— Следующий, пожалуйста, проходите, — сказала Люся — специалист по душевному равновесию сотрудников Института изучения чувственных переживаний. Люся позвала следующего посетителя, едва предыдущий, работник отдела анализа чистой радости, вышел из её кабинета. Люся перебирала бумаги, не поднимая головы, но прекрасно слышала, как кто-то медленно и тяжело прошагал к её столу и с громким вздохом сел в кресло напротив неё.
— Фамилия? — спросила Люся, всё еще не отрываясь от бумаг.
— Туркин, — услышала она низкий, немного грубый мужской голос.
— Должность? — Люся разложила бумаги в несколько аккуратных стопочек.
— Тестировщик.
— Отдел? — Люся сложила стопки бумаг в разные в папки.
— Отдел новых впечатлений.
— Причина обращения? — Люся наконец-то закончила убирать бумаги и, поставив локти на стол и подперев голову руками, посмотрела на сидевшего перед ней мужчину. Тот молчал.
— Ага, — спокойно сказала Люся. — Расскажите, что вас ко мне привело?
— Меня привели, — Туркин криво ухмыльнулся. — Видите ли, инициативы от меня никакой нет. Ерунда это всё! Пришёл на работу, делаю своё дело — и за это спасибо с зарплатой мне должны!
— Понимаю, — кивнула Люся. — Расскажите, пожалуйста, как прошло ваше утро?
— Это важно? — Туркин поправил манжеты серо-зелёного пиджака. — Ну слушайте. Я встал, умылся, позавтракал, дошёл от дома до института за 7 минут 42 секунды, сел за рабочий стол, работал до обеда, поел в столовой суп, второе и компот. А потом меня к вам отправили. Как будто дел у меня больше нет.
— Понятно, — сказала Люся. — А как прошел ваш вчерашний день?
— Я вста-а-а-ал, — Туркин развалился в кресле и лениво посмотрел в сторону. – Умылся, позавтракал, дошёл от дома до института за 7 минут 42 секунды, сел за рабочий стол, работал до обеда, поел в столовой суп, второе и компот, работал до вечера, дошел от института до дома за 7 минут 42 секунды, поужинал, умылся, лёг спать.
Люся молчала. Туркин продолжил:
— Потом встал, ну а дальше вы знаете.
— Понимаю, — улыбнулась Люся. Она перебирала в голове утверждённые программой профилактики отчаяния среди работников крупных предприятий варианты психотерапевтических бесед. — Иногда, — начала она, вспомнив кое-что подходящее, — особенно в холодное время года, мы чувствуем усталость, даже апатию. Это происходит из-за нехватки солнечного света, недостатка витаминов. Существуют отличные препараты, восполняющие...
— Ерунда, — снова перебил Люсю Туркин. — И солнечный свет. И витамины. Летом есть и солнце, и витамины, а смысла ни в чём в этом нет. Ни цели, ни причины, ну хотя бы примерного ориентира.
— Конечно, — сказала Люся и тут же стала что-то набирать на клавиатуре своего компьютера, — нам всем порою нужна перемена места. Любите пляжи? Я могу выписать вам трёхдневный отпуск на море плюс два дня на перелёт туда и обратно. Вот, — Люся громко и даже как-то победно щёлкнула мышкой, – отель на первой линии, четыре звезды, всё включено, пара номеров полулюкс как раз свободна! Так, посмотрим билеты...
— Ерунда, — тихо сказал Туркин, опустил голову и закрыл лицо руками. Посидел пару секунд, убрал руки от лица, поднял голову и посмотрел вроде бы на Люсю, но как будто сквозь неё. — Всё это ерунда, — чётко проговорил он.
«Тяжёлый случай», — подумала Люся.
— Ладно, давайте я вам кое-что покажу. Это у нас в другом крыле. Обычно я так не делаю, но вы субъект сложный... — и Люся начала что-то искать в ящиках своего стола.
Наконец Люся выудила маленький ключик, спешно положила его в карман серой офисной юбки длиной до колена и вышла в коридор, оставив дверь кабинета незапертой. Туркин, бормоча что-то себе под нос, посеменил за ней, провожаемый непонимающими взглядами работников института. Люся и Туркин прошли несколько длинных коридоров, поднялись по нескольким лестницам, потом спустились, опять поднялись. Туркин раньше никогда не бывал в этой части института. Наконец они оказались в таком узком коридоре, в котором едва протискивался один человек. Кое-как Люся и Туркин дошли до конца этого коридора, где под самым потолком одиноко горела тусклая синяя лампочка, освещающая обшарпанную дверь непонятного цвета. Люся открыла дверь и вошла. Туркин за ней. Они оказались в небольшой комнате без окон, с белыми стенами, полом и потолком. Источниками света были разные по стилю, размеру и форме бра, торшеры и люстры, которыми, казалось, комната просто усыпана. Даже в полу была какая-то подсветка. А посреди комнаты стоял белый квадратный стол. А на столе — микроскоп, самый обычный, через который школьники смотрят на инфузорию туфельку.
Люся подошла к столу и сказала:
— Вот.
— Что это?
— Бесконечное.
— Бесконечное что?
— Бесконечное всё.
— А конкретнее? — Туркин начал злиться.
— Ох... Ну, всё. Вообще всё, понимаете?
— Нет! Потрудитесь объяснить, раз уж вы меня сюда привели!
Люся пропустила грубость мимо ушей и с нежностью посмотрела в микроскоп.
— Это бесконечное. Все жизни, все смерти, все миры. Все существа, которые когда-либо жили, живут и будут жить во всех вселенных. Все растения, все минералы. Все предметы и явления. Это все, о чём когда-либо кто-либо думал, думает и будет думать, это все поступки — совершённые, совершающиеся сейчас и те, что только планируются. Всё там. Понятно? — Люся оторвалась от любования тем, что лежит на стеклышке прибора, и вопросительно посмотрела на Туркина.
— Бред какой-то... — пробормотал Туркин. — Как это всё там, если всё — здесь? И я здесь, и вы здесь, и мир здесь!
— Мир там, — кивнула Люся в сторону микроскопа. — И вы там, и я там. И здесь — это тоже там.
— Здесь — это там?!
— Там.
— А это ваше бесконечное не здесь разве? — нашел лазейку Туркин. — Вот же оно лежит, в этой комнате. Здесь!
— Здесь, — спокойно согласилась Люся. — А здесь — там.
Туркин молчал. Люся жестом пригласила его заглянуть в микроскоп. Туркин осторожно подошёл, секунду помедлил, медленно наклонился к микроскопу и пригляделся. А там — всё. Космос. Звёзды. Планеты. Небесные тела, названия которых Туркин не знал. Разные миры. С зелёной травой, с красной травой, с чёрной травой. С голубым небом, с оранжевым небом, с фиолетовым небом. Миры, где земля была небом, а небо — землёй. Миры, где было только ничего, а из этого ничего появлялось всё, а потом опять становилось ничем. Туркин видел то, что уже прошло, и то, что случится потом, и то, что не случалось и не случится никогда. Видел живое и мёртвое, доброе и жестокое, красивое и ужасное. Видел себя, Люсю, белую комнату, микроскоп и всё.
...
Туркин шёл домой привычным путём. От института по прямой до развилки, потом налево и по аллее до магазинов, потом от магазинов направо и до дома. Институт, аллея, магазины... Там. И Туркин — там. А если там всё настоящее, а здесь — это там, значит, и здесь всё настоящее.
Туркин остановился возле магазина, торгующего всякой всячиной для дома — мылом, нитками, розжигом для камина… Посмотрел в витрину. Из витрины на него смотрел Туркин. А за витринным Туркиным стояла нарядная ёлка — с красными, синими и оранжевыми шарами и с мигающей разными цветами гирляндой. А вокруг ёлки — дети, восторженно наблюдающие за переключением цветов самой простой дешёвой электрической гирлянды. А потом Туркин опять увидел Туркина. И что-то в этом Туркине было не так — то ли взгляд, то ли мысль, то ли плащ.
Туркин пошёл дальше. Он разглядывал спешащих по своим делам людей, ловил ладонями снежинки и смотрел, как быстро они тают в его горячих ладонях, и часто оглядывался по сторонам, желая рассмотреть улицы, здания и вообще всё как можно лучше.
Туркин впервые дошёл от института до дома не за 7 минут 42 секунды. А за 10 минут. Или 15. Не считал.