У ступеней казенного храма Михаила Архангела на кортах сидел худенький перемазанный подросток и просил милостыню. Иногда он начинал трясти оловянной кружкой, громыхая в ней мелкими камешками, привлекая внимание зажиточных посетителей храма. А прихожан действительно было много! Торжок тогда еще находился в самом своем расцвете, являясь важной точкой на пути из Петербурга в Москву. Здесь останавливались даже важные чиновники, следующие по государственным делам, пересекались торговые пути.
- Подайте, Христа ради, - тоненько тянул подросток, подкрепляя тираду громыханием.
И ему подавали. Кто копейку, кто грош. Деньги из кружки он сразу прятал за пазуху, не забывая добавлять камешек с дороги. Дело шло! Как вдруг потянуло чем-то неладным, как будто туча стала наползать на теплое майское солнце и загораживать тепло своей тушей. Ползла эта напасть со стороны реки... Нищий насторожился, прислушиваясь к ощущениям и беспокойно завертел головой, оглядываясь по сторонам. В случае опасности можно было укрыться в храме, но опасность должна быть очевидной, иначе служка выставит да еще и накостыляет вдогон. Но ничего страшного вокруг не происходило. Нищий тряхнул нечесаной обросшей головой и снова загремел кружкой:
- Пода-а-а-айте сироте на пропита-ание!
Смешные, но красивые красные сапоги, похожие на китайские из-за высоких шпилек, вместо каблуков, поравнялись с мальчишкой. Тот удивленно поднял глаза. Перед ним стояла высокая статная барыня в красном платье и бордовой дорожной накидке с пелериной. В руках, обтянутых красными перчатками, она держала странную палку с черной рукоятью в виде головы слона. На палку была намотана ткань того же цвета, что и накидка барыни.
- Прош-шу меня прости-ить за вторжение в вашу коммерцию, юноша, - произнесла барыня, встретившись с нищим взглядом, - но мне оче-ень интерес-сен один вопрос, на который вы можете ответить.
Её речь была негромкой, немного неправильной, со странным акцентом, но слова словно пропечатывались в разуме, а сам голос завораживал. Мальчишка смотрел в карие глаза барыни и не мог шелохнуться, все тело отяжелело и словно обратилось в камень.
- А... - только и смог он выдавить.
Тем временем барыня открыла кожаный несессер, висевший на тонком ремешке и достала большую золотую монету, очевидно, нерусскую.
- Это вам, на пожить, - произнесла она и бросила монету в кружку, - а вопрос и ответ придут потом.
В этот момент грянул удар колокола, звонили к обедне, и вместо барыни в небо взмыла стайка черных галок. Нищий истово перекрестился, провожая глазами птиц, потом нагнулся над кружкой. Среди камешков тусклым желтым цветом блестела монета...
***
Лето в Париже, наши дни. Узкие улочки полны народом, воздух маревом витает над асфальтом, блёклое голубое небо едва проглядывает сквозь смог. Кругом смуглые алжирцы в вязанных шапочках, несмотря на жару. Так и норовят схватить сумку или кошелек, а то и просто затолкать в подворотню и уже там обобрать до нитки.
- Париж, - презрительно кривила губы высокая статная дама в бордовом плаще, - клоака! И это еще комплимент. А ведь каких-то сто лет назад это было такое милое место! Мне очень нравился...
Она мечтательно подняла глаза, но тут же хлестко рубанула зонтом черномазого подростка, потянувшегося к её несессеру. Мальчишка скривился и зло прошипел что-то неразборчивое.
- Он угрожать нам? - удивилась спутница дамы в бордо, невысокая девушка в черной накидке: - Эй! - обратилась она на французском с сильным акцентом к кривящемуся юнцу . - Твои-ий рот очен-но грязен-ный! Исчезни, или я кормить тебь-я мылом!
- Оставь это отребье, Эль, - величественно произнесла дама, - придет и его черед.
Она встретилась взглядом с малолетним воришкой и улыбнулась одними губами. Но парню было не до смеха: он побледнел, на лице выступили бисерины пота.
- Мо-о, - окликнула даму Эль, но та не отреагировала, продолжая буравить взглядом мальчишку.
- Морриган!
Никакого ответа, а юношу уже начало выворачивать, да так, что стал слышен хруст суставов.
- Морриган, баста! - выпалила Эль и встала между Мо и её жертвой.
Морриган прикрыла глаза и пожала плечами:
- Меня это забавляет, - пояснила она и не спеша осмотрелась по сторонам, - однако, мы напрасно пришли. Тот, ради кого мы здесь, очевидно, не явился.
Эль нахмурилась и строго спросила:
- Ки-йен? *(Кто?)
- Один "добрый человек", - ухмыльнулась Морриган, - триста лет назад я подала ему милостыню. Луидор.
- Ты что сделать? - удивление Эль было так велико, что она широко распахнула глаза, а нахмуренные брови стремительно улетели на лоб.
- Благородно, да? - продолжала ухмыляться Мо. - Настоящий неразменный оберег из чистого золота сохраняет вашу никчемную жизнь до тех пор пока...
- Пока есть что?
Внезапно Морриган смутилась, но все же ответила:
- Это было глупое условие, романтичное и совершенно не принесшее никакой выгоды, - пробормотала она, - но в юности мы делаем то, чему удивляемся потом. Ключом была фраза, которую в то время еще не знали.
- Что-то про этот город? - уточнила Эль
- Да. Увидеть Париж и умереть.
***
Василий Пахомович Трушкин пробудился и открыл глаза. Комнату заполнял полумрак, хотя, очевидно, полдень был близок - за окном, заросшим толстым слоем грязи, раздавались шаги прохожих, шум машин и чириканье воробьев. Заставив себя, Василий Пахомович приподнялся и сел на кровати. Глаза давно уже подводили, а разум все чаще рисовал вместо комнаты живописные сцены из прошлого. Да-а-а-а... Когда-то был Трушкин молодым, сильным и... глупым.
Силу волшебной монеты он узнал в тот же день, когда её подали. Он отдал её в ломбард, обменяв на пятак. И был потрясен, когда среди копеек и грошей милостыни тускло блеснул золотом луидор. Второй раз идти в ломбард он уже побоялся, поэтому стал продавать монету проезжим купцам. За пятак. Эх, расцвела жизнь яркими красками! Пока местные робяты не пырнули ножичком. Вспороли брюхо и бросили умирать в канаве. Да не умер он тогда... Жаль, конечно, лучше б умер. Лежал, мучился, но смерть не приходила. Потом боль ушла и живот сросся, даже шрама не осталось. С робят он тогда спросил, строго, даже люто. И после понял, что уходить надо с насиженного места, не будет житья. Так и пошел скитаться по свету, продавая неразменную монету. А теперь - все, старость пришла. А с ней и немощь. Глаза не видят, разум туманится, руки ноги - не держат. Впору в гроб ложиться, да смерти так и нет, вот незадача. Не заработал на смерть.. кто бы подал бы?
В дверь громко постучали.
Василий Пахомович прищурился, соображая наяву ли слышал стук или причудилось? Но постучали еще раз, и старик начал медленно слезать с кровати:
- Иду! - крикнул он.
Хватаясь за мебель, Трошкин преодолел расстояние до передней и с трудом открыл замок. Дверь распахнулась сама.
- А-а-а! - хриплый крик вырвался из груди старика. За дверью стояла та самая барыня в красном. За триста лет она совсем не изменилась!
- Вот вы и ответили на мой вопрос, любезный, - с усмешкой произнесла она.
- Какой? - прошептал старик, но не дожидаясь ответа, махнул рукой и побежал вглубь комнаты.
Морриган проследовала за ним, брезгливо закрывая нос надушенным платком. Василий Пахомович достиг комода и достал из ящика луидор:
- Возьмите, - прохрипел он, - я больше не могу...
- Я не занимаюсь благотворительностью, - сухо бросила Мо, - и здесь только как проводник, не более.
- Возьмите! - из последних сил закричал Василий Пахомович и шагнул было вперед, но конец красного зонта с черной ручкой в виде головы слона уперся ему в грудь. Морриган сделала движение рукой, и старик повалился на кровать. Он часто дышал и пялил выцветшие глаза в потолок:
- Смилуйтесь, - прошептал он, - подайте на смерть...
В ответ послышались уходящие шаги. Барыня ушла.
- Хола, добрен-ный хомбрас!
Звонкий девичий голос, словно внезапная игривая морская волна прокатился по затхлой комнате. Василий Пахомович застонал и сполз с кровати, уселся на полу. В комнату из прихожей заглядывала черноволосая девица, чертами лица похожая на даму в красном, но значительно моложе.
- Кто... ты? - выдохнул старик.
- Я? О! Я анхель-гранде, - представилась девица и, проникнув в комнату, подошла к Трошкину, - и я делать добрен-ные дела! Что вы хотеть, любезен-ный? Есть, пить, согреть, мыть?
Василий Пахомович поднял на неё взор и внезапно встретился с парой внимательных карих глаз. Давно забытое чувство онемевшего тела нахлынуло внезапно и неотвратимо.
- Я... Мне.... - он протянул руку, сжимая в кулаке проклятый амулет.
- О! Принь-ять от вас милостынь-ю? - рассмеялась анхель-гранде. - Тогда от мень-я вот это.
Она протянула аккуратный белый конверт, размером с почтовую открытку. Василий Пахомович взял его и с большим трудом, негнущимися пальцами раскрыл. Внутри действительно оказалась открытка. На ней была изображена площадь с фонтами, а чуть дальше - ажурная башня из металла. На открытке золотыми буквами в уголке сияла надпись:"Paris". Василий Пахомович перевел взгляд на девицу:
- Это был ответ? - прошептал он.
Анхель-гранде промолчала, только протянула ладонь в черной перчатке, на которую старик осторожно положил луидор.
- Адьос, - попрощалась Эль, сжимая монету в кулак.
Но Василий Пахомович уже не слышал её...