ночью шляешься! Пропасти на тебя нет, горе мое!
Отец тоже проснулся. Громко зевнув, проговорил с пьяненьким добродушием:
— Молодой, погулять охота.
Ох, как захотелось Петьке броситься к отцу, найти его жесткую руку, прижаться к ней щекой, сказать:
— Батя, я сейчас человека убил! Что делать?
Но отец еще раз зевнул — аппетитно, с хрустом, пробормотал уже совсем сонно:
— Ложись, непутевый, завтра на работу идти!
Ощупью добрался Петька до своей кровати, свалился на постель, как был одетый, и впился зубами в подушку, чтобы не разрыдаться взахлеб на всю квартиру.
Взяли его на следующий день перед обеденным перерывом. В цех прибежала Лена, секретарь директора, — гордый, маленький носишко, прическа модная, шлемом, с зачесами на уши,— выкрикнула:
— Горохова к директору! Сию же минуту! — и исчезла.
С поразившим его самого спокойствием Петька не спеша вытер паклей руки, пригладил волосы и поднялся по лестнице на третий этаж в контору.
Лена уже сидела на своем месте в приемной за большим, громоздким — министру впору — письменным столом, такая гордая и недоступная, что казалась не живой и к тому же довольно симпатичной девушкой, а хорошенькой заводной куколкой с пружинным механизмом.
— Иди! — сказала она величественно, показав Петьке на дверь в директорский кабинет. Но вдруг какая-то пружина внутри у куколки сломалась, и она прибавила, улыбаясь сочувственно, по-девчоночьи сгорая от любопытства:
— Наверное, натворил что-нибудь? Будет тебе сейчас!
Петька взялся за дверную ручку, тихо отворил обшитую клеенкой дверь, вошел в кабинет и остановился на пороге. Директор говорил по телефону, сидя за своим столом, куда более скромным, чем стол его секретарши, а на диванчике спиной к Петьке сидели и разговаривали двое: незнакомый в синем бостоновом пиджаке, седой, стриженный ежиком, и Вася Жихарев, секретарь заводского комсомола.
Седой сказал:
— Ну и что же он вообще-то представляет из себя?
Вася Жихарев торопливо ответил:
— Да так... ничего парень как парень! По линии союзной, общественной — пассивный. Мы его исключили за неуплату взносов. Так что, собственно, ничего такого конкретного не могу вам сказать о нем.
— С глаз долой — из сердца вон! — жестко усмехнулся седой с ежиком.
Директор кончил разговор, положил трубку и сказал:
— Вот вам ваш Горохов! Пришел.
Седой с ежиком обернулся, внимательно оглядел Петьку с головы До ног, поднялся, подошел, достал из кармана красную книжечку, показал Петьке, сказал:
— Вы Горохов Петр Степанович?
— Я.
— Я должен вас арестовать по подозрению в убийстве инженера Корабельникова, — сказал седой раздельно и четко, — Следуйте за мной!
Следователь, молодой, тонкогубый, лысеющий блондин, в очках с золочеными тонкими дужками (товарищи в институте говорили, что он со временем станет похож на Порфирия Петровича из «Преступления и наказания», и это нравилось и льстило ему), очень внимательно слушал то, что говорил ему Петька (а Петька все говорил так, как научил его Чувякин), и, слушая, кивал головой понимающе и сочувственно.
Петька обрадовался и решил про себя, что следователь во все поверил: и в то, что он, Петька, был один в ту страшную ночь, искал девушки Люську с танцплощадки, которая «где-то там живет в том квартале»; а где именно, Петька «не запомнил», поверил и в то, что покойный инженер Корабельников первым стукнул сильно пьяного Петьку, а потом стал душить, и Петька, обороняясь, не помня себя, ударил его ножом. Хотел попугать, царапнуть малость, да не рассчитал. А нож куплен на рынке, у неизвестного ему инвалида — грибы резать, Петька любит ходить по грибы, знает такие места, где боровиков — пропасть! Но тут следователь его прервал и сказал, хмурясь:
— Давайте, Горохов, условимся с вами, что лгать следствию вы не станете. У вас есть только один шанс на спасение — правда.
Петька смутился, не выдержал строгого взгляда проницательных серых с голубизной глаз, скрытых за толстыми стеклами очков, ответил с некоторым даже вызовом:
— Я правду говорю!
Следователь порылся в бумагах у себя на столе, нашел исписанный лист.
— Анну Крючкину, продавщицу из магазина «Мясо», знаете?
«Нюрка, киска чудная»,— испугался Петька и с той же бойкостью сказал:
— Не знаю такую Анну Крючкину. Про Ваньку-ключника, злого разлучника, песню слыхал старую, отец пел.
Следователь молча поднялся из-за стола, подошел к двери, приоткрыл ее, громко позвал:
— Гражданка Крючкина, зайдите!