Вышло переиздание книги «Долгие беседы в ожидании счастливой смерти». Это сборник дневниковых записей о литовском драматурге еврейского происхождения. Он пережил сначала нацистскую, а потом советскую оккупацию; был вынужден отказаться от собственной идентичности, личной истории и языка и открылся лишь писателю Евсею Цейтлину — случайному знакомому, которого встретил за несколько лет до смерти, которую ждал с нетерпением.
Можно сказать, что у этой книги два автора: первого — Евсея Цейтлина — мы сразу видим на обложке, второй же «автор» скрывается на ее страницах. Его зовут Йокубас Йосаде, или просто й — под этим символом он будет представать перед нами на протяжении всего произведения. Пять лет (последние годы жизни Йосаде) Евсей Цейтлин записывал их беседы, «вмещающие жизнь» угасающего й, ставшие его «духовной биографией».
Узнавание себя в другом — это, как известно, и есть одна из высших форм любви.
Цейтлин приехал в Литву, чтобы «записывать рассказы последних литовских евреев», но получилось нечто совершенное иное, чем трагичный рассказ. Он назвал свою книгу «дневником без дат», хотя это лишь неполно характеризует форму, оставляя содержание terra incognita.
Что же это на самом деле? Быть может, исповедь, как писали некоторые критики? Возможно. Но исповедь в своем исконном смысле предполагает покаяние перед Богом. Эта исповедь другая: воспоминания, мысли, чувства, душа прощающегося с жизнью й изливаются на автора прощальным потоком. Она доверена в первую очередь — самому автору, обязанность (и желание) которого — открыть ее остальному миру.
Отдаленно «Долгие беседы» напоминают книгу притч: каждый отрывок, каждая выделенная запись здесь —рассказ, идея, мысль, самодостаточная и в то же время вписанная в общую структуру, композицию, созданную автором.
Роман, диалоги, философский трактат — можно отнести книгу к любому из жанров, но как верно отметил литовский критик Сигитас Гяда: «Жанр не имеет значения, когда человек решает для себя главные проблемы бытия».
Что же составляет сущность книги, о чем она? На этот вопрос также можно ответить по-разному. В «Долгих беседах» ярко показаны ужасы тоталитарного режима, нацистский и коммунистический террор, репрессии — и человек, ломающийся под их гнетом. Это переплетено с душевными переживаниями й, проникает в его жизнь и сознание и проходит красной нитью сквозь его воспоминания и жизненные выборы. Отказ от национальности, от таланта, от самого себя — всё это проистекает из окружающего мрака.
Но, кажется, глубина книги в другом.
Эта книга о противоречиях, многогранности и неоднозначности человеческой жизни. О страхе, его личинах и явлениях: страхе перед Смертью, войной, черными людьми в черных костюмах, молчаливым согласием окружающего мира и кричащей совестью отрекшегося от самого себя й. О сосуде, которым страх завладевает — ипостасях человека: о страхе сына, солдата, писателя, еврея, в конце концов — о страхе Человека. Человека стремящегося, но так и не ставшего большим.
О разрушенных стремлениях и неудавшемся предназначении, о потере и обретении себя, о гибкости человеческой памяти, о смирении и прощении других и себя самого.
Наконец, она о зеркале, попытке увидеть и понять себя в мерцающем отражении образа й.
Цейтлин не только передает и комментирует слова Йосаде в попытке раскрыть его душу: эти беседы, совместно пройденный путь рождают рефлексию — автор обнаруживает разрозненные частички себя в своем герое. И, кажется, предлагает читателю попробовать ощутить то же самое, самостоятельно складывая осколки, путешествуя по лабиринту, ведя долгие беседы с книгой, с самим собой в ожидании… чего?..
«…Готовлюсь к смерти. И это, пожалуй, самое лучшее, самое серьезное из того, что я делал долгие годы».
...
«— …Я говорил с Христом два часа. Писал монолог для своей пьесы.
Уточняю:
— О чем именно беседовали?
— Вы ведь знаете меня — угадайте…
— Наверное, о том, что тяжелее: любить или быть любимым, просить прощения или его принимать.
— Угадали! Почти угадали. Мы говорили о том, нужна ли вообще любовь, может ли она изменить человека. Не совершил ли ошибку Христос, поставив любовь в центр своего учения».
...
«Я прошел фронт, но героизма нигде не видел. Вы знаете, со мной откровенны многие люди. Так было и в окопах. Часто перешептывались мы ночью, открывали друг другу душу. Слышал: «Не хочу отдавать животик». Но никто и никогда не говорил о героизме и патриотизме.
Я видел другое: каждый хотел жить и каждый боялся смерти.
Видел: у многих на фронте не выдерживали нервы. Большинство из тех, кто первым поднимался в атаку (я их знал хорошо), были именно такими людьми. Нет, они не были героями или какими-то особыми патриотами. Получаешь приказ: «Ну, давай!» И тогда уже ни о чем не думаешь. Наконец, есть ситуации, когда иначе поступить нельзя.
А герой, по-моему, — это человек, убежденный в том, что делает».
