Стоял Рождественский пост, и на Константина, как обычно бывало в периоды постов, валились неприятности. Нет, не то, чтобы с ним происходило нечто экстраординарное, из ряда вон выходящее, совсем нет. Просто обычные житейские трудности ощущались усиленно, тогда как в церковные праздники ровно те же неблагоприятные обстоятельства, напротив, очень смягчались (однако внешней разницы между различными периодами Церковного календаря для Константина не было или почти не было, жизненный фон Константина оставался всё таким же инертным).
И всё же если в праздничные периоды жизни Церкви трудности и неприятности, претерпеваемые Константином, были эпизодическими, то в пост они как бы собирались в один угрожающий ком, который буквально валился на Константина, грозя его смести…
Константин работал в Химках, как раз в том филиале Российской Государственной библиотеки (бывшей Ленинки), где хранились диссертации. Путь с работы домой был совсем не близким, но у Константина не хватало сил приискать другую работу, к тому же к далёким Химкам он привык, и уже был не в состоянии что-либо менять в своей жизни…
И вот Рождественским постом на Константина привычно валились разнообразные неприятности: мизерная получка, на которую не то что шиковать невозможно, а едва ли возможно прожить (между тем, Константин любил броские излишества, и неизменно страдал от прозаического быта), утомляющая езда в переполненном транспорте, недавняя «выволочка» на работе (так Константин привык мысленно обозначать всякий заслуженный служебный нагоняй) и многое другое.
Так вот о «выволочке». Константин торопился, думал о своём, короче говоря, считал ворон и перепутал каталожные карточки (в описываемое время каталог в Химках полностью ещё не перешёл на компьютер, и по старой памяти существовали бумажные карточки; к тому же переход на компьютер несколько стопорился по финансовым причинам). Константин положил в один каталожный ящик кандидатские диссертации двух однофамильцев, у которых к тому же совпадали инициалы, оба значились в картотеке как Зимин А.Л. Но как со временем выяснилось (к неудовольствию Константина) обманчиво похожие Зимины были совершенно разные. Один из них был Андрей Леонидович, лингвист. Ему принадлежала работа «Бытийные глаголы в славянских и финско-угорских языках». (В диссертации речь шла о глаголах, означающих не действие, а состояние - например, быть, существовать, являться). Другой Зимин был и вовсе Александр Львович, автор работы: «Современные технологии производства небьющегося стекла. Традиции и новации».
Константин поспешно сунул две внешне схожие каталожные карточки в один каталожный ящик, но после того, как возникла неизбежная путаница, и один из читателей долго не мог найти работу Зимина второго - о производстве стекла, вспыхнул неизбежный в таких случаях скандальчик (читатель, который затребовал нужную ему диссертацию, оказался на редкость принципиальным и склочным). Правда, в его распоряжении был алфавитный каталог, но там от большого количества Зиминых с различными инициалами рябило в глазах, что неизбежно раздражало вышеупомянутого субъекта.
В день недоразумения Константин как на грех был в отгуле, но совсем избежать ответственности Константину не удалось. Константина вскоре вызвал к себе его прямой начальник.
Константин мысленно дрожал (впрочем, заранее не зная по какому поводу его вызвали, ошибка раскрылась не сразу), начальник вступил в разговор как будто миролюбиво и с юмором.
- Константин Григорьевич! Тут мне по поводу вас все уши прожужжали. У нас что теперь производство небьющегося стекла идёт по ведомству лингвистики? А, Константин Григорьевич, поделитесь с учёным миром своими открытиями!? - беззлобно ёрничал начальник, зная извечную рассеянность Константина. Однако закончил начальник сухим внушением: - Константин Григорьевич! Сколько можно вас учить: читать каталожные карточки следует глазами, а не другим местом.
Недоразумение с «двумя» такими разными Зимиными ушло в прошлое, и как будто даже обошлось без неприятностей. Константин работал в Химках столько лет, что уволить его всем казалось уже почти неприличным: мол, если человека столько лет терпят, то как теперь его могут выгнать? Во-первых, все к нему привыкли, как бы сжились с ним, а во-вторых, уволить пусть временами и нерадивого сотрудника теперь - значит, расписаться в собственной близорукости: почему тогда его не уволили лет 15 назад, почему проглядели его огрехи ранее!? Короче, вследствие инертности административно-бюрократического аппарата Константин успешно продолжал занимать своё рабочее место.
Однако теперь по пути на работу (а он был как всегда долог) Константину совершенно некстати вспомнились слова начальника «читать каталожные карточки следует глазами, а не другим местом». Меж тем усиливался мороз, как бы в острастку обжигая Константина. «В довершение всех бед, ещё и мороз» - с досадой думал Константин, поспешая на работу. Он немного опаздывал.
Утлое служебное помещение позволило Константину хоть как-то отогреться, однако со временем по московской привычке он захотел чаю (тем более что день был морозный). И Константин (было уже обеденное время) вышел в местный ларёк купить к чаю чего-то сладкого. Нарушить пост он бы не решился, но совсем уж остаться без небольшого утешения в суровый период времени Константин не мог - и рассчитывал на какие-нибудь постные печенья к чаю. Правда, самые суровые постники - например, Никодим Святогорец, пишут, что балуя себя в пост «вкусненьким», мы нарушаем достоинство поста, даже если формально соблюдаем Устав. Однако учитывая валящуюся на него гору неприятностей, совсем уж остаться без утешения в пост Константин не мог. Купил недорогие постные печенья. Хмурая продавщица протянула Константину последний пакет печений с витрины (сняв с него ценник).
Купив печений, Константин затопал в контору (как он неизменно называл место работы). Снег падал всё гуще, мороз по-прежнему усиливался, и Константину хотелось поскорее согреться чаем. Ему достался последний пакет из поступившей в магазин партии товара. «Значит, постные печенья быстро разбирают и в диких Химках. Значит, не я один стражду, не я один ищу утешения в пост и не я один пытаюсь, несмотря на трудные времена, всё-таки ставить Богу свечку» - мысленно умилился и как бы немного оттаял Константин. "Не один я такой, не один я вою в этом мире" - подумалось Константину. У него наступило частичное примирение с окружающим миром; Константин чувствовал себя неповторимым и в то же время одним из тех, кто ощущает Рождественский пост, вообще ощущает характер различных периодов церковного календаря.
Господи, помилуй нас грешных!
Делитесь публикациями. Ставьте лайки. Пишите комментарии. Подписывайтесь на мой канал. https://zen.yandex.ru/id/5c9c7cef4b325300b3255e02. Московский литератор Василий Геронимус.